«Кадиллак» Долана - Стивен Кинг

Но все-таки здесь причина для объезда не была очевидной, и я остался удовлетворенным. Мне не хотелось, чтобы у Долана появилось даже малейшее подозрение о поджидающей его ловушке, прежде чем он угодит в нее.

Стараясь двигаться как можно быстрее — мне не хотелось, чтобы меня заметили в этот момент, — я вышел из фургона и убрал с десяток конусов, чтобы получить возможность проехать. Перетащил знак «Дорога закрыта» на правую сторону, подбежал к машине, сел в нее и проехал через образовавшийся промежуток.

И тут послышался звук мотора приближающегося автомобиля.

Я мгновенно выскочил из машины, схватил конусы и принялся поспешно расставлять их поперек шоссе. Два конуса выпали у меня из рук и скатились в канаву. Я побежал за ними, тяжело дыша, споткнулся в темноте о камень, упал и быстро поднялся на ноги, весь в пыли и с рассеченной в кровь ладонью. Автомобиль приближался; скоро он покажется на последней возвышенности перед поворотом на объезд, и водитель в свете фар увидит мужчину в джинсах и майке, спешащего расставить дорожные конусы. Увидит и его фургон, стоящий по ту сторону заградительной полосы, там, где не должны стоять машины, не принадлежащие Дорожному управлению штата Невада. Я поставил на место последний конус и бросился к знаку. В отчаянии я слишком сильно дернул. Знак качнулся и едва не упал.

Дальний свет фар приближающегося автомобиля осветил последнюю возвышенность, разделяющую нас. Внезапно мне пришло в голову, что это дорожный полицейский патруль.

Наконец знак удалось установить на место — если не на место, то почти рядом с ним. Я бросился к фургону, включил двигатель и переехал на противоположный склон возвышенности. В тот момент, когда фургон скрылся за ним, увидел, как шоссе залил яркий свет фар.

Неужели он увидел меня в темноте с выключенными габаритными огнями? Не думаю.

Я сидел в кресле водителя, откинувшись на спинку, с закрытыми глазами, ожидая, когда успокоится сердце. Наконец, когда звуки автомобиля, подпрыгивавшего и скрипевшего на ухабах и рытвинах объездной дороги, стихли, сердце пришло в норму.

Я был в безопасности — за поворотом на объездную дорогу. Пора приступать к работе.

За последней возвышенностью вытянутое в прямую линию шоссе постепенно спускалось вниз. По всей его ширине вдоль покрытия здесь больше не существовало. Вместо него виднелись кучи глины и длинная широкая полоса укатанного гравия вдоль одной лишь стороны, на одну треть ширины дорожное покрытие сохранилось.

А вдруг они заметят это и остановятся? Повернут обратно? Или поедут дальше, уверенные в том, что это и есть установленный путь движения, потому что не увидели знаков объезда?

Теперь беспокоиться на этот счет слишком поздно. Я выбрал место примерно через двадцать ярдов после начала прямого отрезка, но все еще в четверти мили от того участка, где покрытие было снято. Съехал на обочину, забрался внутрь фургона и открыл заднюю дверь. Затем опустил две доски и вытащил снаряжение. Потом чуть передохнул, глядя на холодные звезды на безоблачном небе пустыни.

— Ну вот и беремся за дело, Элизабет, — прошептал я. Мне показалось, что ледяная рука погладила меня по шее.

Компрессор работал с чудовищным шумом, а отбойный молоток грохотал еще хуже, но выхода не было — оставалось только надеяться, что удастся завершить первый этап работы до полуночи. Если придется работать дольше, в любом случае возможны осложнения — запас бензина для компрессора был ограничен.

Наплевать. Не стоит думать о том, кто там может прислушиваться и удивляться, что за дурак работает отбойным молотком среди ночи. Лучше думать о Долане. О серебристо-сером «кадиллаке». О дуге снижения.

Сначала я разметил границы могилы, пользуясь мелом, рулеткой и цифрами, которыми снабдил меня мой друг математик. Когда я закончил, передо мной простерлась полоса футов пяти в ширину и сорока двух в длину. Со стороны подъезда она расширялась, словно горло воронки. Правда, в темноте это расширение не так походило на воронку, как начерченное моим другом математиком на листе миллиметровки. Во мраке ночи оно казалось разинутым ртом на конце длинного, вытянутого горла. «Это для того, чтобы лучше проглотить тебя, мой милый», — подумал я и улыбнулся в темноте.

Я прочертил еще двадцать линий поперек прямоугольника с тем, чтобы каждая полоса имела в ширину два фута. Наконец я провел вертикальную линию посередине, образовав тем самым сетку из сорока двух прямоугольников размером два фута на два с половиной. Сорок третий сегмент представлял собой нечто похожее на лопату с расширением на конце.

