Волчица и пряности. Краски мира 3 (ЛП) - Исуна Хасэкура

Вот почему большинство людей, запрудивших дорогу, были не торговцами, а простыми желающими быстро подзаработать – селянами и пастухами, уличными музыкантами и паломниками, ремесленниками, даже не снявшими фартуки. Могло показаться, что за эту работу взялся весь город. В основном они несли поклажу на спине, кряхтя от непривычного труда.

Более того, хотя дорога к Руваю была ровная и нетяжелая, здесь имелись свои проблемы.

Из леса возле дороги доносился вой волков и диких собак – так звери реагировали то ли на скопище людей, то ли на еду, которую эти люди ели. На полпути дорога пересекала речушку, и возле хлипкого моста постоянно шли перепалки на тему «кому идти первым».

С грузами, доставляемыми в деревню, необходимо было как-то разбираться, равно как и с бродячими ремесленниками, прослышавшими о строительстве. К этому добавлялись женщины и дети, постоянно бегающие к реке за водой, чтобы дать напиться людям в деревне. Из-за проливаемой воды путь от деревни до реки превратился в настоящее болото.

В деревне были и солдаты – с мечами и железными нагрудниками. Несомненно, их послал аристократ, владеющий будущей мельницей, чтобы обеспечить нормальный ход строительства.

При свете дня люди были бодры и согреты мыслями о заработке, и проблем было меньше. Но по мере того как солнце клонилось к закату, силы иссякали, колени подгибались и ситуация становилась все хуже.

Даже в самом Торговом доме Оома грузчики уже еле плелись, хотя шум там стоял такой же сильный. И, наконец, самые слабые духом носильщики начинали вслух жаловаться, что дикие псы совсем осмелели и выходят прямо на дорогу.

Лоуренс совершил семь ездок и тоже начал испытывать серьезную усталость. Пусть дорога и была ровная – утомляло громадное количество людей вокруг.

Проверив свой кошель, Лоуренс обнаружил, что стал богаче на семь тренни.

Это был неплохой заработок – по правде сказать, даже очень хороший, – но если так дела пойдут и дальше, то Лоуренсу понадобится три-четыре дня, чтобы купить персик. Возможно, даже больше – с учетом того, что люди, желающие взяться за работу, все прибывали. Лоуренса начало охватывать раздражение – он мог бы зарабатывать быстрее, если бы только его повозку грузили более сноровисто.

Но есть предел работы, которую способен выполнить человек.

Лоуренс сделал глубокий вдох и принялся размышлять, не слезая с повозки. Поспешишь – людей насмешишь. Надо сделать перерыв и дождаться ночи. Тогда людей станет меньше, и он сможет полезнее распорядиться временем. Он решил сделать на это ставку.

Выведя повозку из очереди на погрузочном дворе, Лоуренс оставил ее и лошадь в конюшне. Здесь было пусто – все остальные лошади были заняты. Потом Лоуренс направился в комнату.

Он не знал, что именно наговорила Хоро горничной, но, так или иначе, ее не выгнали и не заставили делить комнату с кем-то еще. Хоро была одна – она сидела на стуле возле окна и расчесывала мех на хвосте в красном свете заходящего солнца.

Измученного Лоуренса, который достал и положил на стол свой кинжал и кошель, она не удостоила и взглядом. «Само изящество», – пробурчал Лоуренс; однако он должен был признать, что сам велел ей оставаться здесь. Ему удалось не высказать своего раздражения вслух и тем самым избежать серьезной оплошности, но про себя он подумал, стоило ли так делать.

Эта мысль блуждала у Лоуренса в голове, когда он повалился боком на кровать; как вдруг –

– Он сказал, осталось всего два.

Лоуренс повернул голову к Хоро, не поняв, о чем она. Хоро взгляд не вернула.

– Он сказал, один продан, и еще один, скорее всего, тоже скоро купят.

У Лоуренса ушла еще секунда, чтобы понять: она ведет речь о персиках в меду.

Он хоть и устал, но все-таки не ждал от Хоро, что та поблагодарит его за труд; однако все же он надеялся на приятную беседу. Но нет – после целых суток с поводьями в руках ему тут же швыряют в лицо насущную тему.

Неудивительно, что Лоуренса охватило раздражение; однако он могучим усилием не позволил этому раздражению отразиться в его голосе.

– Ты ходила туда, только чтобы проверить?

Досада проявилась-таки в слове «только», однако Лоуренс слишком устал, чтобы беспокоиться об этом. Усевшись на кровати, он развязал шнурки и принялся снимать ботинки.

– Интересно, все ли будет в порядке?.. – поддела Хоро, и его руки застыли. Вскоре, впрочем, Лоуренс продолжил разуваться.

