По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация - Андрей Мартынов

«Ваше превосходительство, глубокоуважаемый Вячеслав Григорьевич, ваше решение оставить службу члена Главного управления казачьих войск в самый решительный момент жизни казачества меня очень огорчило. Тем более, что я не вижу особых причин, мешавших вам работать…

Ваше ходатайство я должен поддержать, так как понимаю, что через силу вы не можете работать.

Вы можете приехать на Казачью землю, когда то будет угодно вам, но не как кубанский атаман, но как всеми почитаемый кубанский казак, генерального штаба генерал-майор Науменко. Тут сложились такие отношения, при которых никакое двоевластие не может быть допущено. Оно вызывает волнение умов, в данное время особенно недопустимое. Атаман всех казачьих войск, здесь находящихся, — один — генерал-майор Доманов. Атаман кубанских станиц — полковник Лукьяненко. Никакой другой власти над казаками не может быть без потрясений основ нашего здесь нелегкого и непростого существования. Все распоряжения по станицам идут от атамана отдела и, когда нужно, скрепляются Походным атаманом. Ваше присутствие как кубанского атамана вызовет ряд недоразумений, невольного вмешательства в работу атамана отдела и работу походного атамана…

Еще раз высказывая вам свое сожаление по поводу вашего ухода и от лица службы принося вам благодарность за вашу работу в Управлении в течение 11-ти с лишним месяцев, прошу вас принять уверения в своем совершенном уважении, с коим остаюсь П. Краснов»{882}.

Правда, не только статус Науменко вызывал споры. Не все сторонники Власова среди казаков были в восторге и от факта создания альтернативного управления. Уже неоднократно упоминавшийся генерал-майор Иван Поляков видел в новом проекте «двуличную игру»{883}.

Впрочем, имели место и обратные переводы. Поручик РОА и военный журналист Николай Давиденков (литературный псевдоним «Анин») при посредничестве Краснова, чьим «юным оруженосцем» он стал{884},[182] перешел в ведомство ГУКВа, где выступал, правда, с умеренной критикой казаков, присоединившихся к ВС КОНР{885}. По мнению Данилевич, Давиденков, «ревностный искатель России — учуял еле уловимое биение ее сердца именно в организации казаков и утверждал, что в Казачьем Стане как нигде в то время — “Русью пахнет”»{886}.[183]

Тем не менее чаще происходили переходы все же от Краснова к Власову.

Федор Богатырчук вспоминал, как «в марте в Карлсбад (Карловы Вары — место эвакуации КОНР. — А. М.) зачастили представители казачьих войск, которые, наперекор своему главному атаману генералу Краснову, хотели объединиться с нашими дивизиями в последних их усилиях»{887}.

Парадоксально, но, казалось бы, такой верный соратник Краснова, как Андрей Шкуро, благоволил Власову, одновременно стремясь, как и Поляков, смягчить противостояние двух генералов. Вот что писал по этому поводу Науменко: «Был в штабе Шкуро и с ним разговаривал. Еще 3 февраля… он был против включения нашего к Власову, а вчера (7 февраля. — А. М.) у него…

Говорит, что Власов предложил ему в роли Походного атамана, возглавить всех казаков… Но, говоря это, просил меня, поддержать перед Власовым его кандидатуру в Походные атаманы»{888}.

Думается, что в разговорах с Вячеславом Науменко Андрей Шкуро немного лукавил. Ведь он еще в марте 1944 года встречался с лидером РОА. Генералы обсуждали возможность подчинения 15-го казачьего кавалерийского корпуса Гельмута фон Паннвица Власову.

В ходе встречи 7 февраля Шкуро пообещал помочь восстановить знакомство Власова и Кононова, с которым генерал познакомился в Могилеве в начале январе 1943 года{889}. Через него можно было прозондировать отношение к РОА и непосредственного начальника Кононова — батьки Паннвица. Власову искренне не хотелось получить в лице командующего корпусом второго Краснова.

8 марта в Дабендорфе Шкуро начал формировать отдельный казачий корпус. Командиром 1-й дивизии был назначен другой белый офицер, генерал-майор Сысой Бородин{890}.

Вместе с тем сопротивление Краснова заставляло Власова идти на уступки. Так, в договоре между правительством Германии и КОНР отдельным пунктом фиксировалось, что «Казакам предоставляется широкое самоуправление. Их будущее государственное устройство подлежит особым договорам»{891}.[184]

