Во власти бури - Данелла Хармон

Когда рана была тщательно перебинтована, Колин наконец смог подняться. Его ноги совершенно онемели. Кое-как их размяв, он расстелил попону и устроил девушку поудобнее. Шареб снова подобрался поближе. Рассудив, что жеребец неплох в качестве сторожа, он не стал отгонять его и отправился к ручью, где вымыл руки, лицо, тело до пояса и даже свои злополучные волосы. Последнее потребовало немалых усилий, но Колин не отступился, пока они снова не обрели натуральный цвет. Это было в конечном счете необходимо — ведь теперь все знали, что беглянку сопровождает какой-то брюнет.

Когда с мытьем было покончено, кожа головы зудела от едкого хозяйственного мыла. От солидного куска осталась едва половина. Только выпрямившись, Колин осознал, до чего устал. С минуту он был не в состоянии двинуться и стоял, привалившись к дереву, измученный до предела. Ему казалось, что он до утра не сомкнет глаз.

Когда он наконец вернулся, бутылочка лежала на боку, пустая. Шареб повернулся к нему, честно выкатив глаза.

Колин только покачал головой — на выговор у него просто не было сил.

Добряк мерин, хорошо подкрепившийся днем, дремал прямо в оглоблях. Колин подумал, что надо бы его выпрячь, но знал, что не найдет в себе сил на это.

Штурвал уже устроился на поляне, вытянувшись вдоль правого бока Ариадны. Бодрствовал только Шареб-эр-рех, и Колин мимолетно задался вопросом: из одной вредности он опустошил бутылочку или и впрямь обожает спиртные напитки?

Потом все мысли о жеребце исчезли, оттесненные усталостью. Он присел рядом с безмолвной девушкой, поразмыслил, передвинул песика в ноги и улегся так, чтобы голова ее покоилась в выемке его плеча. Ощутив настойчивый взгляд, он поднял голову и встретился с темными глазами жеребца. Тот фыркнул и отошел под дерево, где сначала уселся, а потом улегся на бок. Послышался глубокий удовлетворенный вздох, потом он притих и ровно задышал.

Ночь была в самом разгаре, тихая и наконец мирная.

Умолкли цикады, луна готовилась укрыться за холмами, бездонное небо в искрах звезд смотрело сверху, и не было ничего, кроме этого, — ни жадных до денег негодяев с мушкетами, ни охотничьих собак.

Колин обнял Ариадну за талию и осторожно притянул ближе, чтобы согреть. Она потеряла немало крови и могла мерзнуть даже в такую теплую ночь. Еще долго он бодрствовал, уныло глядя во тьму и отчаянно, безнадежно желая женщину, которую держал в объятиях. Потом сон сжалился над ним, и, так же как остальные, он уснул.

Глава 17

По мере того как просыпались чувства, Ариадна осознавала происходящее. В предплечье в унисон с биением сердца пульсировала несильная, но упорная боль. К телу неприятно липла одежда, так и не просохшая до конца.

Пахло догоревшей стеариновой свечой. Голова лежала на чем-то теплом, твердом и дышащем, а над ухом что-то постукивало — ритмичный, уютный, удивительно успокаивающий звук.

Она была как будто заключена в кокон — спине и плечам было хорошо и удобно.

Насладившись этим ощущением, девушка открыла глаза. Перед ней была расстегнутая у горла рубашка, а под ней грудь в золотистых завитках волос, насколько то позволял видеть блеклый свет нарождающегося дня.

Только после этого вспомнился день прошедший. От него остались бессвязные обрывки, которые отказывались складываться в полную картину. Отвратительные мерзавцы с мушкетами и выстрел, болью отозвавшийся в предплечье — там, где сейчас пульсировало; Шареб, уносящий ее от погони с быстротой ветра…

Девушка не могла поверить, что каким-то чудом и в беспамятстве удержалась у него на спине, но, очевидно, это было именно так.

Из дальнейшего она помнила только, что очнулась на руках у Колина, а потом на земле и он склонялся над ней с чем-то блестящим в руке и просил потерпеть. Он лишь изредка обращал к ней встревоженный взгляд и при этом старался улыбаться, но улыбка плохо удавалась ему. А потом он снова возвращался к своему занятию, с той же целеустремленностью и мастерством, как в тот день, когда она его впервые увидела.

Колин.

Ариадна повела глазами, и ей удалось увидеть впадинку между ключицами, в которой бился пульс. Золотистые колечки волос заканчивались прямо под этой впадинкой. Девушка потянулась и прижалась там губами. Кожа была горячая и пахла травами — клевером, медуницей, ромашкой. Нет, так пахла ночь вокруг них, а кожа просто пахла чистотой. Мужчиной.

Ариадна поцеловала впадинку еще и еще раз. Колин не шевельнулся, продолжая крепко спать. Она попыталась высвободиться из его объятий, но, как только шевельнулась, руки его сжались теснее. Увы, это было необходимо, потому что существовали естественные потребности. Дюйм за дюймом девушка сползла вниз и таким образом оказалась свободна. Рука Колина тяжело упала на попону.

Ариадна замерла, но он только пробормотал что-то невнятное.

С минуту она стояла над спящим ветеринаром, не в силах оторвать взгляда от его лица. Он так и не снял очки, и они забавно сползли на нос. Он устал, доктор для животных, потому что этой ночью врачевал человека. Ее, Ариадну. Бог знает когда он успел вымыть голову, потому что волосы были чистыми и снова белокурыми, восхитительно-льняными.

— Ты красив как бог, — прошептала девушка. — Ты самый, самый красивый!

Она осторожно сняла очки, сложила и положила на сиденье коляски. Для этого пришлось потянуться, и боль в руке усилилась. Морщась, Ариадна ощутила бинт. Он был наложен мастерски — не слишком, но достаточно туго, и на нем не было даже пятнышка крови. Значит, рана закрылась, предположила Ариадна и с обожанием посмотрела на своего спасителя, спящего заслуженным сном. Что-то могучее, властное нахлынуло — и вошло в плоть и кровь, словно там было всегда.

Ариадна была потрясена мощью того, что с ней случилось. Она даже не пыталась себя обманывать.

Она полюбила Колина Лорда.

Может быть, это случилось раньше, с первого взгляда, но с тех пор ширилось и крепло, чтобы из романтической влюбленности превратиться в истинную любовь.

— Милый, милый Колин… — прошептала она и засмеялась беззвучно, чтобы не потревожить его сон. — Будь что будет, но я люблю тебя…

А потом это самое «будь что будет» темной, зловещей тенью опустилось на нее. Максвелл, помолвка, судьба Шареба и всей породы. Смех умер на губах.

Странное, почти болезненное оцепенение сковало девушку. Скованной походкой она прошла в глубь леса, потом вернулась к роднику и плеснула полную пригоршню ледяной воды на лицо и шею. Там, где бурлили ключи, образовалось круглое углубление. Белый песок, а над ним, на поверхности воды, искрилось несколько ярких звезд. Ариадна долго сидела, подогнув ноги и не отрывая взгляда от блесток на воде. В сердце гнездилась тупая боль.