– Один румион – не та цена, которую можно с легкостью заплатить. А те, кто может ее с легкостью заплатить, встречаются нечасто.

– Вот как. Ну, тогда можно ни о чем не беспокоиться, да?

Лоуренс ответил достаточно честно, но интонация Хоро скребла по его и без того усталым нервам. Он уже собрался было тщательно и аккуратно объяснить, какое громадное количество денег – один румион, но в последний миг передумал.

У Хоро не было причин нарочно его жалить, а значит, в том, что ему сейчас так плохо, было виновато утомление.

Лоуренс заставил себя успокоиться и начал развязывать одежду, готовясь лечь спать.

В какой-то момент Хоро повернулась к нему; он заметил ее взгляд, когда уже собрался лечь и расслабиться.

– В конце концов, ты уже много заработал, – Лоуренса изумила неприкрытая враждебность в ее голосе. – Значит, завтра? Или ты вернулся, потому что уже заработал достаточно? Ты уже семь раз тут загружался; должно быть, тебя за это достойно вознаградили?

Укусы муравьев раздражают, жало осы вызывает страх. Глядя на оскалившую зубы Хоро и не понимая, когда она успела превратиться из муравья в осу, Лоуренс не задумываясь ответил:

– Ээ, нет, всего лишь семь серебряков, так что…

– Семь? Хоо. И ты так спешил. Интересно, сколько же времени тебе понадобится, чтобы заработать румион?

Еще когда Лоуренс вернулся в комнату, он увидел в красноватом свете, что хвост Хоро распушен, но лишь сейчас понял, почему.

Однако в сознании Лоуренса царила пустота. Он понятия не имел, на что именно сердится Хоро.

На то, что персики в меду того гляди распродадут? Или она просто хотела их отведать как можно скорее?

Его замешательство не имело никакого отношения к усталости. Он просто и откровенно не понимал гнева Хоро и не знал, что сказать в ответ.

В свете заходящего солнца глаза Хоро казались красными, как у зайца. Ее полный ярости взгляд был устремлен на Лоуренса, и тому показалось, что от его ответа зависит сама жизнь. В следующий миг после того, как его посетила эта абсурдная мысль, он вдруг осознал кое-что. Что Хоро сейчас сказала? Она сказала, что Лоуренс загружался семь раз; но откуда у нее столь подробные познания?

Даже торговцы, которые здесь работают, не смогли бы точно сказать, сколько именно раз они загрузили его повозку. Создавалось впечатление, что Хоро следила за ним из окна весь день.

Едва Лоуренс об этом подумал, с его губ сорвалось тихое «ах!». Уши Хоро немедленно встали торчком, и хвост, лежащий у нее на коленях, распушился сильнее.

Но гневный взгляд уже не был направлен на него, и Лоуренс больше не слышал ядовитых слов. Вместо этого Хоро прищурила глаза и отвернулась, как будто желая, чтобы красный свет закатного солнца смыл все прочь.

– …Ты… – начал Лоуренс, но Хоро в буквальном смысле зарычала на него, и он осекся. – …Нет, ничего.

Какое-то время Хоро сверлила его сердитым взглядом, потом наконец вздохнула и закрыла глаза. Когда они вновь открылись, Хоро смотрела не на Лоуренса, а на собственные руки.

Скорее всего, она беспокоилась о нем; но главное – ей было тоскливо сидеть в комнате в одиночестве.

Говорят, что одиночество – смертельная болезнь; Хоро однажды ради Лоуренса рискнула жизнью. Он этого не забыл. Не мог забыть.

Потому он и трудился ради нее до полного изнеможения; однако эти чувства сами по себе ничего ей не говорят. Так же, как сама Хоро, глядя на Лоуренса из окна, ничего ему не сказала.

Даже если Лоуренса ждала простая и тоскливая работа, даже если эта работа должна была лишь усилить и так накопившуюся усталость, Хоро все равно хотела, чтобы Лоуренс взял ее с собой. Все, что угодно, лучше, чем оставаться одной, – так она думала.

Лоуренс прокашлялся, чтобы выиграть время.

Если он сейчас просто пригласит Хоро присоединиться к нему, это вызовет в ней лишь раздражение или гнев. Это ведь Хоро; если она почувствует, что ее жалеют, ее гордость окажется уязвлена.

Требовался какой-то повод. Лоуренс заставил свою голову работать напряженнее, чем за все время, что он занимался торговлей, и наконец придумал кое-что, что могло бы сработать.

Он вновь откашлялся и произнес:

– На дороге в деревню кое-где стали появляться дикие собаки. Ночью там станет опасно. Поэтому, если ты не против… – он замолчал и проверил реакцию Хоро.