Долгая дорога к дому - Алексей Ефимов

Когда он, наконец, смог подняться, Ньярлат вновь схватил его за руку и потащил дальше, к центральной пирамиде. Здесь почему-то вибрация едва ощущалась.

Они поднялись по выбитым в металле ступенькам — и у Элари вновь закружилась голова. Перед ним, всего в нескольких шагах, зияло устье восьмигранной шахты диаметром метра в четыре. Во вздымавшемся из неё столбе света танцевали мириады крохотных звезд — лишь через несколько секунд юноша понял, что это просто пыль. За шахтой возвышалась вторая плоская пирамида, но небольшая, всего в несколько ступенек. На ней стоял черно-зеркальный металлический блок.

Прежде, чем Ньярлат успел его остановить, Элари подошел к краю шахты и заглянул в неё. На отвесных металлических стенах дрожали сизые отблески. Там, в глубине, сияло яркое бело-голубое пламя… солнце… живой сгусток светящегося тумана. Но там было и ещё что-то…

Неведомая сила, безмерно превосходящая его волю, потащила его вниз, и через миг он упал бы, но сильная рука Ньярлата отбросила его назад. В голове Элари всё смешалось, несколько ужасных секунд он вообще не осознавал окружающее и видел только зовущее пламя. Пара крепких затрещин, отпущенных файа, привела его в себя. Он уселся на полу. Голова гудела от оплеух, но теперь он вновь мог мыслить связно.

— Что это было? — спросил он. — Ведь это не просто пламя. Оно было… живое.

Ньярлат прошелся вокруг него, словно вокруг ёлки.

— Это и есть Великая Машина Унхорга, созданная Древними. Вся эта крепость построена для неё. Принцип действия и устройство машины давно забыты, даже я их не знаю. Всё, что она может — это убивать. Быстро, бесшумно и тихо, в любом месте и на любом расстоянии. Уничтожить сурами в Байгаре или в долине Айтулари — она может всё это и даже гораздо больше. Но как — не знает никто. А чтобы такая сила не попала в плохие руки, она наделена сознанием, безмерно превосходящим наши. Машина сама решает, какой приказ ей стоит выполнять, а какой — нет. Но сама она не может ничего. Единственный файа, который может ей приказывать — я.

— Если эта машина и впрямь столь могущественна, то почему же вы, файа, не захватили весь мир?

Ньярлат нахмурился. Было видно, что тема неприятна ему.

— Я могу лишь высказывать желания, с которыми она может и не согласиться. И, чаще всего, не соглашается. Я не могу переубедить её, но она — единство из множества, и, если изменить его составные части — то изменится и целое. Знаешь, из чего состоит её разум? Из душ. В ней есть место для тысячи сознаний — и, когда добавляется новое, одно из старых исчезает. Им, это, конечно, не нравится, но они ничего не могут сделать. Вообще-то, эта возможность оставлена потому, что души — по крайней мере, там — тоже подвержены порче и срок их службы ограничен. Когда эта крепость только строилась, машина подчинялась нам, но потом начала своевольничать и мы вот уже двести лет пытаемся… переубедить её, отправляя в неё новые души. Лучше всего, конечно, подходят файа, но люди тоже годятся, — конечно, не всякие. Человек должен много знать, но быть молод, с сильным характером, своим взглядом на мир и сильной волей. Короче, нам нужны такие, как ты — им предстоит веками кружить там, в мертвом свете, в вечной борьбе с другими душами — в борьбе, в которой можно умереть второй, окончательной смертью. Сам понимаешь, найти согласных на это, а потом доставить их незаметно сюда очень нелегко. И даже когда это удавалось, они, чаще всего, в последний миг отказывались. Знаешь, как они попадают в машину? Прыгают прямо туда, — он показал на огненную шахту. — Их тела сгорают в сердце машины, а общение с ранее перешедшими душами убеждает не всех. Где только можно, мы выискиваем таких файа и людей — разумеется, тайно. И отказавшихся мы просто убиваем, как ни жаль!

Ньярлат с безумной легкостью признался в похищениях и убийствах, о которых Элари рассказала Иситтала, и юноша понял, что приговорен. Файа сразу же догадался об этом.

— Но с тобой всё будет совершенно иначе. Ты — семьсот первый, последний. Это великая честь и я рад, что завершить работу наших предков выпало именно мне. Я сам отправил в машину восемнадцать душ, с тобой — у нас будет кворум и машина подчиниться мне. Я понимаю, что прошу у тебя очень многого — но это нужно для всех, не только для моего народа. Ты же хочешь спасти жителей Лангпари? Вот твой единственный шанс это сделать! Второго не будет!

— Ты хочешь, чтобы я сейчас прыгнул вниз? — растерянно спросил юноша.

