Первая мировая. Корни современного финансового кризиса. - Роман Ключник

Создалась интригующая ситуация: и Ленин и Бронштейн страст­но желали захватить власть в России, но Ленин защищал интересы Германии, а Бронштейн защищал интересы врагов Германии — США и Англии. Этот потенциальный конфликт интересов ярко выльется в разных позициях обоих в период подписания Брестского мира. Вернёмся к июльским событиям в Петрограде.

В июле рабочий и солдатский Петроград был уже на стороне Ленина, и французский журналист Клод Анэ показывал через Неву на Выборг­ский район и говорил: «Ленин и Троцкий царят там, как господа. Если Ленин и Троцкий захотят взять Петроград, кто им помешает в этом?» Ленин и сам понимал, что теперь ему навряд ли помешают захватить власть, и стал опять готовиться к захвату.

Реальные руководители Временного правительства осознали кри­тичность ситуации, и масоны свою управленческую бездарность решили прикрыть критикой своей афиши, «свадебного генерала» князя Львова, нашли виновного, крайнего. «Чужим он стал скоро и "своим". Там, в совещаниях Государственной Думы, князя правителя скоро стали тя­готиться. Потом "игнорировать", пренебрегать за "бессилие". Наконец, почти ненавидеть за "попустительство левым"», — "объяснял" главный российский масон Керенский. Ещё один масон — основатель Всероссий­ского Земского Союза, депутат Государственной Думы, впоследствии один из лидеров русской эмиграции Н. В. Вырубов объяснял причины неспособности Львова справиться с ленинцами: «следует учитывать сознательное нежелание изменять демократическим принципам прав­ления, которые исключали применение насильственных мер в борьбе с политическими противниками. Князь Львов следовал своим моральным установкам и оказался в неравном положении.». Да, как уже выше отмечалось — Львов был искренним демократом и либералом, непра­вильным либералом.

К. Ельцова отмечает, что когда она в этот период попала к Львову, то он находился в большой депрессии и в отчаянии философски оп­равдывался: «.Мы ничего не можем. Мы — обречены. Щепки, которые несет поток». И когда Ельцова попыталась всколыхнуть этот фатализм и призвала его собрать правые силы и побороться, то князь Львов вос­кликнул: «Нет, нет, разве это возможно? Начать борьбу значит начать гражданскую войну. Это невозможно.. Что поделаешь?». Не начал гражданскую войну во имя спасения России убежденный либерал Львов, берегущий чью-то слезинку, — тогда вскоре начали гражданскую войну с целью захвата России большевики, пролившие море слез и крови.

В этой критической июльской ситуации масонам было уже не до игр с афишей, и они сняли с поста премьер-министра Львова, который отпра­вился в Оптину пустынь приводить в порядок своё сознание. И на этого бедолагу масоны свалили все свои ошибки истекшего периода, а во главе правительства поставили Керенского, который вместо прямых силовых действий начал играть в любимые масонами «шахматные» политические игры, — умышленно спровоцировал кризис в правительстве, чтобы пугнуть Петроградский Совет и сделать его сговорчивее. Мудреный расчет был на то, что если «англичане» во главе с Керенским выведут из состава правительства своих представителей, то вся ответственность за ситуацию падет на Совет, который должен испугаться и броситься с предложениями к Керенскому. И 2 июля «англичане» вывели несколько своих министров из состава правительства.

Ленин этот маневр верно «раскусил»: «Уход кадетов может быть понят лишь как результат расчёта. Мы-де их пугаем. Без кадетов это- де значит без "помощи" всемирного англо-американского капитала. Они-де нам уступят!» (Н).

И пока ситуация не стабилизировалась, и маневр Керенского был в самом «полете», правительство в кризисе, — Ленин решил этой ситуаци­ей воспользоваться и пойти в атаку. «3 июля вечером Ленин уже занял свой знаменитый балкон в доме Кшесинской и приветствовал солдат, давая им указания. Здесь размещалась вся военная разведка ЦК партии большевиков; сюда направлялись и отсюда рассылались приходившие военные части. Словом, военный штаб восстания был налицо», — вспо­минал Милюков.

«В итоге дебатов 3 июля было принято решение выступать в 5 (17) часов, избрать вместо полкового комитета временный революционный комитет (по два-три человека от роты) и послать представителей в другие части гарнизона и на заводы столицы», — отмечает Ненароков. Розенфельд-Каменев вспоминал слова Ленина: «А не попробовать ли нам сейчас?».

