Чему не бывать, тому не бывать - Анне Хольт

Но в этот раз все было иначе.

Впервые он не видел жертву. В первый раз он вошел в дело не с самого начала, а попозже, будто раненый, который, хромая, догоняет далеко ушедший вперед отряд. И эти обстоятельства требовали от него больших усилий. Он понимал, насколько отстал, на общих встречах и при обсуждениях, когда вокруг нарастало коллективное раздражение, а ему приходилось помалкивать — он думал не так, как другие.

Они позволили похоронить себя в следах, которых на самом деле не было. Они аккуратно и тщательно пытались собрать пазл, который просто не мог быть собран, потому что на его составных частях было нарисовано безоблачно-синее небо, в то время как полицейские надеялись сложить из них темное ночное. Несмотря на то, что в доме Фионы Хелле было найдено тридцать четыре отпечатка пальцев, никто не мог сказать, принадлежал ли убийце хоть один из них. Необъяснимый окурок у входной двери ничем не мог им помочь; экспертиза показала, что ему уже несколько недель. Следы на снегу тоже можно было перечеркнуть жирной красной чертой, по крайней мере до тех пор, пока они не могли сопоставить их с другими сведениями об убийце. Лужа крови на полу не давала никаких зацепок, это была кровь самой Фионы Хелле. Остатки слюны на столешнице, волосы на ковре, жирные розовые отпечатки на бокале с вином рассказывали в высшей степени банальную историю о женщине, которая спокойно сидела в своем кабинете, собираясь прочесть письма за неделю.

— Привидение-убийца, — сказал Зигмунд Берли, останавливаясь в дверном проеме, и криво усмехнулся. — Я, черт побери, начинаю думать, что этот мрачный лейтенант из Румерике прав и что это самоубийство.

— Впечатляет, — улыбнулся Ингвар в ответ. — Сначала она себя слегка придушила, потом отрезала язык и уселась поудобнее, ожидая смерти от потери крови. После чего ожила на минуточку, чтобы уложить язык в красивый пакетик из красной бумаги. Оригинально, ничего не скажешь. Ну, как там дела? С сотрудничеством, я имею в виду.

— Они хорошие ребята, детективы из Румерике. Ты же знаешь, там большое отделение. Они, конечно, выделываются иногда, но всегда рады нам помочь.

Зигмунд Берли уселся и придвинул свой стул поближе к письменному столу.

— Снорре на выходных участвует в хоккейном турнире для десятилеток, — сказал он и многозначительно кивнул. — Ему только восемь, но его отобрали в команду лучших вместе с десятилетками!

— Я вообще не знал, что команды из таких маленьких детей формируют по принципу лучше-хуже.

— Да это ерунда, которую придумал спортивный союз. Я считаю, что это совершенно неправильно. Мальчишки только хоккеем живут и дышат, думают о нем сутками... Он как-то недавно ночью спал в коньках! Если все мальчики сейчас не поймут, насколько важны соревнования, они так и будут плестись в хвосте.

— Да-да. Твоему сыну повезло с отцом. Я бы, наверное, не стал...

— Куда мы движемся? — перебил Зигмунд, возвращаясь к разговору об убийстве, и пробежал взглядом по папкам и стопкам документов. — Куда, к черту, мы можем зайти с этим делом?

Ингвар не ответил. Вместо этого он взял в руки песочные часы, перевернул их и попытался сосчитать секунды. Песок бежал минуту и четыре секунды — он узнал это еще в детстве. Какая-то ошибка в конструкции, подумал он, но все равно стал считать вслух:

— Пятьдесят два, пятьдесят три. Все, пусто. Я всегда промахиваюсь. — Он снова перевернул часы. — Раз. Два. Три.

— Ингвар! Перестань! Ты с ума, что ли, сходишь от всех этих бессонных ночей?

— Нет. Рагнхилль — хорошая девочка. Девять. Десять.

— Так куда мы движемся? — Голос Зигмунда стал настойчивым, и он наклонился к коллеге, прежде чем сказать: — У нас нет никаких следов. Буквально никаких! Вчера и сегодня я еще раз изучал все показания. Фиону Хелле любили. Смешная тетка, говорят люди. Колоритная. Многие считают, что в противоречивости ее образа была какая-то особенная прелесть. Начитанная, разбирающаяся в культуре — и в то же время читающая комиксы и любящая «Властелина колец».

— У таких успешных людей, как Фиона Хелле, всегда есть... — Ингвар задумался в поисках слова.

— Враги, — подсказал Зигмунд.

— Да нет, необязательно. Недруги. Недоброжелатели. Всегда есть кто-то, кто чувствует себя обойденным такими людьми. Незаметным в их тени. Фиона Хелле была, безусловно, звездой телеэкрана. И все-таки мне сложно представить, что обиженный работник телевидения с амбициями, который мечтает вести развлекательную программу по субботам, зайдет так далеко, чтобы...

