Кантор идет по следу - Самош Рудольф

А сегодня утром, когда они с хозяином проходили мимо здания управления, над их головами со скрипом распахнулось окно. Кантор узнал голос майора Бокора. Пес поднял голову, но, заметив, что хозяин сделал вид, будто не видит и не слышит майора, тоже демонстративно отвернулся.

– Эй, вы! – крикнул майор. – Я обращаюсь к вам, гордец, и к вашей не менее спесивой овчарке!

Чупати натянул поводок, на котором он вел Кантора, не спеша обернулся и спросил:

– Что прикажете?

– Вот так-то лучше! Я только хотел сказать, что если я еще раз увижу вас с собакой в рабочее время в корчме на площади Фё, то от самого строгого наказания вам не открутиться. Поняли?

– Так точно, понятно, – бросил Чупати.

– Не забудьте только моего напоминания! – крикнул майор вдогонку.

Выйдя из ворот управления, старшина машинально одернул китель. Кантор шел рядом со старшиной.

– Ну, что ты на меня уставился? – грубо бросил Чупати овчарке. Замечание майора обидело старшину. И теперь ему было стыдно перед Кантором, будто это была не овчарка, а дама сердца.

– Кружку пива и ту нельзя выпить, – пожаловался старшина капитану Шатори, встретив его за воротами.

– Выпить пива можно, но только не на службе, – ответил ему Шатори. – Я думаю, лучше патрулировать по улицам, чем сидеть на гауптвахте. Мне кажется, у тебя так много свободного времени, что ты не знаешь, куда его деть.

Теперь старшина заходил выпить кружечку пива в свободное от службы время. Очень скоро он открыл для себя, что в центре таких забегаловок видимо-невидимо. Заходил не почему-либо, а больше из упрямства, решив, что никакой полицейский, разве что больной какой, с нездоровым желудком или печенью, не откажется выпить. Любой полицейский или детектив выпивает, с той лишь разницей, что англичанин пьет виски, француз – коньяк, а венгр – палинку или водку.

«Я же пью только винцо с содовой… Это напиток», – подумал Чупати и облизал пересохшие губы.

До обеда корчму обычно навещали завсегдатаи – владельцы частных мастерских, находящихся неподалеку от площади, которые забегали сюда в перерыв, чтобы немного промочить горло. Скромный полицейский с собакой понравился им, и они всегда дружески приветствовали коренастого старшину.

Чупати каждый раз появлялся в корчме в одно и то же время, ровно в одиннадцать часов, а когда он проходил к стойке, все мастеровые выглядывали в окно, проверяя, не идет ли вслед за ним какой-нибудь полицейский. Они сами по себе «болели» за старшину, оберегая его от неприятностей по службе, что доставляло им большое удовольствие.

Чупати, чтобы собака не скучала в корчме, научил Кантора одному трюку, который снискал псу настоящую славу среди посетителей корчмы. Этот трюк заключался в том, что пес приносил в пасти стакан с вином твоему хозяину.

Чупати вставлял тонкий стакан между клыками Кантора и посылал пса к стойке. Подойдя к стойке, пес осторожно упирался передними лапами о край стойки и ставил стакан на нее. Хозяин тихим свистом подавал ему еле заметный знак, по которому Кантор, два раза тявкнув, благодарил корчмаря за вино.

Когда старшина впервые приказал Кантору принести ему полный стакан вина, наблюдавший за этой сценой маленький парикмахер по фамилии Канцлер тут же заспорил с жестянщиком Резором.

– Разольет! Спорим, что разольет! – предложил парикмахер.

– Разольет, конечно, – хмыкнул жестянщик.

Чупати, сидевший рядом, сузил глаза и сказал:

– А я говорю, что не разольет.

– Не разольет? – удивился парикмахер.

– На что спорим, а? – выпрямился Чупати.

– Ставлю десять стаканов вина! – оживился Канцлер, поворачиваясь к старшине. – Держи мою руку, поставлю десять стаканов.

Чупати загадочно улыбнулся:

– Согласен на десять! – И пожал протянутую ему руку.

– И я спорю на десять, – предложил жестянщик.

К спорящим присоединились еще девять завсегдатаев, десятым оказался сам корчмарь.

