Неотразимая герцогиня - Бертрис Смолл

Дамы же все утро нежились в постели. Одна Аллегра спустилась вниз к десяти часам обсудить меню с кухаркой и вместе с Крофтом проверить запасы в кладовой: она все еще волновалась, хватит ли еды. Дворецкий заверил хозяйку, что Перкинс еще вчера привез нагруженную с верхом тележку с провизией.

Следующие несколько дней джентльмены провели за охотой, а леди — за разговорами. После обильного ужина обычно следовала игра в карты, пока принц не объявлял, что пора ложиться. За это время были убиты как наглый кабан, так и два прекрасных оленя и великое множество водяной дичи.

Принни был невероятно доволен, но вскоре и эти занятия ему наскучили, а сельская жизнь приелась, поэтому он объявил, что назавтра возвращается в Лондон. Только после того, как он едва ли не один уничтожил все, что было подано на завтрак, слуги уложили в карету огромную корзину с едой и четыре молодые пары дружно помахали ему с крыльца.

— Восхитительно! — заверил он своих хозяев на прощание. — Припомнить не могу, когда бы я так веселился.

Он галантно раскланялся и перецеловал женщинам руки.

Среди провожающих не было леди Джонсон и леди Перри. Накануне они обе оказались в постели принца и теперь едва дышали, поскольку тот оказался неутомимым любовником. Позже он любезно пригласил их в Лондон. Они обещали приехать… со временем. Только в полдень за дамами прибыл экипаж, чтобы отвезти домой. Сестры поблагодарили герцога и герцогиню за то, что те вспомнили о них, затевая охоту, и благополучно отбыли. Они оказались последними из гостей, потому что остальные уехали сразу же после принца, пообещав вернуться в конце месяца к первому балу Аллегры.

Осень окончательно вступила в свои права. Деревья надели роскошные наряды, сады и холмы переливались желтыми, оранжевыми и красными красками. Герцог пришел в восторг, узнав, что четыре его кобылы весной должны ожеребиться. И хотя он мечтал увезти Аллегру в какое-нибудь романтическое местечко, но сейчас радовался, что к этому времени будет дома. Французский генерал Наполеон шел по Италии победным маршем, и герцог понимал, что им вряд ли удастся повидать Венецию в будущем году. Однако он все же решил поехать на сезон в Лондон, чтобы Аллегра смогла насладиться своим положением жены герцога. В провинции было чересчур тоскливо и уныло. Стоило, пожалуй, провести зиму в столице.

Аллегра заранее решила, что ее осенний бал должен произвести фурор. Она затевала маскарад, на который пригласила все знатные семьи в округе. Никто не отказался от приглашения: слишком многие стремились своими глазами увидеть новую герцогиню не слишком знатного происхождения, но с тугими карманами. Поскольку Хантерз-Лейр был не слишком просторным, многие собирались остановиться у живших неподалеку друзей и родственников. Открытие бала назначили на десять вечера. В полночь все снимут маски, и гости смогут подкрепиться в буфете, а потом снова танцы и игра в карты до рассвета, когда оставшимся предложат завтрак.

— Мне не нравятся костюмы, — заявил жене Хантер.

— Но из тебя выйдет великолепный Цезарь, — мило улыбнулась Аллегра.

— А кем будешь ты? Женой Цезаря? — процедил он.

— Клеопатрой. Любовницы куда интереснее жен, по крайней мере мне так говорили, — хихикнула она.

— Клеопатрой?! Клеопатра была…

— ..царицей, — докончила Аллегра.

— Не позволю, чтобы моя жена выставляла себя напоказ полуголой! — твердо заявил герцог. — Сюда приедет все чертово графство, а имени герцогини Седжуик никогда не касались сплетни.

— Как обидно, что все твои предки по женской линии были так скучны, — сухо отпарировала Аллегра. — И прошу не указывать, что мне носить, сэр! С каких это пор вы разбираетесь в моде?

— Аллегра! — завопил он. — Ты моя жена и будешь слушаться, дьявол меня возьми!

— Да как вы смеете предполагать, будто я настолько глупа и легкомысленна, чтобы выставлять себя напоказ перед всем графством… как это вы выразились… полуголой? Я сшила себе богатый элегантный костюм, который никто не посчитает неприличным или безвкусным! — воскликнула она в ответ. — О, ты невыносим!

— А ты самая невозможная женщина на свете! — отпарировал герцог, прежде чем схватить жену в объятия и поцеловать.

— О нет, тебе не удастся так легко меня умаслить! — вскрикнула Аллегра, стуча кулачками в его грудь.

— Еще как удастся, — усмехнулся он и снова стал целовать, пока ее колени не подогнулись. О, как она злилась на свою неуместную слабость, лишавшую ее воли к сопротивлению! Но что она могла поделать?

— Прекрати, прекрати! — отчаянно взмолилась она.

— Почему? — спросил он.

— Потому что у меня мысли путаются, когда ты меня целуешь! Будь ты проклят!

— Боже, теперь ты взяла привычку ругаться! — хмыкнул он, разжимая руки. — Мадам, вы совсем не та воспитанная мисс, на которой я женился! Превратились в испорченную особу, которая сыплет ругательствами и восхитительно распутна в постели. Но мне почему-то это нравится… пока на публике ты величественна и холодна, как подобает герцогине Седжуик.

— Пропади пропадом герцогиня Седжуик! — пробормотала Аллегра. Но Куинт прав. С ней что-то происходит. Она наслаждается его ласками в постели с каждым разом все больше… Он редко оставляет ее одну по ночам и не скрывает своей страсти, и она неизменно поражается тому, как легко ему удается пробудить в ней вожделение. Но разве это любовь?

Впервые Куинтон увидел костюм жены в ночь бала. Он был именно таким, как она говорила, — богатым и элегантным: платье белого полотна с длинной прямой юбкой в складку, простым лифом без рукавов и с высоким воротом, поверх которого лежало великолепное широкое ожерелье из золота, бирюзы и черных агатовых бусин, — Боже! — ахнул он при виде ожерелья. — Оно выглядит настоящей древностью.

— Так оно и есть, — кивнула Аллегра. — Один из клиентов, папы несколько лет назад купил его для меня в Египте. Поэтому я и хотела одеться Клеопатрой, чтобы наконец показаться в нем на людях. Раньше я к нему не прикасалась. Можешь себе представить мое появление прошлой зимой в Лондоне в этом великолепном ожерелье? Кстати, а тебе нравятся серьги к нему?

Она кокетливо тряхнула головой, так что серьги зазвенели.

Герцог Седжуик поразился тому, что жена так небрежно говорит о древности, которая, должно быть, стоит целое состояние.

— Ты прелестна, Аллегра! — вырвалось у него. Она и вправду была ослепительна в длинной до полу накидке из золотой парчи, так выгодно контрастирующей с белым платьем. Ее босые ноги были обуты в позолоченные сандалии, на голове был черный с золотыми блестками парик. Его венчала золотая диадема со священной змеей, сверкавшей рубиновыми глазами.