Он кивнул на доску объявлений, с которой большая фотография Фионы Хелле с расставленными ногами и обнаженной грудью кричала им навстречу окровавленным провалом рта.

— Поэтому я думаю, что ответ, скорее, лежит тут, — сказал Ингвар и выудил из красной папки пачку аккуратно скрепленных копий писем. — Я выбрал около двадцати. Просто наугад, честно говоря. Чтобы понять, что за люди писали Фионе Хелле.

Зигмунд вопросительно наморщил лоб и взялся за верхнее письмо.

— Дорогая Фиона, — прочел он вслух. — Я двадцатидвухлетняя девушка из Хемнесбергета. Три года назад я узнала что мой отец был моряк из Венесуэлы. Мама говорит что он чертов подлец который бросил ее и никогда не подавал признаков жизни... — Зигмунд поковырял в ухе. — Да, уроки норвежского она усвоила плохо, — пробормотал он, прежде чем продолжить чтение, — ...после того как он узнал что у мамы буду я. Но одна женщина на фирме говорит что Хуан Мария был хороший парень и что это моя мама сама хотела чтобы они...

Зигмунд внимательно посмотрел на кончик своего пальца. Грязно-желтый комочек, очевидно, крайне его заинтересовал, он помолчал несколько секунд, вытер палец о брюки и спросил:

— И что, все письма такие же беспомощные, как это?

— Да я бы не называл это беспомощностью, — ответил Ингвар. — Она, как видишь, проявляет инициативу. То, что у нее проблемы с пунктуацией и грамматикой, не помешало ей самой провернуть целое детективное исследование. Она знает, где живет отец. Это письмо — молитва о том, чтобы «Фиона на ходу» взялась за это дело. Девочка очень боится, что ее отвергнут, и считает, что, если ее история попадет на телевидение, ее шансы на то, что отец захочет с ней встретиться, вырастут.

— О господи, — выдохнул Зигмунд, вытаскивая следующую копию.

— Это совсем другой тип, — предупредил Ингвар, пока Зигмунд пробегал письмо глазами. — Хорошо пишущий дантист предпенсионного возраста. В войну был подростком, жил на восточной окраине Осло. В сорок пятом его, тощего, измученного сироту, вывезли в деревню и усыновили. Там он встретил...

— Фиона Хелле играла с огнем, — перебил Зигмунд и пролистал остальные письма. — Это ведь всё...

— Судьбы, — развел Ингвар руками. — Каждое письмо, которое она получила — а их было не так уж мало, — это рассказ о нелегкой жизни: о печали, тоске. Об отчаянии. Но ей действительно не давали покоя. Споры в конце концов стали довольно предсказуемыми. С одной стороны, интеллектуальные снобы, которые с плохо скрываемой снисходительностью выражали свое неудовольствие таким использованием простых людей. С другой стороны, был «Народ»... — Он нарисовал в воздухе прописную «Н». — И «Народ» считал, что снобы могут просто выключить телевизор, если им что-то не нравится.

— И народ, в общем, прав... — сказал под нос Зигмунд.

— Ну, обе стороны были в чем-то правы, но споры эти, понятное дело, ни к чему не привели, кроме воплей, криков и повышения рейтинга. К чести Фионы Хелле нужно сказать, что «игольное ушко», сквозь которое можно было пролезть в передачу, было очень узким. В редакции было ни много ни мало три психолога, и каждый потенциальный участник должен был пройти тщательное обследование. Насколько я понял, это довольно сложная процедура.

— А что было с теми, которые ее не прошли?

— Вот именно. По всей стране есть люди, которые вложили всю свою жизнь в конверт с письмом Фионе Хелле. Многие из них решились рассказать ей то, о чем раньше ни с кем не говорили. Должно быть, это ужасно больно, когда тебе отказывают — как с большинством из них и поступили. Хотя бы потому, что редакция просто не в состоянии была отвечать каждому. Некоторые критики писали, что...

Ингвар достал матовый алюминиевый футлярчик из нагрудного кармана, аккуратно открыл его, вынул сигару и поднес ее к носу.

— ...что Фиона Хелле стала богом, — выдохнул он. — Богом, который встречал молчанием отчаянные молитвы.

— Очень драматично.

— Ну, скорее мелодраматично. — Ингвар осторожно засунул сигару обратно в футлярчик. — Но сказка ложь, да в ней все равно есть крупица правды, как говорит Кристиане, когда мы ловим ее на вранье.

Зигмунд громко рассмеялся.

— Мои мальчишки просто все отрицают! Даже если я ловлю их с поличным и доказательств столько, что их девать некуда. Крепкие, как кремень. Особенно Снорре. — Он застенчиво погладил себя по макушке. — Младший, — объяснил он, — который на меня похож.