– Не сердитесь, товарищ старшина, – заговорил корчмарь, – но я тоже не верю, а потому выставляю со своей стороны пять стаканов.

– Итого девяносто пять стаканов вина, – удовлетворенно заметил Чупати. – Сколько вина, черт возьми! Ты слышишь, Тютю? А ну-ка заработай своему хозяину винца! Неси стакан! Только осторожно!

Опершись передними лапами о стойку, Кантор повернул голову в сторону хозяина. Когда Чупати кончил говорить, пес обвел беглым взглядом окруживших его посетителей корчмы, которые молча ждали чуда. Сложившаяся ситуация уже была понятна Кантору: уверенные слова хозяина, азартные голоса спорящих и, наконец, наступившая тишина. Сомнений не было, нужно во что бы то ни стало выполнить приказ хозяина – принести ему стакан с золотистой жидкостью, которую старшина так любит.

– Пу, неси же! – проговорил Чупати.

Кантор долго и уважительно смотрел на хозяина. Во взгляде умного животного появилось нечто озорное, будто он хотел сказать: «Какой же ты нетерпеливый, хозяин!» Если бы пес мог смеяться, он в этот момент наверняка рассмеялся бы: «Как они все застыли, в какой тишине ждут!»

Спокойно приблизив морду к стакану, Кантор наклонил голову набок, а затем, осторожно коснувшись зубами краев стакана, вставил его между клыками и, не меняя положения головы, важно, по-театральному оторвал стакан от стола.

– Сейчас опрокинет, – шепнул, вытаращив глаза, парикмахер.

– Тише ты! – зашикали остальные.

Старшина с удивлением смотрел на своего пса, обнаружив в его поведении что-то новое, чего он раньше у него не замечал.

«Черт бы тебя побрал с твоим артистизмом! Смотри только не подкачай!» – подумал старшина про себя, прикинув, сколько же придется ему выложить денег за девяносто пять стаканов, если он проиграет. «Если стакан стоит семь форинтов, тогда девяносто пять будет…»

Кантор тем временем мягко оттолкнулся передними лапами от стойки и беззвучно опустился на грязный пол. Причем сделал он это прямо-таки грациозно, по-цирковому, держа голову в таком положении, что пи капли вина не выплеснулось из стакана.

Твердым, пружинистым шагом пес направился к столику хозяина. Подойдя к нему, пес опустился на задние лапы, поднеся стакан к руке старшины.

Чупати взял стакан, поднял его над головой, торжественно произнес:

– За ваше здоровье, господа! – И залпом выпил.

От изумления присутствующие на время потеряли дар речи.

Парикмахер нарушил тишину первым:

– Ну и ну! Пятьдесят лет живу на свете, а такое вижу впервые. Поздравляю тебя, старшина.

И в этот миг все заговорили наперебой.

– Товарищ старшина, вы теперь, как зайдете сюда выпить стаканчик, собственноручно сделаете отметку вот на этом листке, – с подчеркнутым уважением во всеуслышание произнес корчмарь.

Чупати выпил три стакана и, вылив содержимое четвертого в пивную кружку, поставил ее на пол перед Кантором.

Старшина Чупати довольно быстро забыл «оскорбление», нанесенное ему начальством. Не в его характере было долго задумываться над тем, каким же образом он деградировал. Однако на всякий случай – это было в его интересах – он все же прикинулся опечаленным. Почти за пятнадцать лет службы начальство еще ни разу его не наказывало.

Заместитель начальника управления, он же секретарь партийной организации полиции, несколько раз, встречая Чупати, интересовался его самочувствием, спрашивал, нет ли каких жалоб или пожеланий.

Обычно Чупати отвечал коротко: встреча происходила или во дворе перед боксом Кантора, или в помещении полиции, где мешали посторонние. Однако вскоре ему стало ясно, что само начальство чувствует себя неловко оттого, что наказало его, и это несколько развеселило старшину.

В конце недели Чупати остановил капитан Шатори:

– Послушай-ка! Ты, как я посмотрю, порядочный осел! Советую тебе переменить образ жизни. Чего ты строишь из себя обиженного?

– Почему это? Что мне, радоваться, что ли?

– Послушай, дружище, я тебе не секретарь и не начальник отдела кадров, но хочу посоветовать: смотри не переусердствуй…