Больше чем люди (More Than Human) - Теодор Старджон

— Заплатил?

Гип, опираясь на обрывки собственных воспоминаний, сказал:

— Вокруг тебя люди, но ты одинок. — Он сухо улыбнулся. — А что, Джерри, у сверхчеловека голод тоже сверхчеловеческий? А одиночество?

Джерри медленно кивнул.

— Ребенком мне было лучше. — Он содрогнулся. — Холодно…

Гип не понял, о каком холоде он говорит, но не стал спрашивать. Он встал.

— Схожу за Джейни. Она считает, что я мог убить тебя. Джерри сидел молча, пока Гип шел к двери. Потом сказал:

— Может, ты и убил. Гип вышел.

Джейни была в маленькой прихожей с близнецами. Когда Гип вошел, Джейни слегка повернула голову, и близнецы исчезли.

Гип сказал:

— Я мог бы сам им сказать.

— Расскажи мне, — ответила Джейни- Они узнают. Он сел рядом с ней. Она сказала:

— Ты не убил его.

— Нет.

Она медленно кивнула.

— Я все думала, что почувствую, если он умрет. Но… не хочу этого знать.

— С ним будет все в порядке, — сказал Гип. Он встретился с ней взглядом. Ему стало стыдно.

Она съежилась, сжалась, закрыла мысли. Это ожидание, но не такое, как раньше, потому что в этом ожидании она наблюдала за собой, а не за ним.

— Это все, что я смог сделать. Мне пора уходить. — Он перевел дыхание. — У меня много дел. Нужно разыскать свою пенсию. Найти работу.

— Гип…

Только в такой маленькой комнате, в полной тишине, он смог расслышать ее.

— Да, Джейни.

— Не уходи.

— Я не могу остаться.

— Почему?

Он подумал, потом сказал:

— Ты часть чего-то. Я не хочу становиться частью того, кто сам… часть чего-то.

Она подняла к нему лицо, и он увидел, что она улыбается. Он не поверил, поэтому долго смотрел, пока не поверил. Она сказала:

— У гештальта есть голова и руки, есть внутренние органы и мозг. Но в любом самое человеческое то, что он узнает… и заслуживает. Это нельзя получить, когда ты молод; если вообще получаешь, то после долгих поисков и глубокого убеждения. После этого найденное становится его подлинной частью, пока он остается жив.

— Не понимаю, о чем ты. Ты хочешь сказать, что я… я могу стать частью… Нет, Джейни, нет. — Он не мог скрыться от ее уверенной улыбки. — Какой частью? — спросил он.

— Самой чопорной, той, что никогда не забывает правила. Той, которая вдохновенно изобрела этику, которая изменила правила, называемые моралью. Этот негромкий внутренний голос! — фыркнул он. — Да будь я проклят!

Она коснулась его.

— Не думаю, что будешь.

Он перевел взгляд на закрытую дверь, ведущую в большую застекленную комнату. Потом сел рядом с Джейни. Они принялись ждать.

В застекленной комнате было тихо.

Долго слышалось только затрудненное дыхание Джерри. Неожиданно даже оно прекратилось, потому что что-то произошло, кто-то заговорил.

Вот снова.

Добро пожаловать.

Голос молчаливый, без слов. А вот и другой, тоже молчаливый.

— Это новенький. Добро пожаловать, дитя. Новый голос:

— Ну, ну, ну! Мы думали, ты никогда это не сделаешь.

— Ему нужно было сделать. У нас давно не было новичков..

Джерри поднес руки ко рту. Глаза у него выпучились. В сознании послышалась приветственная музыка. А с ней тепло, смех, мудрость. Последовали представления; каждый голос стал отдельной личностью, в сопровождении чего-то, напоминающего ранг или статус, а также представление о физическом расположении, о месте. Но в терминах дальности голоса не различались. Они все были здесь или все одинаково близко.

Они счастливо и бесстрашно объединились с Джерри, разделили с ним свое чувство юмора, спои удовольствия, взаимные мысли и достижения. И через все это — добро пожаловать, добро пожаловать.

Они молоды, новы — все, хотя не так молоды, как Джерри. Их молодость сказывается в быстром и устойчивом мышлении. Хотя у каждого воспоминания в человеческом представлении уходят далеко в прошлое, как бессмертные существа они прожили совсем немного. А они бессмертны.

Вот одно из них, что просвистело мелодию папаше Гайдну, а вот то, что познакомило Вильяма Моррпса с Россетти. Как будто он видел это собственными глазами. Джерри вспомнил Ферми, пораженного распадом частицы на чувствительной пластинке, увидел Лапдовскую,[2] ребенком слушающую арфу, увидел сонного Форда, когда в его сознании неожиданно возникла цепочка людей у движущейся линии машин.

Самому сформулировать вопрос означает найти ответ.

Кто ты?

Гомогештальт.

Я один, я часть, я принадлежу…

Добро пожаловать.

Почему вы раньше не говорили мне?

Ты не был готов. Не был завершен. Кем был Джерри до встречи с Лоуном?

А теперь… этика? Она меня завершила?

Этики — слишком простой термин. Но да, да… множественность — наша первая характеристика. Единство — вторая. Как твои части знают, что они твои части, так и ты должен знать, что составляешь часть человечества.

Джерри понял, что его устыдило то, что люди могут совершить по отношению к другим людям, но человечество не может. Он сказал:

— Я наказан.

Ты находился в карантине.

А вы… вы… вам обязано человечество своими достижениями?

Нет! Мы разделяем их! Мы я есть человечество!

Человечество, пытающееся убить себя.

(Порыв веселья и абсолютная уверенность.)

Сегодня, на этой неделе так может показаться. Но в терминах истории всей расы… О новичок, атомная война всего лишь рябь на поверхности Амазонки!

Сознание Джерри заполнили их воспоминания, их рассуждения и расчеты, и он наконец понял их природу и функции; понял, почему этика, которую он постиг, совершенно недостаточна. Потому что перед ним была сила, которая не способна разлагать. Такое вдохновение не может быть использовано эгоистично или против самого себя. Вот почему и как существует человечество, беспокойное и динамичное, освященное прикосновением к собственной великой судьбе. Здесь рука, посылающая на смерть тысячи, чтобы могли жить миллионы. И здесь маяк, проводник в опасные для человечества времена; здесь Хранитель, которого знает все человечество. Не внешняя сила и не ужасный Наблюдатель в небе, но смеющееся существо с человеческим сердцем и уважением к своему человеческому происхождению, пахнущее потом и свежевспаханной землей, а не елеем святости.

Джерри увидел себя атомом, а свой гештальт — молекулой. Он увидел и остальных, клетку за клеткой, увидел с радостью, каким когда-нибудь станет все человечество.

Ощутил захватывающее чувство благоговения и понял, что это то, что он всегда испытывал но отношению к человечеству, самоуважение.