Усадьба Грилла - Томас Пикок

Его преподобие сказал:

- У вас тут много музыкальных инструментов. Вы играете? Мистер Принс:

- Нет. Я руководствовался суждением Джонсона {49}: “Сэр, однажды я решил было играть на скрипке; но понял, что, чтобы играть хорошо, надобно играть всю жизнь, а мне хотелось делать кое-что и получше”.

Преподобный отец Опимиан:

- Стало быть, вы держите их лишь для мебели и к услугам гостей?

Мистер Принс:

- Не вполне. Служанки мои на них играют и поют под их аккомпанемент.

Преподобный отец Опимиан:

- Служанки?

Мистер Принс:

- Ну да. Они получили превосходное воспитание и обучены игре на разных инструментах.

Преподобный отец Опимиан:

- И когда же они играют?

Мистер Принс:

- Каждый вечер в эту пору, если я дома один.

Преподобный отец Опимиан:

- Отчего же не при гостях?

Мистер Принс:

- La Morgue Aristocratique {Аристократическая надменность (спесь, чванство) (фр.).}, охватившая все наше общество, не потерпит таких занятий со стороны женщин, из которых одни готовили бы обед, а другие присматривали за его приготовленьем. Во времена Гомера это не сочли бы недопустимым.

Преподобный отец Опимиан:

- Но тогда, я надеюсь, вы не сочтете это недопустимым и нынче вечером, ибо Гомер - связующее нас звено.

Мистер Принс:

- Вам хотелось бы их послушать?

Преподобный отец Опимиан:

- Очень бы хотелось.

Две младшие сестры явились на зов, им сообщено было о желании его преподобия, и вот все семь пришли вместе в белых платьях, отделанных пурпуром.

“Семь плеяд, - подумал отец Опимиан. - Какое созвездие красавиц!” Он встал, поклонился, и они все очень мило кивнули ему в ответ.

Потом они пели и играли на фортепианах и на арфе. Отец Опимиан был в восхищении.

Потом перешли они к органу и исполнили кое-что из духовной музыки Моцарта и Бетховена. А потом стали молча, словно ожидая приказаний.

- Обычно напоследок, - сказал мистер Принс, - мы поем гимн святой Катарине, но, быть может, это не в вашем вкусе; хотя святая Катарина и значится в англиканском церковном календаре.

- Я люблю духовную музыку, - сказал его преподобие, - и не стану возражать против святой англиканского церковного календаря.

- Вдобавок, - сказал мистер Принс, - она - символ безупречной чистоты и как нельзя более подходящий пример для юных девушек.

- Совершенно справедливо, - заметил отец Опимиан. (“И совершенно непонятно вместе с тем”, - подумал он про себя.)

Сестры спели свой гимн, раскланялись и удалились.

Преподобный отец Опимиан:

- Руки у них, кажется, не огрубели от домашней работы.

Мистер Принс:

- Они лишь ведут хозяйство. Для грубой работы у них свой штат прислуги.

Преподобный отец Опимиан:

- В таком случае, их обязанности схожи с теми, какие исполняли девушки у Гомера в домах своих отцов с помощью рабынь.

Мистер Принс:

- Да, пожалуй.

Преподобный отец Опимиан:

- Словом, они настоящие дамы по манерам и воспитанию, хотя и не по положению в обществе; только в доме от них куда больше проку, чем обычно бывает от наших дам.

Мистер Принс:

- Да, пожалуй. Если дерево познается по плодам, устройство моего дома должно примирить вас с неожиданностью подобного опыта.

Преподобный отец Опимиан:

- Я совершенно с ним примирился. Успешнейший опыт.

Его преподобие всегда выпивал на ночь стаканчик коньяка с водой, летом с содовой, зимой - с горячей. Выпив его, он ушел в отведенную ему спальню и заснул крепким сном. Снились ему Электра и Навзикая, весталки, плеяды и святая Катарина, и когда он проснулся, в ушах его еще звенели слова гимна, услышанного накануне вечером:

Dei virgo Catharina,

Lege constans in divina,

Coeli gemma preciosa,

Margarita fulgida,

Sponsa Christi gloriosa,

Paradisi viola! {*}

{* Невесты Девы краше нет -

Жемчужина, нетленный свет!

Ты пламенный цветок небес,

Фиалка, чудо из чудес! (Примеч. автора).}

1. ГЛАВА VI

ПРОСТОЕ СЕРДЦЕ, ПРОНЗЕННОЕ СТРЕЛОЙ

В отчаянье у чистого ручья

Пастух покинутый лежал {50}.

Наутро, приятно откушав, его преподобие пустился в обратный путь. Юный друг его провожал и отпустил, лишь добившись от него обещания быть снова и с визитом более длительным.

Как всегда, отец Опимиан по дороге рассуждал сам с собою. “Непорочность сих дев не подлежит сомненью. Молодой человек обладает всеми качествами, каких только могли бы пожелать лучшие друзья мисс Грилл в ее будущем супруге. Она тоже во всех отношениях ему подходит. Но семь этих дам вклиниваются тут, подобно семи мечам Аякса. Они весьма привлекательны.

