Желтый Мрак - Александр Сытин

— Ну, вы нахлебники, — грубо закричал он, стегая кнутом ближайшую лошадь. — Целую неделю жрать будете.

— А бабая куда денем? — спросил другой коновод. — Куда нам его?

— Бабай через неделю поедет искать камни, — ответил Кондратий. И попрощавшись, направил коня за отрядом.

Скоро он увидал облако пыли позади на дороге. Потом стало видно конного, который размахивал руками. Кондратий остановил отряд. Неизвестный киргиз под'ехал и подал пакет. Оса вскрыл сургучную печать и достал бумагу. Это было уведомление Пишпекского следователя о том, что следствие прекращено. Следователь сообщает, что целый ряд лиц привлекается им по обвинению в клевете. Кондратий пожирал глазами сообщение, но Байзака среди обвиняемых не было. Он дочитал до конца и уперся своими пронзительными глазами в желтое лицо гонца.

— Ты откуда приехал?

— Из Пишпека, от следователя.

— А почему у тебя конь свежий?

— Я переменил в городе.

— Почему ты поехал за нами по этой дороге? — спросил Кондратий.

— Я искал вас по всем дорогам, — Уклончиво ответил гонец.

Кондратий заглянул в письмо и спросил:

— Как тебя зовут?

— Ибрай, — ответил посланный.

Кондратий недовольно пожал плечами, приказал ему следовать за отрядом, так как не желает обнаружить себя, и отряд тронулся дальше.

Глава V.

Предательство.

С наступлением утра длинная вереница всадников потянулась гуськом над глубоким ущельем. Другая сторона спускалась отвесным серым обрывом. Слева, снизу ярко светило восходящее солнце. Оно освещало красивыми лучами фыркающих коней и всадников, толстых от халатов, похожих на красные комья. На той стороне узкого ущелья повисла глина. Где-то внизу в глубоком тумане глухо, как гигантская мельница, шумел Нарын. Туда не проникали утренние лучи солнца. Тени всадников и коней протягивались через бездну. По красной глине двигались одна за другой четкие фигуры. Привычные кони спокойно шли над дымной от тумана пропастью, осторожно ступая по темным от сырости, скользким камням. Через полдня ущелье расступилось и стало глубже. Всадники двигались поперек ската щебня. Гора влево подымалась так высоко и круто, что вершины не было видно. Впереди раздался тихий свист. Это был сигнал об опасности. Всадники осторожно смотрели под ноги лошадям. Веками поперек ската проходили стада и караваны. Щебень сползал и от времени образовалась плотно убитая тропа. Местами она обрывалась. Тогда сверху полоса щебня плыла каменным потоком. Скат кончался обрывом. Лавина камней дробно стучала по утесам. Кони останавливались перед каменным ручьем. Потом, решившись, перебирали ногами как на карьере, еле успевая выбраться на тропу. Через три — четыре часа пути отряд вдруг остановился.

Неизвестный киргиз под'ехал и подал пакет.

— Что там такое? — закричал Кондратий.

— Река. Ничего не слышно, — закричал всадник впереди и оглянулся.

— Ибрай, — закричал Кондратий, ответа не последовало.

Саламатин увидел, что влево, круто вверх, шла тропа и Ибрай остановился возле нее.

— Почему там стоят? — спросил Саламатин.

— Не знаю, — ответил Ибрай.

— Там дорога есть? Не врешь? Наступи, если правду говоришь, — сказал солдат и, достав из кармана сухарь, бросил на землю. Лицо Ибрая сделалось совсем желтым. Он молча шагнул назад. Саламатин выхватил шашку. Но гонец прыгнул в седло. Конь прыжками прошел вверх почти по отвесной стене и исчез. Кондратий еле услыхал глухие слова:

— Товарищ командир, пропадаем.

— Почему стоите?

— Впереди дороги нету, — отвечал Саламатин.

— Как нету, — в ужасе закричал Оса.

— Оборвалась тропинка, нету, завел проклятый.

— Поверни назад.

— Нельзя. Конь дрожит. Узко.

— Подождите, сверху веревки спустим.

— Нельзя, скала над нами. Веревки вперед уехали.

Кондратий погнал коня вверх. Секунду он висел вместе с конем над пропастью, но взобрался туда, куда скрылся Ибрай. Однако, уже было поздно. Передовой всадник поехал до конца тропы и увидал гибель. Карниз обрывался. Дальше, шагов через сто, снова начиналась тропа, но прямо впереди была отвесная стена. Повернуть назад было нельзя. Прошло несколько минут. Истомленный смертной тоской, солдат приложил ладонь ко рту и прокричал назад:

— Дороги нет.

Этот ответ и дошел до Кондратия.

