Утро после «Happy End» - Татьяна Веденская

– Ничего, что я одна? Без мужа? – на всякий случай уточнила я.

– Ничего? Да плевала я на твоего мужа, – с неожиданным оптимизмом отреагировала мамуля, не проявив ни одного признака расстройства от позора дочери.

– И я тоже, – бодро кивнула я. – Я тоже плевала.

– То есть, если бы он тебя не бросил, было бы, конечно, лучше, – сыграла «в обратку» мама, – но раз уж так получилось, я хоть повожусь с внучком. У-тю-тю, моя конфетка. У-тю-тю, моя детка!

Кроме того, что я гармонично перекинула заботу о сыне на мою неожиданно любвеобильную мамулю, я сама вдруг почувствовала, что, наконец, прихожу в себя. Прихожу в себя после этой долгой нервной беременности со всеми моими мыслями про отцов ребенка, после родов, который потрясли меня и почти в буквальном смысле вывернули наизнанку, после Динкиного краха и этого странного кризиса, устроенного самими московскими властями. Кто-то на нем потерял все (умники типа Дудиковой), кто-то остался ни с чем, потому что дома, которые не были достроены к моменту падения цен, больше никто строить и не собирался. Кто-то, более умный и прозорливый, теперь осторожно ждал, когда цены упадут окончательно. За зиму шкала опустилась до отметки в полторы тысячи за метр, я знаю, потому что Дудикова от безделья вела мониторинг происходящего. То есть, упали уже вдвое, если сравнивать с моментом, когда Динкин фонт неожиданно накрылся медным тазом.

– И это совсем не предел, – уверенно говорила она. – Квартиры стоят по два месяца и не продаются. Падение будет продолжаться. Эх, мне бы сейчас мои сорок штук!

– Ты представляешь, сколько людей сейчас это говорят? – взывала к ее разуму я.

– Да уж. Все те, кто вложился в эти дутые новостройки, – вздыхала она. Да, наше положение, конечно, было сложно назвать радужным и сияющим перспективами, однако мы, как уцелевшие в самом пекле беспорядочной бойни, безусловно, чувствовали себя неплохо. Зима заморозила до времени все наши стремления и мечты, засыпав слоем мягкого снега воспоминания и расстройства. За всю зиму не происходило абсолютно ничего. Я не работала, сидя на шее у матери. Мы жили также скромно и бедно, как и в детстве, только теперь это не производило на меня такого тягостного впечатления. Динка подрабатывала кассиром в местном сбербанке. Никто из наших старых знакомых не стал тыкать в нас пальцами со словами «все-таки их выперли из Москвы. Кто бы сомневался», что было бы вполне ожидаемо и естественно. Все люди мечтают о переменах, но большинство никогда ничего не делает, чтобы они состоялись. Зато те, кто пытался и проиграл, вызывают у всех чувство глухого удовлетворения. Вот, мол, все правильно. Мы правильно делали, что не рыпались. Однако нам так никто ничего не сказал. Возможно, что говорили у нас за спиной, но мне показалось, что нас просто приняли обратно как своих. И не стали строить никому не нужных домыслов, влезать в душу. Люди в нашем родном городе были расслабленными и спокойными. Они никуда не спешили, никому не завидовали и точно знали, что за зимой придет весна, а за весной лето. А другого ничего не произойдет, как ни старайся. Так не лучше ли расслабится и накипятить самовар?

– Чайку? – заглядывая в нашу комнату, спрашивал Дениска, с которым мы когда-то вместе воровали яблоки в соседских садах.