Но «Центральный Комитет РСДРП (б), собравшийся в 4 часа дня, принял решение воздержаться от выступления», — фиксирует Не­нароков. Почему опять отбой? Советские историки и идеологи мило «объясняют», что народ рвался в бой, но ЦК Ленина сдерживало и в последний момент посчитало захват власти преждевременным, но не объясняют — почему посчитали преждевременным.

Объяснение простое — о планах Ленина узнали в Совете и в прави­тельстве, и на этот раз оперативно стянули для защиты верные войска, в частности — много броневиков. Ленин и его заговорщики об этом узнали и заколебались, они не только забоялись кровопролития, но что это кро­вопролитие может развязать руки правительству, и оно наконец-то осу­ществит репрессивные меры против неугомонных захватчиков власти.

Объявив отбой, Ленин здорово хитрил, стараясь ввести в заблу­ждение наблюдавшего за его манёврами противника. В этот же день, после 17 часов дня он решил прощупать реакцию противной стороны. «Доношу, — писал в рапорте Керенскому командующий Петроградским военным округом генерал-майор П. А. Половцев, — что около 7 часов (вечера) сегодня, 3 июля, 1-й пулемётный полк (ленинский), выйдя с оружием из своих казарм, направился к Московскому, а затем и к Гре­надёрскому полкам, призывая к вооружённому выступлению с целью свержения Временного правительства.

Все эти воинские части сосредоточились у Троицкого моста, но на левый берег не переходили. Около 9 часов (вечера) они начали пере­ходить Троицкий мост, .перейдя мост, демонстранты разделились на две колонны. Одна направилась по набережной к Таврическому двор­цу, другая. к Мариинскому дворцу. Демонстранты, недолго постояв перед Мариинским дворцом, далее направились по Невскому». Кстати, странные демонстранты — военные полки. Это была одновременно репетиция, подготовка к завтрашнему дню и показушная ложная мир- ность ленинских полков. Но Керенский и руководители Совета поняли коварный замысел Ленина.

На следующий день — 4 июля в середине дня к уже названным полкам Ленин стянул в столицу дополнительные части из Петергофа, Ораниенбаума, Кронштадта, Красного Села, плюс поднял максимум рабочих, — в сумме получилось около 500 тысяч. И двинул эти пол­миллиона своих бойцов на Мариинский дворец, на захват власти. А в центре города их уже ожидали: пулемётчики на крышах, казаки и юнкера. «Интересно» комментируют эти события советские историки и идеологи в лице Ненарокова: «Выразив сожаление, что не удалось предотвратить выступление (народа), он (Ленин) вместе с тем одобрил решение ЦК и ПК принять участие в движении, чтобы превратить его "в мирное и организованное выявление воли всего рабочего, солдатского и крестьянского Петрограда". Однако контрреволюционеры открыли по демонстрантам ружейный и пулемётный огонь. Улицы столицы обагрились кровью рабочих и солдат».

Максим Горький в октябре 1917 года, за 2 недели до четвертой успешной попытки захвата власти Лениным, в своей статье «Нельзя молчать!» писал, вспоминая эти июльские события: «Всё настойчивее распространяются слухи о том, что 20 октября предстоит "выступление большевиков" — иными словами: могут быть повторены отвратительные сцены 3-5 июля. Значит — снова грузовые автомобили, тесно набитые людьми с винтовками и револьверами в дрожащих от страха руках, и эти винтовки будут стрелять в стекла магазинов, в людей — куда попало!»

Удивительно быстро разбежались ленинские вооружённые полки — все его полмиллиона, перед казаками и юнкерами. По поводу мирной вооруженной демонстрации 4 июля Ленин оправдывался, что эта его вооруженная армия имела «полную возможность приступить к смеще­нию и аресту сотен начальствующих лиц, к занятию десятков казенных и правительственных зданий и учреждений и т.п. Ничего подобного сде­лано не было». Ленин отсутствие агрессивности с его стороны объяснял своей миролюбивостью, а не тем, что его вынудили к этому обстоятель­ства и страх, о котором свидетельствовал М. Горький.

Посланный Временным правительством самокатный батальон занял штаб Ленина — дворец Кшесинской. «Люди (лидеры Совета), говорившие с нами, как товарищи, вдруг призвали для охраны Тавриче­ского дворца войска, заявили, что мы вызвали вооружённое восстание, и объявили нас изменниками революции. Наступил крутой поворот в событиях.», — жаловался на коллег из Совета И. В. Сталин. Исполком Всероссийского Совета одобрил меры правительства (!).