— Эй, смотри наверх, — раздался голос сзади.

Вверху показалась голова Ибрая.

— Ну, как будешь контрабандистов ловить? — сказал предатель. Солдаты молчали. Кони дрожали всем телом.

— Эх, вдарить бы его! — сказал передний. Он шевельнулся в седле и вместе с конем сорвался в бездну. Конь и всадник мелькнули в воздухе и исчезли. Протяжный крик прозвенел в стороне от тропы.

— Пропал, пропал! — раздались отчаянные крики и вторая лошадь нелепо прыгнула вместе с седоком. Ибрай смотрел и смеялся.

— Ну, все равно. Не хотел я коня пугать, — сказал третий всадник. Он вскинул винтовку. Треснул короткий выстрел, тело Ибрая тяжело пролетело сверху, а за ним прыгнула обезумевшая лошадь и увлекла за собой стрелка.

— Колька! — закричали Саламатину. — Сзади слезай, через круп.

— Нешто попробовать? — он один остался живым из всех в'ехавших в западню Ибрая.

— Слазь назад, чорт, — повелительно кричали сзади. — Очумел?!

Саламатин вынул ноги из стремян и пересел на круп лошади. Потом он быстро спрыгнул на землю и удержался на скользкой тропе, схватившись за хвост коня.

— Стой! Стой! Куда? Э-эх, голова закружилась, — закричал он вслед коню. Конь без всякой видимой причины сорвался вниз. Отряд уже был наверху. Изнемогающему Саламатину сверху бросили веревку. Его посадили на запасную лошадь и все в молчании двинулись дальше. Вдруг Кондратий остановил коня. Навстречу шагом плелся какой-то всадник. Когда он приблизился, несколько человек закричали от изумления. Это был Будай.

— Кондратий, я загнал трех коней и не ел два дня. Я приехал предупредить вас. Сейчас же прикажи застрелить проводника из Пишпека.

По лицу Кондратия прошла судорога.

— Что ты молчишь? — тупо спросил Будай.

— Он завел нас на оборванную тропу. Трое солдат погибли, — отвечал Кондратий.

— А какой он был из себя? — спросил Будай.

— Такой — морда широкая, борода будто приклеенная, — сказал ближайший солдат.

— Ростом высокий?

— Высокий.

— Кондратий, — печально сказал Будай, — из Пишпека проводник привез пакет. Но его убили. С вами поехал Юмиркан. Ты здесь недавно и не мог его знать. Юмиркан работал на другом участке. Его ловили лет десять.

— Слезай, — протяжно скомандовал Кондратий. И, понизив голос, добавил, обращаясь к Джанмурчи:

— Возьми пять человек и поезжай искать трупы. Мы сделаем дневку.

Глава VI.

Черный ледник.

Несколько раз на день шел снег. Как только тучи сходили, солнце жгло. Чапаны, кожухи и мокрые кони дымились паром. От резкой смены тепла и холода с лица слезала кожа. Губы у всех потрескались и имели вид ободранного апельсина. У многих вместо рта была запекшаяся, сплошная рана. При каждом слове струпья сочились кровью. А люди подымались все выше и выше. Плоскогорья по несколько верст скрадывали под'ем. Потом, через день пути, отряд оказывался у подножья снеговой горы. За неделю не было ни одного спуска. Все чаще страдали горной болезнью и припадками удушья. Как-то днем открылось такое пространство, что люди с конями стали как мухи. Черная каменноугольная грязь была под копытами коней.

— Койлю, — сказал Джанмурчи и протянул руку вперед.

Там чудовищными ступенями спускались изломанные льды. Грязные, черные сугробы, сползавшие с каменноугольных хребтов, громоздились, как горы. Где-то высоко вверху шумел черный грязный водопад. Вода пробивала снег. Потом ниспадала по леднику и снова исчезала под снегом. Грязный от каменного угля снег и черный искрившийся лед производили необыкновенно мрачное впечатление. Черные льдины железным шлаком горели на солнце вверху. Кондратий слез с коня и пошел пешком.

— Будай! Я думаю, мы перейдем только там… — и он показал рукой на черный ледник. — По карте дороги нет. Но по ту сторону Койлю нас ждут меньше чем во Франции.

— Мы должны итти быстро, — сказал подошедший Джанмурчи. — Старые люди говорят, что тут очень высоко. Летом падает снег сразу на целую сажень.

— Сколько у тебя по карте? — спросил Будай.

Треснул короткий выстрел. Тело Ибрая тяжело пролетело сверху, а за ним прыгнула обезумевшая лошадь и увлекла за собой стрелка.

— Двадцать две тысячи футов. На две версты выше Монблана, — отвечал Кондратий.