Ньярлат покачал головой.

— Я не настолько глуп. Слишком часто у нас, поначалу, встречались перебежчики. Мне придется гарантировать твою лояльность… немного изменив твое сознание. Процедура довольно-таки долгая, но безболезненная совершенно, — да ты ничего и не почувствуешь. Просто заснешь… и проснешься немного другим человеком. Я понимаю, что испытывать неумолимую преданность ко мне будет довольно неприятно — но ты быстро привыкнешь, я думаю. Послушай, да тебе там даже воевать не придется! Ты решишь всё одним фактом своего появления. И потом тебя ждут столетия развлечений и удовольствий, недоступных даже для меня. Так что я надеюсь, что ты всё же окажешь мне такую честь и выразишь согласие. Тогда всё кончится к взаимному удовлетворению.

— А если нет?

Глаза Ньярлата сверкнули. Они и так уже светились собственным зеленовато-багровым светом, так что впечатление вышло устрашающее.

— К несчастью для меня, процедура программирования сознания требует совершенно искреннего, добровольного согласия объекта. Так что если ты откажешься — я тебя просто убью. Тебе не справиться со мной. Я сильнее тебя, я умнее тебя, я в своем доме, в самом его сердце… и я искренне надеюсь, что ты поймешь меня. Не хочешь же ты погубить всех, кого ты любишь, из-за своей позорной трусости?

Заметив, как Элари перевел оценивающий взгляд с его фигуры на устье шахты, Ньярлат спокойно пояснил:

— Не стоит и пытаться. Ничего не выйдет. Хочешь… хочешь, я покажу, как сливаюсь в одно целое с машиной?

Элари не хотел, но Ньярлат и не ждал ответа. Вдруг он начал раздеваться, быстро оставшись нагишом, если не считать браслета. Его гибкое поджарое тело состояло, казалось, из одних мышц, отлично развитых и игравших на впалом животе. Элари невольно залюбовался им, а потом заметил, что спину и зад файа сплошь покрывают свежие и подживающие царапины — следы неистовых любовных ночей. Сам он, с поблескивающей гладкой кожей, был похож на статую из ожившего металла.

Ничуть не стесняясь своей наготы, Ньярлат подошел к установленной на пирамиде плите. На ней было два углубления — отпечатки ладоней, и у её основания — ещё два, похожих на следы босых ног. Ньярлат встал на них и положил руки на плиту. Его ладони и ступни идеально совпали с углублениями в металле. Потом…

По телу файа прошла дрожь, оно затвердело и забилось, точно прошитое электрическим разрядом, потом по нему побежали струйки синеватого пламени. Они разгорались, становились всё ярче и Ньярлат исчез в облаке туманного сияния, в нем едва проглядывал его темный силуэт. Свечение осело, уплотнилось, как бы прилипнув к коже. Теперь, казалось, Ньярлат светился сам, его тело стало чисто-белой сияющей статуей, по которой вилась призрачно мерцающая бледнорадужная дымка.

Правитель повернул голову. На его светящемся лице глаза казались совершенно черными провалами — как у спрута. Он оторвался от плиты и сделал несколько шагов к Элари. Тот попятился, его лицо исказил страх и имя само выплыло из глубин древней памяти его народа.

— Люцифер!

— Нет, — Ньярлат рассмеялся. — Это не я. Но ты видел ещё не всё. Смотри! — он сделал несколько завораживающе легких шагов и прыгнул в шахту — но не упал. Извергавшийся из неё поток света уплотнился, стал ярче. Обнаженная светящаяся фигура танцевала и кувыркалась в нем — совершенно свободно, беззвучно и страшно. Элари почувствовал, что волосы зашевелились на голове — то ли потому, что всё вокруг наполнилось электричеством, то ли потому, что этот танец в свете разбудил самые жуткие уголки наследственной памяти.

Наконец, Ньярлат легко выскользнул из светового потока — так рыба выскальзывает из упавшего в воду солнечного луча. Мягко спрыгнув на пол, он пошел к юноше, протягивая светящиеся руки.

— Пойдем со мной в свет. Не бойся. Больно не будет. Мы будем вечно танцевать в нем, вечно, вечно…

Элари попятился, наступил на сброшенную Ньярлатом шубу и в ней звякнуло нечто стальное. Вспомнив про пистолет в её кармане, он присел и встряхнул её. Пистолет тут же вывалился и юноша мгновенно схватил его.

В свое время Суру научил его стрелять и сейчас это очень пригодилось — он сдвинул предохранитель, вскинул оружие и несколько раз выстрелил в светящуюся тварь. Но, попав в свечение, пули разорвались ослепительными фонтанами искр, не причинив нагому Ньярлату никакого вреда. Тот рассмеялся.