Кровь на снегу - Ю Несбё

Перед телефоном-автоматом на улице Богстадвейен я сделал глубокий вдох.

Моя жизнь тоже начнется сейчас, с этого разговора. Я должен получить помилование от Даниэля Хоффманна. Это начало. Все остальное я представлял менее ясно.

– Дело сделано, – сказал я.

– Хорошо, – ответил он. – Ее нет?

– Не ее, сэр. Его.

– Прошу прощения?

– Я отправил так называемого любовника.

По телефону мы всегда говорим «отправил» для безопасности, на случай если нас подслушивают или прослушивают.

– Вы его больше не увидите, сэр. И они не были настоящими любовниками. Он принуждал ее. Я уверен, что она его не любила, сэр.

Я говорил быстро, быстрее, чем обычно, и после моих слов наступила долгая пауза. Я слышал, как Даниэль Хоффманн тяжело дышит носом. Фырчит – думаю, это так называется.

– Ты… ты убил Беньямина?

Я уже понял, что мне не стоило звонить.

– Ты… ты убил моего единственного… сына?

Мой мозг регистрировал и толковал звуковые волны, переводя их в слова, после чего начинал их анализировать. Сын. Возможно ли это? Одна мысль поразила меня: то, как он скидывал с себя ботинки. Как будто бывал в этом доме много раз. Как будто когда-то жил там.

Я повесил трубку.

Корина Хоффманн смотрела на меня с ужасом. Она надела другое платье, волосы ее еще не высохли. Было четверть шестого, и она, как и в другие дни, смыла с себя запах покойника перед приходом мужа.

Я только что рассказал ей, что получил задание ее убить.

Она попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, но я слишком быстрый.

Я поставил ногу между дверью и косяком и открыл ее. Корина попятилась назад, в освещенную гостиную. Ухватилась за спинку дивана. Как актриса, использующая реквизит на сцене.

– Прошу вас… – начала она, подняв перед собой руку.

Я заметил блеск. У нее на руке было большое кольцо с камнем. Раньше я его не видел.

Я сделал шаг вперед.

Корина громко заорала диким голосом, схватила настольную лампу и бросилась на меня. Я так удивился нападению, что едва успел увернуться от удара. Это усилие и инерция движения заставили Корину потерять равновесие, но я успел подхватить ее. Я ощутил ладонями ее влажную кожу и вдохнул тяжелый запах. Интересно, в чем она искупалась? В самой себе, что ли? Я крепко держал ее, чувствуя быстрое дыхание. Боже мой, я хотел овладеть ею прямо здесь и сейчас. Но нет, я не такой, как он. Я не такой, как они.

– Я пришел сюда не затем, чтобы убить тебя, Корина, – прошептал я в ее волосы. Я вдохнул ее запах, это было все равно что вдохнуть опиум: я почувствовал опьянение и одновременно обострение всех чувств. – Даниэль знает, что у тебя был любовник. Беньямин. Он мертв.

– Так… так Беньямин мертв?

– Да. И если ты будешь здесь, когда вернется Даниэль, он и тебя убьет. Ты должна пойти со мной, Корина.

Она посмотрела на меня, растерянно моргая:

– Куда?

Удивительный вопрос. Я ожидал скорее «почему», «кто ты такой» или «ты врешь». Но вероятно, она инстинктивно почувствовала, что я говорю правду, что дело срочное, и перешла прямо к сути. А возможно, она просто сбита с толку и пала духом, и первое, что она смогла сказать, – это «куда».

– В комнату за комнатой, – ответил я.

Глава 7

Она сидела, сжавшись в комок, на единственном кресле в моей квартире и сверлила меня взглядом.

Так она была еще красивее: напуганная, одинокая, незащищенная. Зависимая.

Хоть это и излишне, я объяснил, что квартира у меня очень скромная, простая холостяцкая берлога с одной гостиной и нишей для кровати. Здесь было чисто и убрано, но это место не для такой женщины, как она. Однако у моей квартиры было одно большое преимущество: никто не знал, где она находится. Точнее говоря, никто – в буквальном смысле никто – не знал, где я живу.

– Почему? – спросила Корина, отхлебывая из чашки кофе, который я ей сварил.

Она попросила чаю, но я пообещал ей чай на следующий день. Я сказал, что пойду и куплю чай, как только откроются магазины, и что я знаю, как она любит пить по утрам чай, поскольку пять последних дней подряд смотрел, как она пьет по утрам чай.

– Если ты выполняешь такую работу, как я, то лучше, чтобы никто не знал твоего адреса, – ответил я.

– Но ведь теперь я его знаю.

– Да.

Мы пили кофе в молчании.

– Значит, у тебя нет ни друзей, ни родственников? – спросила она.

– У меня есть мама.

– Которая не знает…

– Да.

– И она наверняка не знает ничего о твоей работе.

– Да.

– А что ты рассказывал ей о своих занятиях?

– Продавец.

– В магазине?

