«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 - Йоханнес Штейнхоф

На шоссе, словно на параде, выстроились грузовики и танки, и, когда я пикировал, звук выстрелов моих пушек перекрывал шум двигателя, во рту у меня пересохло и на языке появился знакомый горький вкус. Для ведения огня у меня имелось только несколько секунд, и моя скорость стремительно росла, когда я начал атаку. Светящееся перекрестие прицела выделялось на фоне темной земли, и силуэты машин быстро мелькали в нем. Сильными ударами ног по педалям руля направления я пытался совместить светящийся круг и перекрестие прицела с шоссе и транспортом. В моем прицеле быстро вырисовывался большой танк, и мои снаряды ударялись о его броню, рикошетируя во всех направлениях. Прямо у меня перед глазами солдаты прыгали через борта грузовиков и растворялись в земле.

Перегрузка вдавила меня в парашют, когда я начал правый разворот с набором высоты и продолжил свой безрассудный полет над прибрежным шоссе. Наклонив голову вправо, я посмотрел над бронированным заголовником и через боковое плексигласовое окно вниз на шоссе, которое бежало позади меня, словно на ускоренной кинопленке. Там горели машины, пушечные снаряды взрывались на дороге, и джипы подпрыгивали над землей во время дикой гонки по открытой местности. Эта захватывающая картина давала каждому из нас обманчивую мысль о нашем превосходстве. Я выполнил левый вираж и, все еще глядя назад, увидел один из наших самолетов, который летел низко – слишком низко! – пока не врезался в одну из машин в колонне и немедленно взорвался. Куски металла и столб пламени взметнулись на высоту дома.

Это было то, что мы называли «огненным тараном», причиной которого мог стать зенитный огонь или случайное столкновение с землей. Такую смерть, эффектную и ужасную, можно было увидеть лишь мимолетно, краем глаза. Каждый слышал лишь гул собственного двигателя и в наушниках – стаккато боя. Как в немом кино, огромный взрыв, казалось, не произвел вообще никакого шума. Так же было, когда фельдфебель Мейер, срезав верхушки деревьев, упал в лесу около Новгорода; когда лейтенант Беренс, словно огненный шар, прокатился по центру колонны русских армейских грузовиков; когда обер-фельдфебель Штумпф на выходе из пике потерял крыло и разбился в степи среди вражеских танков.

Внезапно поток трассеров передо мной иссяк. Тусклая ленточка шоссе внизу опустела. Линия фронта осталась позади. Я задавался вопросом, кто был тот несчастный, поскольку не знал, кто взлетел вслед за мной, кроме Бахманна и Цана. Эти двое летели рядом в сомкнутом боевом порядке, но другие покидали Джербини по мере того, как их самолеты были обслужены и готовы к полету.

Слева от нас был Агридженто. Я сделал широкий круг над городом и гаванью, чтобы не спровоцировать зенитный огонь, и начал набор высоты. Солнце сияло мне в лицо, и на востоке белая стена облаков сверкала в его лучах. Мое намерение, при условии, что мы не столкнемся с противником, состояло в том, чтобы пролететь по большой дуге и увидеть сверху Чинисию, Трапани и обе передовые взлетно-посадочные площадки.

– «Одиссей-один» – «Эриче». Вы слышите меня?

– Отлично слышим вас, «Одиссей-один». Мы только что засекли группу «мародеров» с эскортом истребителей, приближающуюся к Трапани. Сообщите вашу позицию и высоту. Прием.

– «Одиссей-один» – «Эриче», понял. Позиция – Кастельветрано, 4900. Прием.

Снова эти идиотские бомбардировщики «приближались к Трапани», чтобы доставить новое содержимое к тому же самому пространству, покрытому щебнем. При этом союзники, по существу, были правы, поскольку мы все еще атаковали их жалкими остатками наших сил. И к этому времени они не имели никаких иллюзий относительно нашей стойкости.

По моим расчетам, мы должны были вступить в контакт с противником в течение 10 минут. Какую кучку я возглавлял, спрашивал я себя? Крутя вокруг головой, пытался рассмотреть номера, нанесенные на сопровождавшие меня самолеты. Их было восемь, вся моя боевая сила, и я понятия не имел, кто их пилотировал, кроме Бахманна и Цана конечно. Эти двое летели рядом со мной справа и слева, их машины неподвижно висели в спокойном воздухе. Я подозревал, что, так или иначе, мы встретим врага. Предчувствие подсказывало мне, что бой неизбежен и что я, не имея запаса сил, приближаюсь к своему пределу.

Оператор наведения на горе Эриче продолжал докладывать о самой последней позиции бомбардировщиков. Имей мы численное преимущество, будь не такими измотанными, эта слаженная работа между воздухом и землей могла бы быть сплошным удовольствием, но теперь это стало не чем иным, как прелюдией к неравному бою.

– «Эриче» – «Одиссею-один», сейчас «мебельные фургоны» прямо к северу от аэродрома, высота 3000 метров. Вам лучше продолжать двигаться вперед.

– Сообщение получено.

К этому времени мы уже видели грязные пятна разрывов зенитных снарядов и перед ними бомбардировщики, летящие в сомкнутом строю. Они появились с севера над горами и в любой момент могли начать открывать створки своих бомболюков. Мой альтиметр показывал 4000 метров. «Вам лучше продолжать двигаться вперед», – сказали мне. Что я, конечно, и выполнил, спеша к новому столкновению с нашими старыми знакомыми по Северной Африке. Где были истребители? Пока я еще не видел ни одного из них. Зенитчики стреляли великолепно. Их снаряды разрывались точно среди «мародеров», вынуждая их снова и снова менять курс.

Один из больших самолетов опустил крыло и в течение нескольких секунд скользил внутри боевого порядка – совершенно противоестественный маневр. Внезапно он зацепил другой самолет в звене, и обе машины, превратившись в один клубок металла, понеслись вниз. И вдруг над ними показались два парашюта, спокойно плывущие в воздухе.

И тут я увидел прямо перед собой на том же курсе истребители. Это были «тандерболты» с большими радиальными двигателями, летевшие значительно выше разрывов зенитных снарядов.

Почти автоматически я перевел гашетку стрельбы в верхней части ручки управления в положение «огонь». Когда я был уверен в том, что мне придется стрелять, я неизменно делал это заранее. И опять горький вкус появился у меня во рту.

Как только я обстрелял истребители из пушек, их боевой порядок нарушился. Я застал их врасплох. Ведущий звена сделал переворот через крыло и перешел в эффектное пике. Однако я не попал в него; черный дым, появившийся из его выхлопных труб, свидетельствовал о том, что двигатель работал на форсаже. Мчась за ним к земле, я сумел удержаться на дистанции огня и стрелял через короткие интервалы. Где было мое звено, я не знал; несомненно, пилоты вели бой в другом месте. Теперь мы шли очень низко и, перепрыгивая через деревья и здания, приближались к побережью, затем внезапно оказались над морем, всего в нескольких метрах над поверхностью воды. Я мчался в направлении Пантеллерии, имея небольшой запас топлива, но лихорадка преследования вновь овладела мной. Я был быстрее американца и продолжал приближаться к нему.