Последняя Ева - Анна Берсенева

– Ой! – Ева отпрянула назад и чуть не упала с крыльца. – Извините!

– Это вы меня извините. – Одновременно с этими словами мужчина одной рукой придержал дверь, а другой схватил Еву за плечо, чтобы она не упала. – Давайте-ка ваши книжки! Что же вы такие грузы-то сами таскаете, разве больше некому?

– Спасибо, – смущенно ответила Ева, по-прежнему не выпуская из рук свою ношу. – В самом деле некому.

– А ученики на что? – Мужчина взял у нее все три пачки, и в его руках они сразу показались маленькими и легкими. – Непедагогично себя ведете! Ведь вы учительница?

– Как это вы догадались? – улыбнулась Ева. – Конечно!

Ей тогда было двадцать шесть лет, она всегда знала, что выглядит ровно на свой возраст, и вовсе не предполагала, что на школьном дворе ее могут принять за десятиклассницу.

– Ну пойдемте, учительница, – улыбнулся ее неожиданный помощник; улыбка осветила его лицо таким ясным сиянием, что и солнца было не надо. – До учительской провожу. Я тоже учитель. Коллега ваш новый, называюсь Денис Баташов, будем знакомы.

Наверное, Ева выглядела смешно – такая захлопотанная, спешащая училка. Она чувствовала, что капельки пота выступили у нее на лице и прядь волос, выбившись из прически, прилипла из-за этого к носу. Денис смотрел на нее со своей необыкновенной улыбкой, придерживая плечом дверь и ожидая, когда она войдет в школу.

Августовское полуденное солнце било ему в глаза, мешая смотреть, теперь уже его руки были заняты книжками, и он не мог заслониться от солнца ладонью. А Ева стояла к солнцу спиной, и ничего не мешало ей вглядываться в глаза Дениса Баташова, тем более что он этого не замечал.

Она смотрела и смотрела – ей казалось, бесконечно долго; время растворилось в его глазах. Ноги у нее приросли к земле, и не было такой силы, которая могла бы сдвинуть их с места.

Впрочем, кажется, была.

– Что же вы? – нетерпеливо произнес Денис. – Пойдемте!

Уже поднимаясь вслед за ним на второй этаж, Ева сообразила, что даже не назвала себя, и поспешила исправить эту оплошность.

– Красивое у вас имя, необычное, – заметил Денис. – Символическое, я бы сказал!

Он поднимался по лестнице стремительно, перешагивая через две ступеньки. Ева едва поспевала за ним.

– Вряд ли символическое, – сказала она. – Просто маме оно почему-то понравилось, вот и назвала. Я у нее первый ребенок, к тому же ранний, а у брата с сестрой уже простые имена…

Произнеся это, Ева тут же смутилась. Что это она через минуту после знакомства рассказывает ему такие подробности? Но это получилось как-то само собою. Просто ей мгновенно захотелось рассказать Денису Баташову все, из чего состояла ее жизнь…

К счастью, они уже стояли у двери учительской.

– Спасибо, – сказала Ева. – А вы историю будете вести?

– Да, – кивнул Денис. – Вообще-то мы с тобой, похоже, ровесники. Что это ты меня на «вы» зовешь, как Мафусаила?

Он еще раз улыбнулся, подмигнул, и Ева почувствовала, что сердце ее падает в пропасть. Но Денис уже сбегал вниз по лестнице – легко, стремительно и, наверное, мгновенно забыв об учительнице, с которой познакомился на школьном крыльце.

Но Ева не только не могла его забыть – она не могла не думать о нем все время, каждую минуту.

Это было так странно, так непривычно! Ева знала, что не пользуется успехом у мужчин, и ее это, по правде говоря, мало тревожило. Она даже не пыталась понять, почему это так, а не иначе. Ну, внешность не слишком выразительная, блеклая какая-то. Характер не компанейский. Читает слишком много, не очень любит болтать с подружками. Да у нее и подружек почти нет, чтобы парню проще было подкатиться с приятелем, предварительно договорившись: тебе черненькая, а мне беленькая.

Правда, она не одна была такая на филфаке. Многие «книжные девочки» шли именно сюда, так что Ева не слишком выделялась из общей массы и даже своей незаметностью не могла привлечь особенного внимания. И дразнить ее было некому: класс у них был хороший, традиционно интеллигентный, на факультете тоже шпана не училась – кому же?..

А того особенного, одинокого и странного мира, в котором она жила, никто из ее одноклассников, а потом и однокурсников не замечал. Да Еве и не хотелось пускать в него посторонних, потому она и не расстраивалась, что за ней не бегают ухажеры, что вот ей уже двадцать, двадцать пять, двадцать шесть, а у нее нет даже того крошечного любовного опыта, который есть у пятнадцатилетней девчонки.

Денис был первым человеком, перед которым раскрылась ее душа. Ева сама не понимала, почему это произошло – так неожиданно, так мгновенно. Но она и не задумывалась особенно, почему. Просто произошло, в первую же минуту их знакомства, когда она ни с того ни с сего рассказала, что мама придумала ей необычное имя.

Это чувство – когда душа раскрывается перед человеком, которого день назад еще не знала, перед мужчиной с бездонными глазами, – было так ново и так прекрасно, что с ним ничто не могло бы сравниться, даже разделенная любовь… Да Ева и не думала о таких невозможных вещах, как разделенная любовь. Она просыпалась с ощущением счастья и засыпала с ним.

Иногда она думала, что большее счастье для нее уже просто невозможно. Ведь и это, так неожиданно на нее свалившееся, переполняло ее, комом стояло в горле, и она не ждала ничего другого.

Только вот встречаться с Денисом в школе ей было трудно. У нее не было не только любовного опыта, но и обыкновенного умения сдерживать свои душевные движения, а уж тем более скрывать их от человека, для которого они и были предназначены.

Поэтому она предпочитала видеться с Денисом как можно реже.

Впрочем, постепенно эта застенчивость стала проходить. Все дело было в нем, в его веселом и легком характере. Денис обладал тем потрясающим обаянием, не ощутить которое мог разве что мертвый. У любого живого человека, независимо от характера, общение с ним вызывало только положительные эмоции. Даже Ева, с ее почти нулевым социальным опытом, догадывалась, что такие люди, как Денис, встречаются чрезвычайно редко.

А уж тем более понимали это учителя, и учительницы, и Мафусаил, и завучи… И, конечно, это понимали ученики, особенно из восьмого «Б», в котором он стал классным руководителем. За Денисом Георгиевичем они ходили толпами и в прямом смысле слова смотрели ему в рот. Такого количества преинтереснейших занятий, которое придумал Баташов, их школа не знала никогда. Комсомол у них и раньше был ненавязчивый, какой-то не очень идейный, а на третьем году перестройки и вовсе растворился в общей школьной жизни, стал совсем незаметен.

Так что деятельность историка Баташова была просто феерической.

Во-первых, он организовал «Исторические чаепития» и лично проводил их каждую пятницу. Счастливцы, которые к ним допускались, ждали этого мероприятия всю неделю. Вообще-то это был ученический аналог учительских посиделок, но разве можно было сравнить!