Номер 11 - Джонатан Коу

По ночам, когда выключали телевизоры, дом погружался в абсолютную тишину. Рэйчел довольно скоро поняла, что в этой части Лондона и тишина, и шум достигают экстремальных величин. В течение дня от грохота строительных работ ломило уши, тогда как ночью на округу опускалось глубокое и жутковатое безмолвие. Большинство домов были приобретены в качестве инвестиций, обитаемые можно было пересчитать по пальцам, и с наступлением темноты пустынность улиц слегка пугала. Постепенно постигая жизнь богатых людей, Рэйчел более всего поражалась их способности исчезать. Этим наблюдением она поделилась с Джейми, когда они обсуждали его диссертацию о «людях-невидимках» в новом веке бережливости.

– Нельзя писать только о бедных, – сказала она. – Богатые тоже умеют превращаться в невидимок.

Рэйчел и Джейми встречались по два-три раза в неделю, в разные дни, но в воскресенье непременно. По воскресеньям они начинали с позднего завтрака или раннего обеда, а потом шли на выставку, в музей или в кино – обычно в «Керзон» либо в БИК, кинотеатры с более разнообразным репертуаром. Рэйчел чувствовала, как ей хорошо с Джейми, но он был с головой погружен в работу, она же пока была не готова к полновесным отношениям: опыт последних месяцев наводил на мысль, что ей необходимо еще многое прояснить – и не только в том, что касается окружающего мира, но и в самой себе. Словом, ни она, ни Джейми не торопили события.

Однажды поздним воскресным утром в январе, когда Рэйчел уже выходила из дома, чтобы встретиться с Джейми в пабе в «Маленькой Венеции», зазвонил ее мобильный и на экране высветилось имя Мадианы.

– Рэйчел? – сухим властным тоном осведомилась Мадиана. – Вы нужны девочкам. Приезжайте немедленно.

– Э-э-м, конечно… – расстроилась Рэйчел. – Но в чем дело?

– Вы не сказали мне, что завтра у них экзамен по математике.

– Насколько я знаю, это лишь небольшой тест, а не экзамен.

– Но они совсем ничего не понимают в уравнениях. Вам придется приехать и объяснить.

– Хорошо. – Это означало поездку в «коттедж» Ганнов. – Где вы сейчас? Куда мне подъехать?

Оказалось, что Мадиана, сэр Гилберт и близняшки на эти выходные не отправились за город. Они предпочли Лозанну.

Меньше чем через три часа Рэйчел была уже с ними. Жюль отвез ее на вертолетную площадку в Баттерси, а по дороге она отписала Джейми, что, увы, не сможет встретиться с ним сегодня. Вертолет доставил ее на частный аэродром на окраине Оксфорда, где ее ждал «лирджет», на котором она и прилетела в Швейцарию.

Рэйчел впервые летела на частном самолете сэра Гилберта (впрочем, другими частными самолетами ей тоже не приходилось пользоваться). Полет, как и следовало ожидать, был чрезвычайно приятным. Она угостилась свежеприготовленным салатом «Цезарь» с курицей, запивая его холодным «Перони». Затем удобно устроилась в широком податливом кресле с бархатистой обивкой и, коротая время, полистала «Вог» и «Татлер»; журналы были новехонькие, до нее к ним никто не прикасался. Ей вспомнились слова Фредерика Фрэнсиса, когда они вместе ехали в Сохо в «мерседесе»: «Всем следует хотя бы раз прокатиться в машине такого класса. И тогда у них появится цель в жизни». Теперь Рэйчел видела в этой фразе определенный резон. Скоро – и возможно, даже раньше, чем предполагала, – она расстанется с Ганнами и подобная роскошь ей будет недоступна. Спуск на землю обещал быть трудным.

Восемьдесят минут в полете промелькнули слишком быстро. Они приземлились опять на частном аэродроме, и присланный Ганнами шофер отвез Рэйчел в отель «Бо Риваж Палас» – Мадиана с семейством как раз обедали. Их компания занимала два столика: детский с Грейс и Софией и их ровесниками, двумя мальчиками и девочкой, и стол для взрослых, где сидели четверо – сэр Гилберт, Мадиана, незнакомый Рэйчел мужчина и, легок на помине, вездесущий Фредерик Фрэнсис. Он заговорщицки помахал ей (его жест она проигнорировала), пока официант вел ее к Ганнам. Из ресторана открывался вид на пустую гостиничную террасу и Женевское озеро. Обстановка, декор и негромкие беседы обедающих в зале создавали атмосферу клинической холодной элегантности.

– Рэйчел, как мило, что вы к нам присоединились. – Приподнявшись, Мадиана пожала ее руку. – Вы сидите с детьми. Открывайте меню и выбирайте что хотите. Учебники наготове. Надеюсь, вы сумеете разобраться в этих идиотских уравнениях.