Я посмотрел на Корину Хоффманн: ей действительно интересно или она просто болтает?

– Да.

– Подумать только.

По ее телу прокатилась дрожь, и она скрестила руки на груди. Я включил отопление на полную катушку, но, когда в квартире обычные окна, а на улице больше недели стоит двадцатиградусный мороз, холод победить нелегко. Я постучал пальцами по чашке.

– Что будешь делать, Улав?

Я поднялся со стула:

– Посмотрим, смогу ли я найти для тебя шерстяное одеяло.

– Я хотела сказать, что мы будем делать.

Она была в здравом уме. Если человек перестает думать о том, чего он не в силах изменить, и двигается дальше, значит он в здравом уме. Хотел бы я быть таким.

– Он придет за мной, Улав. За нами. Мы не можем вечно прятаться здесь. То есть можем до тех пор, пока он нас не найдет. Поверь мне, я его знаю. Он скорее умрет, чем станет жить с таким позором.

В тот момент я не задал ей очевидный вопрос: «Так зачем же ты взяла в любовники его сына?» Вместо этого я задал менее очевидный вопрос:

– Из-за позора? Не из-за любви к тебе?

Она отрицательно покачала головой:

– Все сложно.

– У нас полно времени, – сказал я. – И как видишь, у меня нет телевизора.

Она рассмеялась. Я до сих пор не принес ей шерстяное одеяло и не задал вопрос, который так и вертелся у меня на языке: «А сына-то ты любила?»

– Слушай, Улав…

– Да?

Она понизила голос:

– Зачем ты это делаешь?

Я сделал вдох. Я уже заготовил ответ на этот вопрос. И даже не один, а несколько ответов, на случай если я пойму, что первый не сработал. Во всяком случае, мне казалось, что ответы у меня готовы, но все они вылетели из головы, все до одного.

– Это неправильно, – сказал я.

– Что неправильно?

– То, что он хочет сделать. Убить собственную жену.

– А что бы ты сделал, если бы твоя жена спала с другим в твоем доме?

Она подловила меня.

– Думаю, у тебя доброе сердце, Улав.

– В наши дни добрые сердца не самый ходовой товар.

– Нет, это не так. Добрые сердца встречаются редко, и в них всегда есть потребность. Ты – редкий человек, Улав.

– Ну уж не знаю.

Корина зевнула и потянулась гибко, как кошка, – у кошек передние лапы соединены прямо с плечами, так что кошка пролезет в любое отверстие, куда пройдет ее голова. Очень полезно при охоте. И при побеге.

– Если у тебя найдется шерстяное одеяло, то я, пожалуй, поспала бы, – сказала она. – День был слегка перенасыщенным.

– Я поменяю белье на кровати, и можешь ее занять, – произнес я. – А мы с диваном – старые друзья.

– Вот как? – сказала она и подмигнула мне большим голубым глазом. – Это значит, я не первая, кто здесь ночует?

– Первая. Но случается, что я читаю на диване и засыпаю.

– Что читаешь?

– Ничего особенного. Книги.

– Книги? – Она склонила голову набок и лукаво улыбнулась, как будто поймала меня на лжи. – Я вижу здесь всего одну книгу.

– Библиотека. Книги занимают много места. Кроме того, я пытаюсь читать меньше.

Она подняла книгу, лежащую на столике в гостиной.

– «Отверженные». И о чем она?

– О многом, как мне кажется.

Корина приподняла бровь.

– В основном о мужчине, получающем прощение за свои преступления, – ответил я. – Остаток жизни он тратит на то, чтобы компенсировать нанесенный вред, и совершает добрые дела.

– Хм… – Она взвесила книгу на руке. – Ты не ответил на вопрос о том, что мы будем делать, Улав.

– Вот что мы должны сделать, – ответил я. – Мы должны устранить Даниэля Хоффманна, прежде чем он устранит нас.

Когда я формулировал этот ответ у себя в голове, он казался мне идиотским. И сейчас, когда я произнес его вслух, он прозвучал столь же по-идиотски.

Глава 8

На следующий день ранним утром я отправился в пансионат. Обе комнаты, выходившие окнами на квартиру Хоффманна, были сданы. Я устроился в утренних сумерках на улице, позади припаркованного грузовика, и поднял глаза на окна его гостиной. Я ждал, сжимая пистолет в кармане пальто. Обычно в это время он уже выезжает на работу, но сегодня был необычный день. Свет горел, но невозможно было понять, есть ли кто-нибудь в квартире. Я надеялся, что Хоффманн понял: мы с Кориной не в бегах, не сидим в гостиничном номере где-нибудь в Копенгагене или Амстердаме. Во-первых, это не мой стиль, а во-вторых, у меня не было денег, и Хоффманн это знал. Мне пришлось попросить у него задаток для покрытия текущих расходов. Он поинтересовался, почему у меня нет бабла, ведь он совсем недавно заплатил мне за две работы. Я ответил что-то про старые развлечения.