Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков. - Иван Черных

12/VII 1942 г. Перелет с аэродрома Михайловка на аэродром Целина.

(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)

Александр слышал грохот, чьи-то возгласы, торопливую возню. Кто-то надоедливо и неотступно тряс его за плечо. Он чувствовал, понимал, что творится что-то неладное, а глаза открываться не хотели, сознание то и дело проваливалось.

— Да проснитесь же, товарищ лейтенант! — узнал он наконец голос сержанта Агеева. — Погибнуть летчику на земле — свинство!

«Это точно», — согласился он и с трудом разомкнул веки. Кто-то мелькнул перед глазами и скрылся за дверью. Перекрещенные бумажными лентами стекла окон их громадного общежития вдруг вздрогнули и со звоном посыпались на пол. Земля зашаталась под ногами, в уши ударил раздирающий вой пикировщиков.

Александр схватил с тумбочки брюки, гимнастерку, фуражку, планшет, оделся, натянул сапоги на босую ногу — портянки накручивать некогда — и побежал следом за сержантом. В сотне метров от общежития — траншея, ведущая к бомбоубежищу. Александр свалился в нее. Перевел дух, посмотрел вверх. В небе кружила четверка Ю-87. Фашистские летчики высматривали цели, и пикировщики один за другим устремлялись вниз. Вокруг них белесыми шапками вспыхивали разрывы снарядов.

Отбомбившись, «юнкерсы» взяли курс на запад. Грохот и гул затихли, лишь из-за казармы доносился треск, и черные клубы дыма почти вертикально тянулись ввысь.

— Спохватилась Маланья к обедне, а она отошла, — сказал с усмешкой старший сержант Гайдамакин, механик с соседнего самолета, вылезая из траншеи. — Снова фрицы опоздали.

Александр посмотрел на аэродром и, кроме своего «безногого» бомбардировщика, поднятого на козлы — запасное шасси до сих пор с завода не прислали, — да У-2, приютившегося у заброшенного капонира, ни одного самолета не увидел. И людей — никого.

— А где же все? — спросил Александр.

— Известно где — на задании, — ответил механик. — А оттуда — под Сальск, — вздохнул сожалеючи. — Снова перебазирование. И снова на восток. Так что поторопитесь в столовую, а то и позавтракать не успеете. Комполка туда поехал, наверное, скомандует свертываться. — И он торопливо засеменил на аэродром. Маленький, юркий, прозванный сослуживцами Золотником, он достойно оправдывал свое прозвище — появлялся там, где был нужен, и делал то, чего не могли другие. Видно, и теперь на аэродроме у него было дело.

Пока Александр переобувался, чистился, умывался, столовая действительно прекратила свое существование. На улицу были вынесены котлы, кастрюли, тарелки, миски, ложки; трое солдат и официантки все упаковывали в ящики. Подъехала грузовая автомашина, из кабины выскочил заместитель командира полка майор Омельченко, властно приказал:

— Быстро грузитесь — и на станцию. Все поедете тем же эшелоном. — Увидел Александра и подбежавшего Агеева. — А, и вы здесь? Позавтракали? Нет? Я тоже не успел. Поедите в вагоне. Помогайте грузить — и в эшелон.

— А самолет? — в недоумении спросил Александр.

— Какой самолет? Ваш?

— Ну конечно!

— Он же без шасси. А где его сейчас достанешь? Сожжем.

— Да вы что? — забывая о субординации, возмущенно воскликнул Александр. — Это же бомбардировщик! Отличный самолет.

— Был, лейтенант, был.

— Он и теперь… Я приказал отремонтировать его.

— Ну, коли приказал… — усмехнулся Омельченко. — Ремонтируйте, летите. Только учтите, если к моему приезду на аэродром не успеете, пешком придется топать до Целины.

— Понял. — Александр повернулся к Агееву. — Вася, захвати чего-нибудь перекусить — и на самолет…

Александр еще накануне, узнав от разведчиков, что немцы прорвали нашу оборону между Доном и Северским Донцом, приказал технику самолета любыми способами поставить бомбардировщик «на ноги». И теперь, придя на аэродром, застал техника и механика за работой. Им помогал старший сержант Гайдамакин. Авиаспециалисты что-то мороковали над березовой чуркой.

— Уж не хотите ли вы это бревно использовать вместо шасси? — с иронией спросил Александр.

— Хотим, — вполне серьезно ответил техник. — Колеса нашли, а стойками послужат бревна. По всем произведенным мною точнейшим расчетам — выдержат. При условии, разумеется, если летчик взлет и посадку произведет ювелирно.

— Летчик постарается. Но как вы крепить их будете?

— Все, командир, продумано. Золотник такое решение предложил, что Ильюшин позавидовал бы. А сержант не только идеями богат — у него и руки золотые. Так что не беспокойтесь, идите, собирайте свои шмотки — и полетим. А то как бы фрицы снова не пожаловали…

Сборы недолги: шинель, постель — в скатку, меховое летное и прочее обмундирование — в вещмешок. Но едва Александр собрался уходить, как появился дежурный по полку и передал приказание:

— Срочно в штаб, к оперуполномоченному.

— Только этого не хватало! — чертыхнулся лейтенант. — Зачем я ему потребовался?

— И вы, и воздушный стрелок, — развел дежурный руками.

Сержант Агеев уже поджидал своего командира экипажа у штаба. Вопросительно посмотрел на него. Чего, мол, оперуполномоченному надо? Ведь только неделю назад, когда члены экипажа вернулись в полк собственным ходом, а не на самолете, он часа по два расспрашивал каждого в отдельности, заставил писать подробное донесение, где, при каких обстоятельствах их сбили, кого куда ранило и в каком состоянии находился Серебряный, когда отправляли его в госпиталь. А еще раньше, когда они летали на выброску Ирины в тыл к немцам, Петровский потребовал письменный доклад от экипажа, будто заподозрил их в чем-то. И вот теперь…

— Разберемся, — ответил на вопросительный взгляд сержанта Александр и толкнул дверь в штаб.

Капитан Петровский сидел за столом, разбирая какие-то бумаги, кивнул Александру на стул. Сержанта попросил подождать за дверью. Когда Агеев вышел, капитан оторвался от бумаг, глянул в глаза Александру колюче, испытующе. Не спросил, а обвинил:

— В прошлый раз, когда вы выбросили нашего человека в тыл к немцам, вы ничего не утаили в донесении?

Александр пожал плечами, а сердце наполнилось тревогой — что-то с Ириной. Не зря Петровский и в прошлый раз дотошно расспрашивал обо всем. Александр скрыл только одно — о зеленой и красной ракетах Ирины, предназначенных только для него, которые невольно наводили на мысль о их давнем знакомстве. А открыть это — равносильно назвать свою подлинную фамилию.

— Что же вы молчите? — Петровский не сводил глаз.

— Я написал обо всем, — ответил равнодушно Александр.

— Вы помните тот полет?

— Разумеется. Наш предпоследний полет.