Причины личного неприятия Власова Красновым пытался объяснить и Евгений Балабин, которого Власов рассматривал в качестве потенциального руководителя ГУКВ и одного из членов президиума КОНР{892}. Генерал сожалел о факте, что «Петру Николаевичу Краснову А.А. Власов почему-то не нравился, и он несколько раз говорил мне: “Как вы можете верить вчерашнему большевику”»{893}. По мнению Штрик-Штрикфельдта, все неприятие Власова Красновым и рядом других эмигрантов (например, Бискупским) объясняется тем, что они «подчистую придерживались линии: “Что доброго может быть из Назарета?” (то есть из Советского Союза)», а потому «не принимали “красного генерала” как руководителя движения»{894}.[185] Богатырчук недоумевал: «всем нам поведение генерала Краснова не было понятно. Конечно, убежденному монархисту Краснову нелегко было заключать союз с бывшим коммунистом Власовым. Однако, с одной стороны, у обоих была общая цель — способствовать благу народов России и, с другой стороны, у обоих был общий беспощадный враг и одни и те же судьи, когда они попали в руки к Сталину»{895}. В цитировавшемся письме Николаевскому Кононов в привычной ему разговорной манере вспоминал: «в его (Краснова. — А. М.) идеал никак не могло вложиться, как это так, чтобы он и казаки попали под командование генерала Власова, вышедшего из среды Советского Союза, да еще плюс в прошлом члена коммунистической партии»{896}. Поляков приводил слова Краснова, подчеркивавшего, что Власов, «человек, выросший в коммунистической среде, своим высоким положением всецело обязанный этому режиму»{897}. Последнее напоминало другие слова атамана о главе КОНР, что он «в сердце остается большевиком»{898}. Науменко вспоминал, как будучи в гостях у Краснова 31 января 1945 года, хозяин откровенно высказался ему о председателе ВС КОНР. «О Власове он очень нелестного мнения, что Власов говорит в глаза одно, а за глаза другое. Дошел старик до того, что обвиняет Власова в намерении уничтожить казачество, послав его в передовые линии, а сзади заградительные отряды!»{899},[186]

Парадоксально, но схожие слухи ходили и по Красной армии. В Данциге (Гданьске) боец народного ополчения, а после войны профессор, доктор физико-математических наук Виктор Залгаллер увидел, что «на входящей в город аллее повешены на деревьях, вверх ногами, немецкие солдаты с распоротыми животами и надписью: “За измену фюреру”. Говорят, это делают заградотряды из власовцев»{900}.

А вот Власов, скорее всего до первых встреч, к Краснову относился с симпатией. Науменко свидетельствовал, «в разговоре заметно было, что Власова особенно волновало отношение к нему генерала П.Н. Краснова… О Краснове он сказал, что очень его уважал, познакомившись с ним по его романам[187], что при свидании Краснов был с ним особенно любезен и говорил ему много приятных вещей… Говорил Власов, что он имел в виду высоко держать авторитет Краснова, что теперь, хотя он держится в отношении его нехорошо, но он зла ему не желает и воевать с ним не собирается… Он считает, что казачество должно иметь то, что оно заслужило своей кровью и службой Родине»{901}. Поляков вспоминал, что при знакомстве с Власовым последний был раздражен противодействиями и интригами со стороны Краснова. Тем не менее генерал признавал, что атаман «большой знаток человеческой души, человек широко образованный и огромного государственного ума… он его глубоко уважает и склоняет свою голову перед его мудростью и огромным житейским опытом»{902}. Думается, несмотря на такие оценки, Хоффманн ошибался, когда писал о «взаимном уважении» генералов{903}.

В противостоянии Власов — Краснов следует учитывать не только отличное отношение к нацизму, о котором писалось ранее, но и стратегическое расхождение в выборе союзников. Для Власова англичане и американцы были потенциальными партнерами, когда еще он находился в Винницком лагере военнопленных. И по мере эволюции освободительного движения они становились все более приоритетными. Возможно, впрочем, в этом выборе не последнюю роль играло ясное понимание обреченности нацистской Германии. Краснов же еще в Гражданскую войну не скрывал своего германофильства (вероятно, связанного с тем, что генерал был женат на обрусевшей немке Лидии Федоровне Грюнайзен), и оставался в этом вопросе последователен. Как-то начальник личной канцелярии Власова Константин Кромиади имел неосторожность возразить Краснову: «Петр Николаевич, ведь немцы эту войну проиграют. — Это только вы так думаете. — Последовал возмущенный ответ»{904}. И здесь имело место не недоверие к визави, Краснов верил Кромиади, так же как и Попову, а элементарное непонимание обстановки. Позднее подобное произошло в ходе «общественной беседы с офицерами» атамана в Толмеццо в апреле 1945 г. Присутствовавший на ней капитан ВС КОНР Борис Ширяев вспоминал: «Все кончается, и война кончится… — сказал генерал Краснов… Говорил красиво, спокойно и по-старчески мудро. Но главного, о чем все думают, не сказал. Он упирал на честь, долг, духовные ценности, а физически… что нам делать? Большинство уходило с беседы разочарованными»{905}. Последнее опровергает утверждение Алексея фон Шлиппе, что «никакого германофильства у Краснова не было»{906}. Штрик-Штрикфельдт вспоминал, что «старый джентльмен», как он именовал Краснова, «витал в облаках». Между «дикими фантазиями стареющего казачьего генерала» и КОНР была бездонная пропасть, и ее так и не смогли преодолеть Власов и Трухин, которые «приложили все свои силы, чтобы прийти к какому-нибудь реалистическому соглашению с Красновым»{907}. Схожую оценку Краснову давал и Фрелих. По мнению гауптштурмфюрера СА, столь неуступчивая позиция была «вызвана его возрастом»{908}.