Оберег волхвов - Александра Девиль

Поздно вечером, уже отправляясь спать, Анна заметила, что Завида и Берислава о чем-то шепчутся в укромном уголке. «Может, сговариваются, как половчее обмануть красавчика Глеба», — усмехнулась про себя Анна.

Наутро следующего дня разразился скандал, которого так давно опасалась Надежда. Бедная гончаровна редко появлялась на люди, но в этот раз ей пришлось по приказу отца отвезти посуду на рынок. Был разгар осенних торгов, начавшихся после Покрова, в Киев приехало много крестьян со своим урожаем, а они охотно покупали посуду городских гончаров.

И надо же было случиться, что на подольском торжище именно в это утро появились и Глеб с Бериславой. Когда они проходили мимо посудных рядов, Бериславе показалось, что Глеб и Надежда обмениваются влюбленными взглядами. Тут же дочка Завиды принялась громогласно обвинять гончаровну в бесстыдстве и попытках соблазнить чужого мужа. Подбоченясь, Берислава наступала на растерянную Надежду и, привлекая внимание толпы, кричала:

— Ты хотела женить на себе князя, хитрая девка? Не удалось! Еще бы: ведь он тебе не ровня, да и не любит тебя, а просто с тобой поиграл! Но ты не унимаешься, я вижу! Ты и сейчас строишь ему глазки!

— Уходи! Ты сумасшедшая! — крикнула Надежда, едва сдерживая слезы.

— Я сумасшедшая? Нет, это ты сходишь с ума от ревности! Наверное, готова убить меня и Глеба!

Надежда, невольно отступая от Бериславы, споткнулась о полку с посудой, и все изделия, старательно изготовленные Вышатой и украшенные его дочерью, посыпались на землю. Испуганно вскрикнув, гончаровна посмотрела на разбитую посуду, потом перевела взгляд на разъяренную Бериславу и Глеба, старавшегося успокоить жену. Напрасно пыталась Надежда уловить хотя бы искру сочувствия в глазах бывшего любовника. Тщеславный князь избегал даже смотреть на нее. Тогда, не сдерживая боли и обиды, девушка закричала:

— Уходите, я вас ненавижу! Тебя и твоего мужа, слышишь, Берислава! Вы мне одинаково противны! Будьте вы прокляты!

Не помня себя, ни на кого не глядя, Надежда побежала прочь с рыночной площади. А вслед ей Берислава кричала:

— Слышите, она нас проклинает! И греха не боится, бесстыжая! Так и кипит от злости!

Эту безобразную сцену на подольском торжище Анна не видела, но узнала обо всем со слов Варвары. Дочь корчмаря прибежала к ней за помощью, уверяя, что несчастная подружка близка к помешательству, а Вышата только и делает, что сурово попрекает дочь. Анна вместе с Варварой пошла к Евпраксии, а затем они втроем поспешили на помощь Надежде. Однако разгневанный Вышата не пустил их к дочери, заявив, что он сам за ней присмотрит и не даст ее в обиду. Анна и Евпраксия немного постояли на улице возле Вышатиной избы, пока не увидели в окошке бледное лицо Надежды. Она улыбнулась им сквозь слезы и кивнула, словно хотела поблагодарить за дружбу и сочувствие. Сразу после этого суровый гончар отогнал ее от окна.

Вечером перед ужином разразился новый скандал: Глеб обнаружил пропажу своего любимого и очень дорогого красного плаща, в котором он еще днем щеголял по городу. Были допрошены все слуги, и кто-то из доверенных холопов Завиды шепнул ей, что плащом интересовался конюх Никита. Анна сразу поняла, что донос на Никиту сделан намеренно: Завида не могла простить старому конюху его преданность Елениной дочери.

Конечно, ни заступничество Анны, ни оправдания самого Никиты не помогли бы делу, если бы не вмешался боярин Тимофей, который, к счастью, был в этот день бодрым и решительным. Он заявил, что хорошо знает честность Никиты и не позволит возводить напраслину на старого слугу.

— Конечно, сударь мой, ты особенно ценишь тех людей, которые служили еще покойной Елене, — обиженно сказала Завида, но больше не стала настаивать на своих обвинениях.

На другой день с утра все в доме готовились к предстоящим празднествам на ярмарке. Осенние торги были в самом разгаре, киевляне ждали веселого представления, на которое съехались знаменитые скоморохи и певцы.

Завида и Берислава совсем загоняли холопок, примеряя новые одежды и украшения. Глеб тоже нарядился с большим тщанием, но очень досадовал, что нет его лучшего плаща. Боярин Тимофей, хоть и не любил разгульные игрища, но, поддавшись уговорам жены, согласился пойти на ярмарку.

Только Анне эта прогулка была как нож острый. Идти на празднество в компании Глеба, Бериславы и Завиды ей было досадно и противно.

Но, к большой радости Анны, в дом боярина вдруг явились Евпраксия и Феофан. Художник принес Тимофею икону, заказанную к празднованию дня Софийской церкви, а Евпраксия пришла навестить свою подопечную.

Анна надеялась, что теперь ей позволят остаться дома и поговорить с гостями, но Тимофей и Завида были решительно против этого. Боярин заявил, что не пристало уважаемому семейству показывать привселюдно свои разногласия, а потому идти на празднество надо всем вместе.

Для Анны хорошо уже было и то, что рядом с ней теперь шли не только недруги, но и друзья: Евпраксия и Феофан присоединились к семейству боярина Раменского. Сзади знатную процессию сопровождало несколько ближайших слуг Завиды. Среди них не было только Хворощи, и Анна решила, что ловкая холопка, может быть, сейчас выполняет обязанности сводни и передает послание новому ухажеру Бериславы.

Оживление царило на улицах Киева. Все горожане — от знатных бояр до последних бедняков — нарядились в лучшее, что у них было. Уже на дальних подходах к ярмарочной площади слышались песни, гусельный звон и свирельный посвист. Стайка ряженых побежала в сторону Подола, звонко ударяя в бубны и накры[41].

Но почему-то невесело было на душе у Анны. Кипучая радость проплывала мимо, не затрагивая девушку. Анна вдруг с особой остротой поняла, что никогда ее жизнь не будет полной без любви. Странное, тревожное предчувствие сдавило ей сердце. Даже не верилось, что где-то недалеко шумит пестрая ярмарка. Невольно Анна поднесла руку к груди и нащупала под тканью платья заветный оберег.

Глава пятнадцатая

Убийцы на ярмарке

Ярмарка в Фессалонике начиналась перед праздником святого Дмитрия, патрона сего славного города. Шумилу и Никифора весьма забавляло совпадение имен византийского святого и друга их Клинца. Они видели в этом некий благоприятный знак, указующий на то, что их дела в Фессалонике пойдут успешно.

Впрочем, друзья подбадривали себя для храбрости, но в душе все трое таили тревогу, граничащую со страхом. Уж слишком очевидна была опасность, которой они подвергались, выполняя поручение купца Юсуфа.

Друзья плыли в Фессалонику на одном корабле с ассасинами и уже во время плавания поняли, с какими ловкими и коварными противниками придется иметь дело. Главное преимущество русичей заключалось в том, что ассасины их не знали. Надо было вести себя так, чтобы не привлечь внимания и не вызвать подозрений, и друзья старательно изображали из себя мелких торговцев, едущих на знаменитую ярмарку, — таких множество было на корабле. Они в меру пили, в меру шумели, торговались с корабельными слугами из-за каждой монеты.