Три осколка луны - Аркадий Арно

– Как – что? Ее похоронили… Прости, – он пожал плечами, – кто меня тянул за язык, не знаю…

– Прощаю.

Теплая ладонь Евы легла ему на грудь, губы коснулись щеки, уха.

– Мы сегодня будем заниматься любовью? Я очень по тебе скучала, очень…

Через пару дней на электронную почту пришло письмо и две фотографии. Петр улыбнулся. Два снимка. Белокаменная церковь семнадцатого века на фоне садов и частных домишек. С той лишь разницей, что на первом – сияющая мордашка Зои, на втором – широкая улыбка Крохова. Федор Михайлович с закрытыми глазами на обоих фото, и сам он, Петр Гордеев, рассеянно глядящий в объектив.

– Ева! – позвал он. – Иди полюбуйся!

– Что это? – подходя, спросила Ева.

– Я и доблестные моховцы на фоне старинной церкви. Наши партнеры.

Ева присмотрелась к фото на мониторе.

– И кто эти люди? – спросила она.

– Это – Федор Михайлович, – взялся объяснять он, – на первый взгляд такой увалень, но своего не упустит… Блондин – вообще отдельная история… Девушка…

Он хотел было дать характеристику секретарше Дронова, оказавшейся известной болтушкой, но остановился… С Евой, вцепившейся взглядом в снимки, происходили странные перемены. Буря чувств пронеслась по ее лицу, изменив его, сделав почти неузнаваемым. А потом ее взгляд остановился в пространстве, на известной только ей точке.

– Ева, что с тобой?

Жена молчала. Она вновь показалась ему мертвой, как в тот день, когда он окликнул ее, сидевшую на балконе, ничего не видевшую и не слышавшую. Только теперь он побоялся дотронуться до ее плеча.

– Ева…

Она вздрогнула, подняла голову:

– Что?

Он не нашелся, что сказать.

А она еще раз взглянула на фотографии.

– Красивая церковь… А что это за девушка?

– Секретарша начальника, вот этого толстяка.

– Понятно, – кивнула Ева. – Очень милая… Ты еще поедешь туда?.. В Мохов?

– Теперь, наверное, весной. Если мы поработаем с ними хотя бы года три по тем ценам, на которые я договорился, то станем значительно богаче. Эта фабрика – настоящий Клондайк. Только бы у нас ее не перебили.

– Мне надо уехать на неделю, – на следующий день сказала Ева. – Дядя просит навестить его.

– Уехать – куда?

– В Питер. Дядя заболел по дороге, лежит в гостинице. Мне необходимо вылететь сегодня. Он позвонил, пока ты был на работе.

– Он так тяжело болен?

Из глаз Евы неожиданно брызнули слезы. Она села на стул, сжав колени и упрямо глядя в пол.

– Да, он болен, и я нужна ему. – Плечи ее затряслись; спрятав лицо в ладони, она уже ревела навзрыд. – Я уже тебе говорила, что он значит для меня! Он всегда был для меня отцом, матерью и целым миром. Я знаю, ты ненавидишь его, – хрипло, не глядя на мужа, твердила она, – потому что ревнуешь, но это так глупо, очень глупо! Я должна ехать, сегодня, сейчас же!

– Хорошо, хорошо – он обнял ее, прижал к себе, – если нужно, поезжай. Разве я против? Конечно, поезжай… Просто все это очень странно… Неожиданно как-то…

– Какая разница – неожиданно или нет, – сквозь слезы проговорила Ева. – Он позвонил мне и попросил.

– Может быть, мне стоит поехать с тобой?

Ева сразу затихла, присмирела.

– Нет, я одна.

– Но… почему?

– Мне нужно ехать одной. Твое появление может взволновать дядю. Не так сразу. Всему свое время… – Она подняла голову, поцеловала его ладонь. – Понимаешь меня?

Петр молчал. Он смотрел в серые, все еще полные слез глаза Евы.

– Понимаешь? – переспросила она.

– Если честно, то нет.

Он помог Еве собрать чемодан, хотел было сам отвезти жену в аэропорт, но она сказала, что уже вызвала такси.

Вечером Гордеев сидел в гостиной и пил коньяк. На стене перед ним висела большая фотография, где они в обнимку с Евой стояли у самого берега, а за их спиной уже набегала, готовая сбить их с ног, черноморская волна. Копию этого фото он возил с собой по командировкам и держал на рабочем столе. Как удачно их сфотографировал тот пожилой толстяк в белых шортах, все время пялившийся на Еву! Да и она была разговорчива, точно знала его тысячу лет. Но Петр не ревновал, было даже забавно. Тем более что он привык к подобным взглядам, обращенным на его жену…

Как странно, как неожиданно он влюбился! Точно гром среди ясного неба грянул. И не ожидал от него никто этой женитьбы: ни друзья, ни подруги. Да и сам он не ожидал.

Употребляя один серебряный наперсток за другим – хотя его и рюмкой назвать было трудно – без закуски, Петр думал о том, как странно складывается их супружеская жизнь. Совсем не так, как он себе представлял. Как-то обособленно они жили друг от друга в этом мире. Гордеев был уверен, что он неплохой человек и в его жизни нет ничего, о чем бы он стыдился рассказать Еве. Возможно, только любовные приключения, самые дерзкие, опустил бы, чтобы не заставлять ревновать к его прошлому.

И совсем другое дело – его жена. Он думал, что нашел в девушке, стоявшей на берегу озера, у мертвого осокоря, похожего человека. Поначалу все так и было. Но со временем он стал понимать, что в жизни Евы есть скрытая часть, которой она никогда бы не поделилась с ним. Ни за что на свете. Даже под пыткой. Это его настораживало, а если сильнее и правдивее – пугало.

Ночь давно вползла в комнаты его квартиры, а Петр еще не спал. Коньяк был на исходе, а он все думал, слушая, как на стене тихонько цокают часы. Недавно позвонила Ева, сказала, что все в порядке, добралась нормально. Он спросил, как здоровье дяди, и она ответила, что ее приезд для него – лучшее лекарство.

Хотелось бы верить…

Чего стоил этот человек, находящийся так близко, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но всегда недосягаемый. Он и впрямь не любил его – а за что? Когда он давал о себе знать, Ева менялась. Становилась другой – замкнутой, еще более отстраненной, нацеленной всем своим существом на своего странного родственника. И муж для нее уже был помехой.

Вернулась Ева ровно через неделю, как и обещала, – немного уставшей, но счастливой. Дядя выздоровел, она ухаживала за ним, помогла подняться на ноги, окрепнуть. Петр хотел было держаться на дистанции, но Ева, приласкавшись, разбила лед настойчивыми объятиями, чувственным поцелуем.

После ужина она потянула его в постель и была так нежна, что Петру мог бы позавидовать любой мужчина. «Ну и что с того, если иногда мы