Мертвые мстят - Джонатан Вуд

Замолчав, Тони поднял здоровой рукой нож.

— О, нет! Не подходи! — сказала она, стараясь не закричать.

— Картина должна быть правдоподобной, не так ли? — продолжил он безжалостно и хрипло.

— Что ты хочешь сделать?

— Нужно, чтобы и ты кровоточила. Чтобы лилась и твоя кровь, — ответил он зловещим повтором ее же собственных фраз.

«Куда бежать?» — спросила себя женщина, впадая в панику. Стоя между ней и дверью, Тони загородил ей дорогу. И лезвие — длинное лезвие настоящего мясного ножа — неумолимо надвигалось на нее.

«У него не хватит смелости порезать меня, — мелькнуло в голове Анжелы. — Ведь он всегда так восхищался моей нежной и гладкой кожей».

— Успокойся, Тони, я тебя умоляю…

— Мы должны поровну разделить страдания, моя любовь. Тони всем своим телом прижал ее к стене. Окровавленной левой рукой он надавил ей на шею, почти прервав ее дыхание. Правая, свободная рука занесла медленно нож…

— Только не лицо, Тони! Я не хочу, чтобы ты меня обезобразил!

Но она уже не имела дело с прежним Тони, покорным и любящим существом. В эту ужасную минуту ее прижимал к стене зверь в человеческом образе, и к тому же, раненый и разъяренный от вида собственной крови.

— Ты должна понять, моя девочка, — проговорил он с неумолимой жестокостью. — Разве ревнивый Брюс хотел оставить тебя внешне такой же прекрасной, чтобы ты соблазняла других мужчин? Он, конечно, в первую очередь испортил бы твое лицо для того, чтобы не разделять твои прелести с другими. Гениальная идея, не правда ли?

Кончик ножа раскроил щеку Анжелы. Больше боли она ощутила ужас от того, что обезображена. Этот ужас удвоил, утроил силы ее маленького тела. Упершись ладонями в грудь Тони, она отбросила его от себя.

С этого момента инстинкт самосохранения полностью затмил ее разум. Женщина действовала слепо, не думая о последствиях. Анжела увидела валявшийся на полу среди разбросанных вещей пистолет. Она бросилась ничком и схватила его. Даже не пытаясь подняться, перевернулась на спину и открыла огонь.

Анжела отчаянно нажимала на спусковой крючок, пока не опустела обойма, и курок не щелкнул впустую.

В комнате еще не умолкло эхо выстрелов, когда послышался другой шум. Кто-то стучался во входную дверь, настойчиво и непрерывно. Но мозг Анжелы не сразу отреагировал на этот стук. Никто — так она полагала — не мог нанести визит в столь поздний час.

— Тони… — сказала она машинально. В этот момент что-то в ее голове прояснилось… Тони валялся в луже крови, там, где он упал, сраженный пулями, — поперек кровати… Тони не отвечал.

Какая неразбериха! Как я смогу все это объяснить?

Возникшая проблема напрягла все ее умственные способности, полностью поглотила ее внимание. Мысленная сверхконцентрация как бы наглухо изолировала ее от внешнего мира, от действительности, в которой два трупа валялись перед ней…

Подумай хорошенько. Сосредоточься.

Мое бедное лицо. Ни в коем случае не забудь про лицо!

Успокойся, Анжела… Надо тебе как-то все это объяснить… Кто убил Брюса выстрелом из пистолета?… Тони, конечно, он… И отпечатки его пальцев теперь на рукоятке ножа… Но кто же тогда порезал Тони?… Брюс, естественно, он… Только Брюс прикасался к ножу… Следовательно, отпечатки Брюса должны быть на рукоятке ножа… Нужно поэтому взять нож у Тони и вложить его в руку Брюса… Хорошо. Но что делать с пистолетом?… Кто опустошил обойму в Тони?… Только не ты, Анжела! Ты — причина и свидетельница этого побоища. Это все, что тебя касается… Вложи пистолет в руку Тони… Но кто же тогда его застрелил? Чьи отпечатки пальцев должны быть в конце концов на рукоятке пистолета?

Мысли Анжелы, казалось, вращались в замкнутой круге. Когда, наконец, входную дверь с грохотом взломали, и полицейские появились на пороге спальни, они увидели перед собой страшную и зловещую картину настоящей резни: с окровавленным лицом женщина сидела на полу между двумя залитыми кровью трупами. Анжела обернулась к полицейским, словно к оракулам за советом:

— Должна ли я вложить револьвер в руку Тонн? Нет, это делать нельзя. Не так ли?… Может быть, будет более правдоподобным, если представить дело так, что я убила одного из них? Или лучше утверждать, что я не убивала ни того, ни другого? Скажем, Тони, смертельно раненный, послал Брюсу пулю в сердце… Может быть, мне все-таки следует стереть свои отпечатки с рукоятки пистолета? Скажите, я очень изуродована?