Отставленная таким образом от главного стола, Рэйчел села рядом со своими подопечными и пробежала глазами меню. Ресторан гордился двумя мишленовскими звездами, но вместо лангустина на гриле или шаланской утки со свекольным конфи все дети попросили чизбургеры и чипсы. Недолго думая, Рэйчел заказала равиоли в сырном фондю и занялась математикой. Близняшкам задали всего лишь повторить простые уравнения первой степени, и уже через десять минут они их щелкали как орешки. Проверки ради Рэйчел написала им еще пяток уравнений, не вызвавших у девочек ни малейших трудностей, и Рэйчел решила, что от нее более ничего не требуется. Она молча ела, глядя на озеро и прислушиваясь к вялой болтовне детей. Мальчики и их сестра были швейцарцами и говорили на смеси идеального французского с идеальным английским, но, похоже, им было особо нечего сказать Грейс и Софии; впрочем, тех больше интересовали их айфоны.

– Девочки закончили с математикой? – спросила Мадиана в конце обеда.

– Да, без проблем. Они готовы к тесту и могут быть свободны.

– Хорошо. Паскаль пригласил нас к себе на чай. – В первый момент Рэйчел подумала, что в это «нас» включена и она тоже, но работодательница развеяла ее заблуждение: – У вас три часа на отдых и развлечения. Шофер заберет вас отсюда, и затем вы с девочками и мистером Фрэнсисом вместе отправитесь домой.

– Отлично, – сказала Рэйчел. – Вы случайно не знаете, где здесь поблизости обменник? У меня не было времени…

– О, конечно. Вот, возьмите. – Мадиана протянула ей две пятидесятифранковые купюры. – Потом сочтемся.

Рэйчел поблагодарила, позволила официанту помочь ей надеть пальто и вышла из отеля знакомиться с улицами Лозанны.

Она гуляла около часа сперва по берегу озера, потом по широким, почти пустынным бульварам в центре города – современного и комфортабельного, но, как ей казалось, напрочь лишенного характера. Пусть Лозанна и находилась много ближе к Лондону, чем Национальный парк Крюгера, и погода здесь была безукоризненно британской (холодной и пасмурной), Рэйчел ощущала не меньшую растерянность от очередного и внезапного перемещения в другую страну. Не позвонить ли Джейми, подумала она, ей хотелось услышать его голос, но она не знала, во сколько им обоим встанет звонок, и решила не рисковать.

Вскоре бесцельные шатания привели ее на авеню Бержер, где она сбавила шаг перед входом в музей. Довольно скромный особняк, во всяком случае, по сравнению с мощным Пале-де-Больё, находившимся напротив, заманивал посетителей «Коллекцией арт-брют». Рэйчел о таком искусстве никогда не слыхала, но ее внимание привлекли плакаты со странными животными и причудливыми пейзажами, исполненными в яркой гипнотической цветовой гамме. Она решила зайти и, оплатив вход, взяла буклет со вступительным словом музейного куратора: «В 1945 г. Жан Дюбюффе предложил термин “арт-брют” в применении к творчеству самоучек, работающих вне всяких институциональных рамок, не скованных ни правилами, ни желанием быть признанными в качестве художников. По большей части это одинокие люди, те, что живут “сами по себе”, практически вне социума, если не заперты в психиатрических больницах».

Но даже это пояснение не сумело подготовить Рэйчел к сюрпризам – к бесконечному разнообразию и волнующим открытиям, что припас для нее музей. Следующие полтора часа она бродила в этом мире снов, в хаосе сюрреалистичных видений и отдающего кошмарами воображения. Изломанные человеческие фигуры, безыскусность примитивных форм и линий. Галлюцинаторные существа, полулюди, полуживотные громоздились на листах бумаги, а каждый дюйм свободного пространства между ними был заполнен от руки обрывками текста, смысл которого был внятен лишь самому художнику. Фантастически дробные, диковато красочные пуантилистские полотна бросали вызов зрителю: пусть задумается, что перед ним – абстракция или фигуративная живопись, но решенная в некой оккультной зашифрованной манере. Причудливые политические лозунги соседствовали с деформированными голыми телами либо с уродливыми человеческими лицами, сконструированными из найденных в мусоре обломков кораллов или морских раковин. Вот наводящая жуть скульптура – голова животного с настоящими, щербатыми, почерневшими зубами и за остренным, как смертельное орудие, рогом, торчащим из лисьей морды. Вклад одного из художников состоял из потока писем с жалобами в инстанции и обвинениями в бездеятельности, написанных на больших листах бумаги без всякой разметки мелким твердым почерком; слова сливались и натыкались друг на друга, создавая (подсказывал буклет) «впечатление графиче ской логореи».