Смерть пришельцам. Южный фронт - Максим Хорсун

– Ну, вот… – Хозяйка поставила перед Степаном граненый стакан, на две трети наполненный мутным первачом, и блюдце, в котором лежало сморщенное моченое яблочко. Потом она подхватила макинтош и, к молчаливому неудовольствию гостя, переложила на кровать. Сама же села напротив Степки и принялась рассеянно выковыривать из подсолнуха семечки. На круглом, до приторности красивом лице Мырчихи играл румянец.

Степан взял двумя пальцами стакан, поднес к губам. Самогон пах кислыми дрожжами. Резко выдохнув, юноша сделал глоток. И тут же, закашлявшись, выплюнул все на серый от пыли половик.

– Ты чего, совсем сдурел?! – Мырчиха вскочила, едва не опрокинув табурет. – Знаешь, как запах в ковер въедается?

А Степан, не слушая ее, впился зубами в яблоко. Резкий вкус забродившего плода чуть притушил пожар во рту и в горле. Сглотнув, он снова решительно взялся за стакан, крепко зажмурился и одним махом выпил почти все.

Мырчиха снова опустилась на табурет. Выждав минутку, пока Степка закусит, отдышится и чуть придет в себя, она поинтересовалась:

– Что случилось, кот? Беда, что ли? – В широко распахнутых глазах снова появились насмешливые огоньки. – Или с мамкой поругался?

Степан в ответ криво усмехнулся.

– Боюсь, сопли застудил. В степи нынче сыро, – проговорил он отрывисто.

Мышцы лица онемели, жар из желудка равномерно растекся по жилам, прежде всего это ощутили озябшие ноги и руки. При этом мысли обрели кристальную ясность и понеслись вдаль, проблема заключалась лишь в том, что была в той дали лишь пустота и ничего путного.

Хозяйка удивленно захлопала ресницами. Степан перевел взгляд на вырез в Мырчихиной блузке. Сквозь белую кожу нежно голубели вены, крошечный серебряный крестик уютно лежал в глубокой ложбинке.

– Если тебе надо согреться, – проговорила хозяйка бархатистым голосом, – то ты по адресу пришел. – Пахнущий семечками и лавандой ветерок от ее дыхания коснулся Степкиного лица.

Над ухом звонко грянуло, Степан подпрыгнул от неожиданности. Тепло, разлитое по телу, мгновенно собралось в районе пупка в жаркий комок. Заросший бородой по самые глаза староста Иван заглядывал в окно мазанки.

– Марфа, открывай! – потребовал он и снова саданул кулаком по оконной раме.

Мырчиха бросила тревожный взгляд на гостя, а потом помчала к дверям. Степан ничего не понимал: откуда взялся староста? Почему Иван не на Обмене? Что он забыл у Мырчихи, да еще с таким злобным выражением на роже? Пока суд да дело, Степан накинул макинтош, взял подсумок, накинул ремень ружья на плечо.

Белая, как полотно, хозяйка вернулась в светлицу. За ней в комнату вошел, сильно ссутулившись, поскольку потолки мазанки были слишком низки для его богатырского роста, староста.

– Степка! – Взгляд бородача метал гром и молнии. – Быстро на выход! Бегом-бегом-бегом, мать твою за ногу!

Сказано – сделано. У порога, кроме старосты, Степана ждали четверо мужиков, и все – при оружии. Пантелей и Кирзач с «мосинками», однорукий Йося с «ПМом» и даже Вовик Щербина с «ППШ», все глядели на Степана с негодованием и обидой. Это была опасная смесь чувств, особенно когда ею охвачены люди вооруженные и более того – привычные применять свои смертоносные железки. Вовик разве что выглядел чуть менее решительным, чем остальные. Мужики сейчас же обступили Степана полукругом. Мырчиха вознамерилась было высунуться следом за гостем, но Пантелей захлопнул двери у нее перед носом.

– А почему вы не на Обмене? – первым делом поинтересовался Степан.

– «Светлый путь» закрыл ворота, – ответил Вовик. – Говорят – велика активность пришлых. Видели два «блюдца» в один только день!

– А ну, закрыл пасть! – рявкнул староста на Вовика, а потом перевел взгляд на Степку. – Отойдем, дружбанчик, поговорить надобно, – сказал он сиплым от гнева – все в общине хорошо знали эту особенность Ивана – голосом.

– Чего б не отойти, раз надо…

– Приблизишься к кому-то ближе чем на два метра – стреляем, – предупредил староста.

У Степана екнуло сердце. Добегался… В степь нужно было уходить! В степь!

Они перешли полосу чавкающей грязи, встали под деревьями. Староста начал разговор. У Степана его слова не вызвали ни удивления, ни испуга, он только отступил подальше и стал нервически теребить большим пальцем ремень висящего на плече ружья.

