Без названия - Автор Неизвестен

«Уважаемые товарищи! Внимание! Открытие памятника Сергию Радонежскому в селе Радонеж сегодня не состоится. По решению исполкома его открытие переносится. День открытия будет сообщен дополнительно средствами массовой информации!..»

Это объявление прозвучало еще раз.

Вика расстроилась. Еще бы! Целый месяц готовиться к это поездке, прожужжать мне уши о том, как это хорошо, что люди к Вере возвращаются, и вдруг — переносится! Религиозность Вики становилась эмоциональной, потому что только истинно верующий позволит себе поехать за тысячу с лишним километров на святой обряд. А тем более, что открытие памятника святому вообще никогда еще не происходило в истории христианства. Такое должно состояться было впервые…

Мы не вышли из электрички после объявления и несколько остановок просидели молча, посматривая то друг на друга, то в окно.

Вика обладала женским магнетизмом, будто вокруг нее образовался какой-то провал пространства, который так и тянуло заполнить. Конечно, не все мужчины одарены способностью болеть женщиной! Это как страх высоты: он не у каждого человека! Только те, кому он знаком, — поймут, что такое болеть женщиной, обладающей магнетизмом… Да и болезнь ли это — страх высоты?! Когда смотришь вниз и тебе хочется прыгнуть, это вовсе не потому, что тебе страшно и ты желаешь поскорее ощутить землю, нет! Напротив, это тебя увлекает высота, она заставляет лететь, но ты не можешь, у тебя нет крыльев, и тогда в могучем сопротивлении себе ты делаешь либо шаг назад, либо жмуришься или за что-нибудь крепко хватаешься, и так, — удерживаешь свою нестерпимую страсть.

Вик сидела у окна, я рядом с ней, Юра — напротив нас. Мы все втроем мерно покачивались под стук колес, а мне вспоминалось, как Юра сегодня знакомился с Викой: он поцеловал ей руку… Вика обладала магнетизмом!

Да и сейчас Юрины глаза светились добродушно будто они смотрели на цветочную поляну, но и «жульничали» тоже, схватывая образ Вики, отворачивались с ним к окну. И когда образ девушки таял в них, эти глаза снова обращались ко мне и будто просили у меня разрешения посмотреть на Вику…

Я не сомневался, что Юре Вика приглянулась, но у меня уже не было того тесного чувства в груди, какое испытывал я, стоя вечером на открытом морозе во дворе у Долланского. Потому что внутренне я уже был готов убить Вику. Я знал, что это произойдет в любой момент, как вспышка, и все погаснет…

Да, Юра заболевал страхом высоты и этот страх вызывал в нем я. И мне захотелось приблизиться к нему, как земля, и не дать разбиться ему, либо уйти, чтобы он смог лететь… У меня даже появилась мысль: просто, ничего не говоря, встать и выйти на первой попавшейся остановке из электрички, но я одолел себя одним всполохом памяти: Вика была моей!

Она прилегла мне на плечо и нежно улыбнулась Юре.

Я не знал, что со мной творится! Но понимал, что от всего этого надо отказываться, что все это мои нелепые привязки к моим же мыслям! Но как? Как суметь, как поступить мне?

— Ребята, ради Бога — не обижайтесь! — неожиданно сказал Юра. По неловким движениям его рук, которые он потирал, рассматривал, всовывал в карманы куртки и снова потирал, было видно, что он испытывает чувство вины за нашу неблизкую поездку, оказавшуюся теперь напрасной.

— Ничего страшного, — успокаивал я его, — подумаешь, великое дело, просто — прокатимся! Погуляем, правда? — обратился я к Вике и слегка притиснул ее к себе за плечо.

— Конечно! Ну когда мы еще сможем выбраться, чтобы пройтись пешком по Подмосковью! — подтвердила мое настроение Вика, хотя я заметил, что сказал она это с тяжелым удовольствием. Ее сердце было готово на праздник…

За одну остановку до Абрамцева, на которой мы собирались выйти, в электричку село множество людей. Вагон оживился, наполнился дыханием и суетой. Все вошедшие люди взволнованно переговаривались, хотя, судя по всему, не были из одной, перезнакомленной компании, но что-то объединяло их, и мы стали прислушиваться к тому, о чем они говорят.

И как же мы были удивлены тому, что памятник Сергию Радонежскому, еще при вывозе его из Москвы — «арестован» и что этот памятник сопровождал некий Облаухов, и он тоже арестован! И что скульптор памятника Сергию Радонежскому, Клыков, как и весь народ, ожидавший открытия, очень расстроен тем, что даже фундамент под памятник был срочно вырыт этой ночью по решению исполкома и вывезен в неизвестном направлении! И еще мы узнали совершенно невероятное: все дороги к селу Радонеж — перекрыты милицейскими караулами, и что в селе Радонеж сейчас идет антисоветский митинг!

Туда никого не пускают, но есть шанс! Надо выйти в Абрамцеве, прошагать километров двадцать: только так можно пробраться в село Радонеж, минуя заслоны…

И мы, Вика, Юра и я, тут же решили во что бы то ни стало, но проникнуть на окраину села Радонеж, к собору, где должно было состояться открытие памятник святому, но не состоялось. Проникнуть, хотя бы ради солидарности с теми, кто сегодня там против этой несправедливости.

С собою у меня была кинокамера, и я предвкушал хорошие кадры!

Когда мы подъезжали к Абрамцеву, то действительно увидели милицейский пост, он стоял в полный рост возле ступенек, ведущих с платформы к автобусным остановкам. Около молоденьких ребят в милицейской форме возвышался огромный деревянный щит, напоминавший страшные кадры оккупации из кинохроники. На нем размашисто, крупными буквами было написано: «Автобусная линия до села Радонеж сегодня не работает — ремонт дороги. Открытие памятника переносится!»

Милиция подозрительно осматривала каждого прохожего и с недоверием сопроводила и нас своими бесцеремонными взглядами, когда мы спускались по ступенькам.

Шоссейная дорога и в самом деле оказалась перекопанной. Яма была совсем свежей.

И мы пошли пешком, другой дорогой, через все Абрамцево.

Но из Абрамцева, как оказалось — не выпускали никого!

Тогда мы снова вернулись в центр поселка. И тут нам повезло! Две молоденькие девочки из абрамцевского художественного училища — знали дорогу. И мы ринулись за ними, как за проводниками!

Шли очень быстро: по пригоркам и оврагам, спотыкаясь об окоченевшие земляные кочки, путаясь ногами в рытвинах с переплетенными корнями. Снега было мало, он изрядно подтаял от недавней оттепели.

Наша тропа извивалась вдоль какого-то, казалось, бесконечного забора из колючей проволоки, а за этим забором располагался бесконечный охраняемый объект. Забор тянулся возле русла узенькой, замерзшей речки. Изредка за ним, не так далеко от нас, возвышались среди голых веток деревьев деревянные часовые вышки. А иногда нам приходилось перелезать забор, чтобы преодолеть наиболее трудные участки пути, где тропа, видимо, подмытая весенними половодьями, отвалилась от забора в речку. По льду идти мы не решались, и тогда страх пружинил в ногах, хотелось побыстрее перелезть обратно, к речке: так и казалось, что сейчас раздастся автоматная очередь! Но я сдерживал себя и даже специально притормаживал свой ход и начинал громче разговаривать, на что Вика отвечала явно с волнением, и тогда вспоминал, что не я один преодолеваю страх: страх часовых вышек и колючей проволоки…