Подземка - Харуки Мураками

Нет, пока что ни разу. Хотя возможности были. Долго думал, но так ни разу и не попытался. В первый год после поступления проводились экзамены на проводников, но тогда я едва привык к работе на станции и пропустил подачу документов. Как я говорил раньше, бывают неприятные моменты: там, пьяные и прочее, но, несмотря на это, я хотел еще какое-то время поработать на этой должности. На самом деле первое желание непременно стать машинистом куда-то постепенно улетучилось.

На Касумигасэки пересадка трех линий: Маруноути, Хибия и Тиёда. На каждой свой персонал. Я входил в группу, обслуживавшую линию Маруноути. Самый большой офис был на Хибии — главный офис всех трех групп. На Маруноути и Тиёда — так, помещения. Накануне 20 марта, когда распылили зарин, было воскресенье, но я шел в ночную смену и должен был ночевать в станционном офисе линии Тиёда. Там как раз не хватало работников, и я шел на подмену. На станциях кто-то непременно ночует. Причем в необходимом количестве. Не хватает кадров своих — приходят на подмену с двух других линий. Хоть мы в разных группах, но работаем-то на одной станции, все друг друга знают. Бывает, просят тебя, в следующий раз попросишь ты — в этом смысле все как одна большая семья.

Где-то в полпервого мы опускаем жалюзи, закрываем турникет, отключаем билетные автоматы, затем умываемся и в начале второго можем ложиться спать. Некоторые освобождаются раньше, в полдвенадцатого, и к двенадцати уже отдыхают. Утром те, кто пораньше легли, просыпаются в полпятого, кто позже — в полшестого. Начало движения на линиях в разное время, но примерно часов с пяти.

Проснувшись утром, мы первым делом проводим уборку, открываем жалюзи, готовим к работе турникет. Затем по очереди завтракаем. На завтрак сами варим рис, делаем суп мисо. Непременно есть дежурный по кухне. Поэтому буквально едим из одного котла.

В тот день я просыпался позже. Встал где-то в полшестого, сразу же надел форму и без пяти шесть уже был у турникета, где проработал часов до семи. Потом до полвосьмого позавтракал и пошел на другую сторону — к турникету со стороны выхода Тораномон. Там как раз выходы А12 и А13. В 8:15 — смена.

Сменившись, я шел к офису, когда увидел, как оттуда с тряпкой в руке вышел мой старший коллега — Мацумото. Я спросил, что случилось? Нужно прибраться в вагоне, ответил он.

Я свою смену закончил и был свободен, поэтому предложил ему сходить вместе. На эскалаторе мы поднялись на платформу.

Там уже находились Тойода, Такахаси и Хисинума, на платформе валялись размокшие газеты. Как раз в том месте, где они укладывали газеты в полиэтиленовый пакет, по платформе была разлита жидкость. И Мацумото начал ее вытирать тряпкой.

У меня тряпки не было, газет тоже оказалось немного — их уже собрали в пакет. Делать мне было особо нечего, я просто стоял и смотрел.

Подумал: что это может быть? — но так и не понял. Запаха нет. Тем временем Такахаси направился к мусорному баку у края платформы. Видимо, ему не хватило газет протереть весь пол. Я подумал, что он решил вытащить из мусорного ящика газеты протереть насухо платформу. Но перед ящиком он закачался и упал.

Все с испугу подскочили и давай его спрашивать: что, мол, случилось? Я подумал, что он после ночной смены, чуть напрягся, вот ему и стало плохо. Никто даже подумать не мог, насколько это опасно. Его спросили: можете идти? Но сами поняли, что это невозможно, и решили взять носилки. На платформе есть связь, по которой мы попросили принести нам носилки.

Смотрю на лицо Такахаси и вижу, что ему очень плохо. Даже говорить не может. Корчась, он пытался ослабить галстук. Странно, от чего он так мучается… Ему действительно было тяжко.

На носилках донесли его до офиса. Сразу же позвонили и вызвали «скорую». Я спросил у Тойоды, к какому выходу подъедет неотложка? Для таких ситуаций определены даже такие мелочи, вот я и поинтересовался. Смотрю, а он говорит как-то нечленораздельно. Странно! Видимо, это он из-за паники. Оказалось, что выход — A11.

Я первым делом понесся к этому выходу. Прежде чем поднимать Такахаси наверх, подумал я, пойду туда и дождусь «скорую». А когда приедет, покажу им, куда идти. Я поднялся на улицу и сбоку от Министерства внешней торговли стал ждать машину «скорой помощи».

А по дороге к выходу я услышал от одного сотрудника, что на станции Цукидзи линии Хибия произошел взрыв. Подробности пока неизвестны. На нашей станции тоже 15-го числа нашли посторонний предмет. Всякое может быть, все-таки странный сегодня день, подумал я, ожидая «скорую».