…Facies non omnibus una, Nec diversa tamen: qualem decet esse sororum {*}.

{…Лицом не тождественны были

И не различны они, как быть полагается сестрам {51}. Овидий. “Метаморфозы”, кн. 2. (Примеч. автора).}

Будь у меня такая жизнь, я ни за что не захотел бы ее менять. Какая оригинальность в наши дни однообразия и скуки. Какое благородство в наши дни недолжного обращения со слугами. Какая слаженность в ведении хозяйства. Какая прелесть лиц и уборов. Какая приятность манер и повадок. Какая искусность в музыке. Словно зачарованный замок! Мистер Грилл, столь охотно толкующий о Цирцее, почувствовал бы себя тут как дома; он бы легко вообразил, будто ему прислуживают ее служанки, дочери потоков и рощ. Мисс Грилл легко могла бы вообразить, будто попала в обиталище тезки своей Морганы. Боюсь только, она повела бы себя так, как повел себя с Морганой Роланд, разбив талисман и рассеяв чары. А ведь жаль. И жаль будет, однако, если эти двое вообще не познакомятся. Но отчего мне хлопотать о сватовстве? Всегда это неблагодарная забота. Если все кончится хорошо, твою добрую услугу забудут. Если плохо - обе стороны тебе не простят”.

Мысли его преподобия прервали чьи-то сетования, делавшиеся все громче, по мере того как он продолжал путь. Он дошел до места, откуда неслись звуки, и не без труда обнаружил скорбящего сельского жителя, укрытого густыми папоротниками, выше его роста, если б он поднялся на ноги; и если бы, катаясь по земле в припадке отчаяния, он их не примял, он так и оставался бы невидим, припав к ручью на опушке леса. Слезы на глазах и бедственные выкрики странно не вязались с круглым розовым лицом, казалось, надежно подкрепленным элем и мясом для борьбы с любыми бороздами горя; но от любви не защитят даже такие надежные средства, как мясо и эль. Стрелы амура пробили оборону, и поверженный олень, тоскуя, поник у потока.

Его преподобие, приблизясь, ласково спросил:

- Что с вами приключилось?

Ответом ему был только новый взрыв отчаяния; бедняга отвергал все попытки участия.

- Вы мне ничем не поможете.

- Как знать, - возразил отец Опимиан. - Покуда не расскажешь о своей беде, никогда не знаешь, можно ли ей помочь.

Сначала его преподобие не добился ничего, кроме повторения фразы “Вы мне ничем не поможете”. Но его доброта наконец одержала верх над недоверием несчастного, и, сам не свой от горя, давясь слезами, тот воскликнул:

- Она за меня не хочет!

- Кто именно? - осведомился его преподобие.

- Ну ладно, - отвечал скорбящий, - рассказывать, так уж все. Это леди из замка.

- Леди? - спросил отец Опимиан.

- Они-то себя служанками называют, - отвечал тот, - да только они самые настоящие леди, и уж как нос задирают, раз одна мне отказала: “Отец у меня богатый, у него самая лучшая ферма во всей округе, и своя, собственная. И вдвоем мы с ним, он да я”. А моя жена хозяйство бы вела, а по вечерам бы играла и пела - ох, она ведь все умеет! - и читать, и писать, и счета вести, петь, играть - сам слыхал! - и сливовый пудинг печь - сам видел! - и зажили бы мы уютно, как три сверчка на печи, а к концу года, глядишь, - и все четыре! А вот не хочет же!

- Вы ее спрашивали? - спросил его преподобие.

- Откровенно спросил, - отвечал тот. - А она сперва чуть не рассмеялась. Только она не рассмеялась. Поглядела серьезно и говорит: “Простите меня”. Говорит, я вижу, вы не шутите. Мол, я хороший сын и достоин хорошей жены. Только, мол, не может она. Мисс, я ей говорю, видно, вам кто другой нравится? Нет, говорит, никто.

- Это утешительно, - сказал отец Опимиан.

- Чего же утешительно-то? - отвечал несчастный. - Меня-то она не хочет!

- Она еще передумает, - сказал отец Опимиан, - если сердце ее свободно. К тому же она ведь сказала, что не может.

- Не может, - отвечал несчастный, - это и значит - не хочет. Только что вежливо.

- А объяснила она, отчего она не может? - спросил отец Опимиан.

- Объяснила, - был ответ. - Говорит, они с сестрами решили не расставаться друг с дружкой и с молодым хозяином.

- Кстати, - заметил отец Опимиан. - Вы не сказали мне, которая же из семи ваша избранница.

- Третья, - отвечал тот. - Они-то называют ее второй поварихой. У них там экономка, две поварихи, две горничные и две камеристки. Но они только хозяина обслуживают. А уж их самих обслуживают другие.

- И как же ее зовут? - спросил его преподобие.

- Дороти, - был ответ. - Дороти ее зовут. У них имена идут - А, Б, Ц, только А на конце: Бетси, Цецилия, Дороти, Ева, Фанни, Грейс, Анна. Но они говорят, это не по алфавиту. Их крестили в честь тональности A-moll, если, конечно, вы это понимаете.