– Мы наткнулись на умершего от костянки солдатика, – проговорил Иван. – Бедолага был весь в желтой слизи, значит, споры вышли наружу несколько часов назад.

Степка прикусил губу и кивнул.

– А возле жмурика – полным-полно следов. Твоих следов! – Тяж слюны повис на черной бороде старосты, а тот даже не заметил. – Ты о чем думал, молокосос! Тебе надо, чтоб мы передохли, как крысы? От заразы, которую ты притащил?

– Скажи, Степа, – встрял нарочито спокойным голосом Пантелей, – споры вышли при тебе?

– Ты поджидал его за кабиной «блюдца»! – пролаял, точно цепной пес, Кирзач. – Он свалился к твоим ногам, а кляча его издохла метрах в пятнадцати!

Вовик посмотрел в сторону. Степан проследил за его взглядом и увидел деда Бурячка, который притащился, унюхав, очевидно, запах ссоры. Дед стоял чуть в отдалении; повернувшись к мужикам правым ухом, он сосредоточенно прислушивался. Староста тоже его заметил и что-то недовольно пробурчал.

– Да. – Степан услышал свой голос со стороны. – Споры вышли при мне.

– Ох, ты ж ежкин… – Кирзач схватился за голову несколько театральным жестом, а потом несколько раз сплюнул. Остальные мужики дружно отшагнули от Степана еще на метр. Вовик откровенно повесил нос, да и остальные помрачнели еще сильнее.

– Ч-черт… – Староста встопорщил бороду, со скрипом потер подбородок ладонью. – А я до последнего надеялся, что тебя там не было, когда это случилось.

– Я охотился, – принялся объяснять Степан, переводя взгляд с одного хмурого лица на другое, – потом увидел постороннего. Я действовал по правилам! Откуда мне было знать, что он болен костянкой?

– Это-то понятно, – протянул Пантелей. – Но какого лешего тебя принесло обратно в общину? Разве ты, сучий кот, не понимал, что путь назад в таком случае заказан?

– Ты бы мог известить дозорных, мы бы отселили тебя на время, – добавил поникшим голосом Вовик.

– И оказали бы помощь, чем бог послал: едой, лекарствиями, – вставил Йоська. – Мы же – община, как-никак.

Степан сжал до хруста зубы. Стыдно ему было, как никогда в жизни. Хоть сквозь землю провались.

– Виноват, мужики. Растерялся, смалодушничал. Должен был в степь уйти и там отсидеться, но вроде как бес попутал.

– Молодо-зелено… – махнул рукой Пантелей.

– Жалость-то какая! – сокрушенно помотал головой сердобольный Йося. – А ведь мог бы стать отличным бойцом и даже – следующим старостой. Такая потеря для общины…

– Но мы не знаем, заразился он или нет! – глухо воскликнул Вовик.

Староста зыркнул на Степкиного дружка детства, потом сказал, понизив голос:

– Другие на нашем месте в овраг бы тебя отвели. Да там бы и оставили с пулей в затылке… Потому как в наше тяжелое время поступок твой тянет на предательство… Да Галину жалко! – Он поиграл желваками, принимая решение. – Уходи в степь, что ли.

Степан облегченно выдохнул, а следом и остальные приободрились.

– А мамке… – начал было Степка.

– Скажем, что в «Светлый путь» подался, – договорил за него староста. – Если за две недели болезнь не выкажет себя, то – так и быть – можешь вернуться, но о произошедшем никому ни слова, отбрехивайся, как сумеешь. С Мырчихой мы поговорим и со старым хрычом, – он кивнул на деда Бурячка, – тоже все уладим.

– Дядь Ваня! Мужики! – Степан опустил голову. – У мамки прощения попросите за меня!

– Ладно, – протянул староста, а потом торопливо, словно опасаясь передумать, добавил: – Солнце садится, пора тебе.

Степан оглянулся: сквозь редкие деревья виднелись мглистые курганы. Действительно, нужно было спешить. Если до темноты он не успеет найти убежища, то спать придется на земле в чистом поле, а это вариант нежелательный.

И тут новая мысль заставила его встрепенуться и снова обратиться к старосте:

– Тот умирающий! Он назвал мне цифры! Он сказал, что это важно!

– Какие цифры, Степа? – снисходительно откликнулся Иван. С первого взгляда было ясно, что оно ему надо – как зайцу пятая нога.

Действительно – какие? Степан и во время роковой встречи не сильно-то стремился запомнить слова больного всадника. И как в таком случае оживить их в памяти сейчас?

– Он назвал цифры… несколько больших чисел, – медленно и тяжело, словно вытаскивал из доски клещами неподатливый гвоздь, проговорил Степан, от внутреннего напряжения он даже покрылся испариной. Когда его судьба решалась – не покрывался, а тут – на тебе. – Второе число – «четыре-четыре-четыре-пять», как сейчас помню. А первое – хоть ты тресни… – Он закусил губу. – Но тоже начиналась на «четыре»…