Русская война. 1854 - Антон Дмитриевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прошу прощения, что не догадался сам, — техник Голубев стоял красный, как рак. — Я проверил только крепления, но поискать лишние детали даже в голову не пришло, пока вы не сказали.
— Что ж, если рядовой признает свою вину… — начал было Зубатов, но я его прервал.
— Техник действовал строго в рамках своих задач и даже больше. Хитрость врага не предусмотрел, прежде всего, я сам и, если будет надо, отвечу за это.
— Что ж, я передам ваш ответ полковнику, — Зубатов неожиданно не стал усугублять конфликт и отступил.
— Вот и хорошо, — Тотлебен потер руки. — Рад, что мы выяснили, что среди нас точно нет агентов французов. И тогда у меня еще один вопрос. А как этот неизвестный враг смог догадаться вот так соединить двигатели и, главное, предусмотреть, чтобы их включили именно в сторону позиций противника?
И опять повисло тяжелое молчание.
— Он умен, — наконец, сказал я.
— Я ждал от вас большего, штабс-капитан, — хмыкнул Зубатов.
— Я не закончил, — ответил я. — Он умен, но предусмотреть все произошедшее случайно просто невозможно. И тогда нужно опираться на то, что нам уже известно.
— А что нам известно? — заинтересовался Тотлебен.
— Враг знает про наши регламенты обслуживания — ведь именно поэтому он придумал, как испортить «Карпа» так, чтобы это не заметили перед полетом. А если он знал один регламент, то мог знать и другие.
— Регламент посадки, — выдохнул подошедший к нам Степан. На казаке лица не было, кажется, он считал именно себя виновным в том, что его второй пилот пострадал.
— Что за регламент? — заинтересовался Зубатов.
— Правила, куда мы записываем, как лучше управлять «Карпом» в разных обстоятельствах. И четвертый пункт блока «Посадка» гласит, что при сильном ветре мы садимся ему навстречу, — пояснил я.
— То есть он выждал, когда ветер с моря усилится, подстрелил шар, а потом мы сами отправили его в руки французам? — выдохнул Зубатов.
— Стоп. А зачем стрелять? Если бы пилот и так начал садиться, чтобы его не сдуло? — остановил поручика Тотлебен.
— Чтобы убрать парусность, — понял я. — С целым шаром даже со всеми ракетами «Карпа» бы так не снесло, а вот без него… Поручик прав, мы сами подыграли чужому плану.
— И вы тоже правы, враг действительно умен, — кивнул Зубатов.
— Именно. Он не только читает наши бумаги, не только понимает, что там написано, но умеет и творчески использовать эту информацию, — ответил я. — И мне кажется, что найти такого опасного противника будет гораздо полезнее для России, чем посадить случайного техника или выдернуть с поля боя пару офицеров.
— Я вас услышал, штабс-капитан, — неожиданно Зубатов вытянулся. — Честь имею.
Больше он ничего не сказал, только развернулся и, немного хромая на правую ногу, поковылял к своей повозке.
— Чего это он? — посмотрел я на Тотлебена.
— Кажется, вы ему понравились. Кому попало про свою честь офицеры третьего отделения не говорят.
— А что с его ногой?
— Говорят, — Тотлебен понизил голос, — он служил в Дагестане, в Кази-Кумухе, в 1842-м, когда горцы Шамиля напали на станцию Военно-Грузинской дороги. Поручик сумел не только отбиться сам, но и спасти два десятка раненых, которые ждали там эвакуации. Так что не знаю, как он в качестве сотрудника третьего отделения, но ордена свои он точно получил за дело.
Я кивнул, соглашаясь с Эдуардом Ивановичем, но тут не выдержал молчавший все это время Степан.
— Григорий… — его голос хрипел от волнения. — Это все я не доглядел. Разреши…
Он замолчал, кажется, еще и сам не решив, а что именно он хочет просить. Что вообще можно сделать в такой ситуации?
— Разрешаю, — неожиданно ответил я. — Разрешаю провести спасательную операцию.
Глядя на нарисованную мной самим схему обороны города, я неожиданно понял, что мичмана Кононенко и «Карпа» пока просто никак не могли увезти в тыл. После вчерашнего обстрела французы отступили немного назад, и теперь им нужно было либо переправлять пленного прямо у нас на глазах, либо ждать темноты. Первого еще точно не было, а дождаться второго не дадим уже мы.
Все, что случилось, произошло потому, что я начал слишком спешить. Что ж, если это нужно для дела, я буду спешить еще больше.
— Что? — переспросил Тотлебен.
— Прошу прощения, Эдуард Иванович, — я повернулся к инженеру. — Мы покажем вам доработки пушек чуть позже, а сейчас нам нужно спасти своего пилота. Русские друг друга не бросают.
Глава 22
Я никак не мог выкинуть из головы мысли о предателе. Кто добрался до моих бумаг? Кто оказался настолько умен, жесток и хладнокровен, чтобы провернуть план с похищением «Карпа» так, как это и было сделано? Даже сейчас, когда я ползу вперед во главе лучших штурмовиков, показавших себя на тренировках пехоты, никак не получается сосредоточиться только на деле.
— Ваше благородие, мичман Алферов передает, что его отряд вышел на позицию, — ефрейтор Игнатьев говорил шепотом, чтобы нас никто не услышал.
А могли бы — до укреплений французов оставалось всего ничего, и мы подобрались к ним так близко, считай, чудом. А чудо это звали Степаном, который уже три часа торчал в «Карпе» над нашими позициями, передавая информацию о каждом перемещении противника. Если кто-то смотрел в сторону любого из выдвинутых мной вперед отрядов, мы лежали и не двигались; не смотрел — или мы, или отряд ракетчиков Алферова ползли вперед. Хотелось верить, что вспышки ламп связистов не привлекут лишнего внимания. Хотя бы не так быстро — если и сообразит враг, что за ними стоит, то не сегодня…
— Передайте сигнал минутной готовности, — я решился, а потом оглядел притихших вокруг солдат. В свое время я и сам привык пропускать громкие слова мимо ушей и от окружающих не ждал другого, но здесь и сейчас… Я чувствовал на себе десятки взглядов людей, которые пошли рискнуть своей жизнью. Они и без моих слов не повернут назад, но в то же время они были нужны им.
— Солдаты, — я сам не знал, что в итоге скажу. — Сейчас мы проверим на врагах то, чему учились все это время. Ради чего? Почему мы лезем вперед без приказа начальства? Более того, зная, что его нам никто не отдаст? Потому что где-то там наш собрат, он рядом, кажется, только руку протяни! И как мы