Затем я закатал рукава, запустил компрессор и принялся за работу.

Дело шло быстрее, чем я мог надеяться, но не так споро, как бы мне хотелось, — разве бывает по-иному? Было бы куда лучше, если бы я мог пользоваться более тяжелым оборудованием, но его очередь наступит позже. Сначала мне нужно было раскроить квадраты на дорожном покрытии. Я не сумел покончить с этим к полуночи, не закончил и к трем часам, когда в компрессоре кончился бензин. Я предвидел такой исход и припас трубку, чтобы отсосать бензин из бака в фургоне. Я уже отвинтил крышку бака, но, почувствовав запах бензина, положил крышку на место и залег внутри фургона.

Все, сегодня ничего больше я сделать не смогу. Это выше моих сил. Рабочие рукавицы не спасли мои ладони от сплошных водяных мозолей, многие из которых лопнули. Мое тело, казалось, продолжало содрогаться от непрерывной вибрации отбойного молотка, кисти рук походили на обезумевшие камертоны. Голова нестерпимо болела, ныли даже зубы. Но самые большие мучения причиняла спина — позвоночник будто набили толченым стеклом. Мне удалось продолбить двадцать восемь квадратов. Двадцать восемь. Осталось четырнадцать. И это было только начало.

«Нет, — подумал я. — Это невозможно. Я не смогу». И снова ледяная рука погладила меня по шее.

Сможешь, милый. Сможешь. Звон в ушах стал стихать. Временами я слышал рев приближающегося автомобиля, который затем превращался в жужжание, когда машина сворачивала направо, на объездную дорогу, и направлялась по петле, в объезд участка, где велась перекладка дорожного полотна.

Завтра суббота… нет, суббота уже сегодня. Суббота сегодня. Долан проедет здесь в воскресенье. У меня нет времени.

Есть, милый. Взрыв разорвал ее в клочья.

Мою любимую разорвали в клочья за то, что она рассказала полиции правду о том, что видела, за то, что не испугалась угроз, за свое мужество. А Долан по-прежнему разъезжает в своем «кадиллаке» и пьет шотландское виски двадцатилетней выдержки, золотой «Ролекс» сверкает на его запястье.

«Я постараюсь», — подумал я, и провалился в бездонный сон, похожий на смерть.

Я проснулся в восемь утра, когда лучи солнца, уже горячие, упали мне на лицо. Я сел и вскрикнул от невыносимой боли, прижимая бесчувственные руки к пояснице. Работать? Вырубить отбойным молотком еще четырнадцать квадратов асфальта? Я не в силах был даже шелохнуться.

Но я должен был ходить и заставил себя. Двигаясь, словно глубокий старик, я пробрался в кабину фургона и открыл крышку «бардачка». Там я припас флакон с эмпирином как раз на случай, что придет такое утро.

Неужели я думал, что нахожусь в хорошей физической форме? Неужели? Правда, смешно?

Я проглотил четыре таблетки эмпирина, запив их водой, подождал, пока они растворятся у меня в желудке, а затем жадно набросился на завтрак из сушеных фруктов и холодного пирога.

Я посмотрел на компрессор и отбойный молоток, которые ожидали меня. Желтое покрытие уже, казалось, кипело в утренних лучах солнца. К нему вели аккуратно вырезанные квадраты асфальта.

Мне не хотелось брать в руки отбойный молоток. Я вспомнил, что сказал мне Гарви Блокер:

— Ты никогда не станешь сильным, приятель. Некоторые люди и растения выдерживают жар солнца, становясь только крепче, а некоторые вянут и гибнут… Почему ты так насилуешь свой организм?

— Ее разорвали на куски, — прохрипел я. — Я любил ее, а они разорвали ее на куски.

Это заявление не могло превзойти победный крик «Вперед, медведи!» или «На рога их, быки!» Однако меня оно заставило двигаться. Я откачал бензин из топливного бака фургона, задохнувшись от отвратительного вкуса и запаха и лишь крайним усилием воли удержав в желудке свой завтрак. В голове промелькнула ужасная мысль — что я стану делать, если механики, прежде чем отправиться домой наслаждаться длинным уик-эндом, слили дизельное топливо из баков своих дорожных машин? Но я тут же выбросил эту мысль из головы. Нет смысла беспокоиться о том, что не поддается твоему контролю. Все больше и больше я чувствовал себя человеком, выбросившимся из бомбардировщика Б-52 с зонтиком в руке вместо парашюта.

Я отнес банку с бензином к компрессору и залил в бак. Мне пришлось пальцами левой руки наложить пальцы правой вокруг стартовой рукоятки компрессора. Когда я дернул за трос, лопнули мозоли, оставшиеся целыми. Компрессор заработал, и я почувствовал, как из моего кулака сочится жидкость. Нет, мне не справиться.