– С удовольствием, – кивала я, натягивала валенки и бежала к ним, в их пятистенок. У Дениски имелась толстая гостеприимная жена и трое разнокалиберных деток, вечно копошащихся на теплой русской печке. Мы вдумчиво потягивали из блюдец ароматный чай, разговаривали о погоде, о рыбалке, которую обожал Дениска, о детях, которых обожали все. И это было прекрасно. Прелесть перемешанного как хороший коктейль, деревенского колорита с его маленькими покосившимися срубами и заборчиками из штакетника, и пятиэтажек с горячей водой и канализацией, этими городскими «удобствами» потрясала меня. Тишина и красота елей, покрытых снегом, приносила в душу покой. В самом деле, я была вполне готова, что вся моя будущая жизнь будет состоять из сидения с коляской на детской площадке, любования красотами природы, молчания и чаепитий в соседских домах. Я с удовольствием сплетничала на лавочках с другими мамашами. Мне нравилось готовить недорогие блюда из овощей – единственного неиссякаемого продукта в силу наличия у всех собственного огорода. Когда мы с Динкой смотрели по телевизору новости, казалось, что телевизор – это аквариум, в котором живут диковинные рыбы, переплывающие из одного мертвого города в другой. Москва, Нью-Йорк, Токио, Лондон, Бангкок…землетрясения, бури, цунами, смены политического режима, засухи и пожары в Европе – новости, которыми кормят мир, казались нам здесь, в Петушках, надуманными, бессмысленными, лишними. Почему людям интересно только горе и несчастье других. Почему журналисты обсасывают только смерти, войны, катастрофы и чужое грязное белье?

– Случайно ли погибла принцесса Диана? – спрашивает нас какой-то очередной любитель чернушных подробностей. Ему не посчастливилось взять интервью у маньяка-убийцы, делающего из женщин тушенку, поэтому приходится обсусоливать уже замученную всем кому не лень тему. А вдруг она погибла от чьей-то руки?! Ах, как это нам всем интересно и важно! Попутно еще раз перетрем всю ее жизнь, вспомним любовницу ее царственного мужа Камиллу, сделаем себе имя на дрязгах английской венценосной семьи. Или в красках расскажем про реальные преступления, с демонстрацией того, кто, как именно и при каких обстоятельствах убил, ограбил, изнасиловал, а потом съел и так далее, и тому подобное…. Почему же наш ящик переполнен подобными историями? Разве они могут сделать телезрителей счастливыми? Честно говоря, я старалась смотреть телевизор по минимуму.

– Господи, если здесь мелькнет комедия – случится чудо. Меня уже тошнит от боевиков, – соглашалась со мной Динка.

– А меня тошнит от всего. И от новостей в том числе, – делилась я. Честно говоря, всякому информационному грохоту в те дни я предпочитала тишину. Счастье иногда – это просто когда за стенкой спит ребенок. Это особенно хорошо понимается, если предварительно он орал несколько часов, потому что у него резались зубки. Маленькие детки много плачут, но еще больше они улыбаются и радуются тому, что вы оформили для них пропуск в мир. Глядя в их восхищенные, влюбленные, искрящиеся глазки, понимаешь, что теперь жизнь прожита не зря. Будет совершенно справедливым сказать, что маленький Костик буквально перевернул всю мою жизнь, придав ей неведомый дотоле смысл. Однако время шло, на лице у Динки периодически начало появляться выражение скуки и затаенных мыслей. Я знаю это ее выражение, оно, как правило, ничего хорошего не сулит. Именно с таким выражением лица Дудикова подбрасывала в кабинет директора школы дымовую шашку. А чтобы посмотреть, «что будет делать эта толстая корова». Я всегда боюсь подобных ее состояний, когда деятельная натура по восемь часов в день предоставлена сама себе, сонно позевывая в тишине сельской сберкассы. Какие террористические планы бродят в ее голове? Однако как у любой бомбы, и у Дудиковой взрывов самих по себе не происходило. Для всякого взрыва нужен детонатор. На этот раз, даже не подозревая, с кем имеет дело, кнопку «пуска» нажал наш приятель нашего самоварного соседа Фимка Стрельников. Весна – пора любви. И, как поется в песне, «и даже пень в апрельский день березкой снова стать мечтает». Видимо, примерно смежный процесс произошел в душе Фимочки, когда он после поллитры на брата внезапно улицезрел Дудикову. Надо сказать, что весеннее солнышко припекало, освещая Дудиковские прелести наилучшим образом. Ее подтянутая (несмотря на почти годичное сонное пьянство) фигура разительно контрастировала с привычными мешковатыми корпусами сорокалетних бабцов на соседской завалинке. Из под их косынок широко торчали во все стороны арбузные груди, это да. Но о таком раритете как талия, петушинские ковбои давно забыли. И тут Дудикова, да еще наряженная по случаю солнышка в короткую юбку а-ля «милости просим».