Джо Горес

ПРОЩАЙ, ПАПА!

Я вылез из машины и вдохнул полной грудью ледяной воздух Миннесоты. Всего лишь вчера я приехал на автомобиле из Спрингфилда, штат Иллинойс, в Чикаго и вот на этом, втором автомобиле добрался сюда. В стеклянной витрине старого автовокзала я увидел собственное отражение — высокого и худого человека, с очень бледным я напряженным лицом, одетого в короткий для его роста плащ. В этой же витрине я увидел другое отражение — полицейского в форме, — и дрожь пробежала по моей спине. Неужели они уже знают, что я вовсе не погиб в автокатастрофе?

После того, как фараон отвернулся, разминая сомкнутые за спиной пальцы рук, я вздохнул с облегчением.

Найдя стоянку такси, спросил у шофера, опустившего боковое стекло:

— Вы знаете, как добраться до поместья Миллеров, что к северу от города?

— Знаю, и это стоит пять долларов. — Он внимательно посмотрел на меня. — Плата вперед.

Я ему заплатил из тех денег, которые забрал у пьяного типа во время моего следования в Чикаго. Мой кулак медленно разжался, когда водитель свернул из уличной тесноты на загородное шоссе номер два. Меня следовало бы опять упрятать в тюрьму только за одно желание набить морду нагловатому таксисту. Но на этот раз нервы не подвели.

— Я слышал, старый Миллер очень болен, — заметил он, искоса посматривая на меня. — У вас к нему дело?

— Да. И это исключительно мое дело.

До таксиста дошло, что я не расположен к разговору. Я же понял, что Папа настолько болен, что даже этот козел осведомлен. Однако состояние здоровья oтцa могло привлечь внимание и потому, что мой брат Род являлся вице-президентом местного банка.

Мой взгляд задержался на новостройках, поднявшихся в западной части окраины города. Здесь же была проложена новая автострада, ловко соединенная виадуком со старой. Примерно в миле от места, где кончались новостройки, начиналась холмистая, поросшая леском местность, так хорошо мне знакомая.

Около двух дней назад я совершил побег из федеральной тюрьмы в штате Индиана. И благодаря вот таким же лесистым холмам мне удалось уйти от погони. Я пересек ворота тюрьмы, притаившись в пластиковом мешке на дне кузова грузовика, вывозившего пищевые отходы на свиноферму. Потом я соскочил с грузовика и, пробираясь в зарослях, пересек границу штата, попав на территорию Иллинойса. Надо сказать, что в лесу я чувствую себя как рыба в воде. Заря следующего дня застала меня за завтраком в придорожном гриль-баре, примерно в двадцати километрах от тюрьмы. Как говорится, кто хочет, тот может…

Таксист притормозил у поворота на частную дорогу и нерешительно сказал:

— Таким, как я, дальше ехать не положено… Я готов, конечно, рискнуть, но, если потом поступит жалоба…

— Никакого риска не требуется. Я дойду пешком. Подождав, пока он исчезнет из виду, я пошел напрямик, взбираясь на ближайший холм. Северный ветер помогал мне, дуя в спину. Листва, опавшая с деревьев, шуршала под ногами.

Но кедры, которые Папа и я здесь посадили, зеленели, подросшие и стройные. Там, где белели на земле клочья первого снега, я заметил следы зайцев, на которых мы любили охотиться.

С вершины холма я увидел старые клены, величественно окружавшие двухэтажный особняк с каменными колоннами у входа. Я обратил внимание на нетронутый снег перед псарней, где содержались борзые. Прощай, охота на лисицу! Девственный снег лежал также у расположенного рядом с кухней перепелятника. Нет больше перепелов, которых мы разводили. Я подошел к парадной двери и нажал на кнопку звонка. Моя невестка, Эдвина, жена Рода, открыла. Моложе меня на три года, она, тем не менее, уже в тридцатипятилетнем возрасте носила корсет.

— Боже, Крис! Мы не…

Ее рот захлопнулся, не закончив фразы.

— Мать мне написала, что хозяин этого дома серьезно болен.

Да, мать мне действительно написала и вот что: «Твой отец при смерти. Но тебе, конечно же, все равно — живы мы или мертвы…»

По моему примирительному тону Эдвине показалось, что она может возомнить себя выше собственной прически из взбитых кверху волос.

— Я не вижу смысла в твоем появлении здесь, даже если тебя досрочно освободили под надзор полиции или еще каким-нибудь образом тут из ее слов я понял, что еще никто не интересовался здесь моей особой. И если ты опять хочешь втянуть нашу семью в очередную историю…