Но сколько я ни ждал, она все не приезжала. Тем временем на поверхность поднялся еще один коллега. Посетовал, что машина задерживается, и сообщил, что они все равно решили сами поднять Такахаси на поверхность. Я все это время был на улице и ничего не знал, но, по словам двух-трех коллег, которые пришли снизу, в офисе им тоже одному за другим постепенно стало плохо. И они сказали, что не хотят возвращаться обратно. Причина была в том, что найденные полиэтиленовые пакеты принесли в офис. Но что бы ни говорили они, а поднимать Такахаси нужно, поэтому они опять пошли вниз.

Когда спустились, рядом со входом на диване сидела одна из пассажирок — ей стало плохо[22]. В глубине офиса на полу на носилках лежал Такахаси. Он уже совсем не шевелился и был какой-то затвердевший. Ему было намного хуже, чем раньше. Почти без сознания, он не отвечал на вопросы. Мы вчетвером подняли Такахаси наверх.

Но сколько мы ни ждали, «скорая помощь» по-прежнему не приезжала. Мы начали переживать. Ну почему она все не едет! Сейчас-то я понимаю, что все машины ехали в сторону Цукидзи. Их сирены слышались вдалеке, но сюда они не доезжали. Я занервничал — они все по ошибке едут в другое место. Мне хотелось побежать за ними и закричать: «Сюда, сюда! »

Я и в самом деле собирался побежать, но, сделав несколько шагов, почувствовал головокружение. Голова… Мне стало дурно. Но тогда я считал, что причиной этому лишь ночная смена. Когда Такахаси вынесли на поверхность, там уже скопились журналисты. Подскочила какая-то корреспондентка и наставила камеру. Причем не телевизионщица, а с обычным фотоаппаратом. Таким большим, похожим на профессиональный. И вот она фотографировала лежащего Такахаси. По крайней мере, мне так показалось. Меня взбесило, что «скорая» до сих пор не приехала, и я жестко сказал фотографу: хватит снимать! Тут вмешался какой-то ее спутник, но я и ему сказал, что хватит. Естественно, снимать — это их работа, а мы не знаем, за что хвататься.

Затем подъехал микроавтобус телекомпании. Я уже потом узнал, что это было Токийское телевидение. Я даже, кажется, кому-то дал интервью. Ответил на вопрос, какая там была обстановка. Но кто это был, Токийское телевидение или нет, — не помню. Хотя, если честно, было не до интервью. «Скорая»-то по-прежнему не едет.

Тем временем мы поняли, что телевизионщики приехали на большом микроавтобусе, и попросили их отвезти больных, раз уж приехали. Я не выбирал выражений. Хотя, что говорил, сейчас не вспомню. Я был очень взволнован. Каждый настаивал на своем — вот и повздорили. Они не сразу согласились. Пришлось объяснить, а на это потребовалось время.

Когда договорились, разложили заднее сиденье, положили Такахаси, посадили еще одного коллегу[23], которому тоже стало плохо. Он постоянно был рядом с Такахаси, присматривал за ним, но стоило подняться наружу, как ему самому стало плохо, и даже немного стошнило. К ним посадили еще одного[24] всех троих отправили в больницу.

Я спросил у водителя, знает ли он больницу поблизости, и тот ответил, что нет. Тогда я уселся на переднее сиденье и поехал вместе с ними. Мы ехали в больницу «Эйч» на Хибия. Очутись на станции больной, нам предписывается везти его туда. Рядом оказалась пассажирка, которая посоветовала нам махать чем-нибудь красным, чтобы окружающие машины пропускали нашу, как «скорую помощь». Я потом узнал от Тойоды, что она раньше работала в «Джей-ар». Но под рукой ничего красного не оказалось, и она протянула свой платок. Я махал им, высунув руку в окно, так мы добрались до больницы. Нет, платок был не красным. С каким-то простым узором.

Дело было в девять утра, на дорогах — пробки. Я весь не в себе: время уходит, а «скорой» все нет. Не помню ни лица водителя той машины, ни женщины. Не до того было. Я даже не мог понять, что же творится вокруг. Помню только, как Оохори на заднем сиденье вырвало.

Когда мы приехали в больницу, она оказалась еще закрытой. Который был час, совершенно не помню. Раз закрыта, значит, девяти еще нет. Опустив носилки, я пошел в регистратуру. Говорю, очень срочно нужна помощь. Вышел на улицу и жду возле Такахаси. Он неподвижен. Оохори сидит на корточках. Но из больницы никто не выходит.

Что, никто не вышел?

Такое ощущение, будто они не поняли, что ситуация безотлагательная. Я был в замешательстве, толком объяснить ничего не мог и лишь сказал: помогите, нужна срочная помощь. А в больнице решили, что не произошло ничего страшного. Сколько мы ни ждали, никто не выходил.