Мера всех вещей - Платон

мужчин и женщин, мудрых в отношении к делам божественным.

Мен. Что же говорят они?

Сокр. Кажется, все истинное и хорошее.

Мен. А что именно? И кто говорит?

Сокр. Говорят некоторые жрецы и жрицы445, старающиеся о том, чтобы уметь дать отчет в своих обязанностях; говорит также Пиндар446, говорят и многие другие поэты, называющиеся божественными; а говорят они вот что. Впрочем, смотри сам, истинными ли кажутся тебе слова их. По их учению, человеческая душа бессмертна и то угасает, что называют они смертью, то снова рождается, но никогда не исчезает. Поэтому надобно провождать свою жизнь как можно святее; «так как Ферсефона (Прозерпина) в тех людей, которых подвергла казни за древнее бедствие на выспреннем солнце, в девятом году снова вселяет души; потом из них выходят знаменитые цари, отличные силой и великие мудростью мужи; а в последние времена между людьми они называются непорочными героями». Если же душа, будучи бессмертной и часто рождаясь, все видела и здесь, и в преисподней, так что нет вещи447, которой бы она не знала, то неудивительно, что в ней есть возможность припоминать и добродетель, и другое, что ей известно было прежде. Ведь так как в природе все имеет сродство и душа знала все вещи, то ничто не препятствует ей, припомнив только одно – а такое припоминание люди называют наукою, – отыскивать и прочее, лишь бы человек был мужествен и не утомлялся исследованиями. Да и в самом деле, исследование и изучение есть совершенное воспоминание448. Итак, не должно верить тому спорному положению: оно может сделать нас ленивыми и бывает приятно для слуха людей изнеженных; а это располагает к трудам и изысканиям. Веря ему, я действительно хочу рассмотреть вместе с тобой, что такое добродетель.

Мен. Да, Сократ; но как ты говоришь, будто мы ничего не изучаем, и будто то, что называется наукой, есть воспоминание? Можешь ли научить меня, что это действительно так?

Сокр. Я недавно сказал, что ты, Менон, хитрец; вот и теперь спрашиваешь, могу ли я научить тебя, как будто не мной было положено, что нет науки, а есть припоминание. Ты хочешь, чтобы я тотчас же противоречил самому себе.

Мен. О нет, Сократ, клянусь Зевсом. Спрашивая тебя, я не имел этого в виду, я сказал по привычке. В самом деле, если можешь объяснить мне, что бывает именно так, как ты говоришь, то объясни.

Сокр. Но ведь это нелегко; впрочем, для тебя – постараюсь, только позови сюда, кого хочешь, одного из этого множества слуг твоих449, чтобы на нем показать тебе.

Мен. Изволь. Поди сюда.

Сокр. Но грек ли450 он и говорит ли по-гречески?

Мен. Даже очень изрядно: в моем доме и родился.

Сокр. Замечай же, как тебе покажется: станет ли он припоминать или будет учиться у меня?

Мен. Хорошо, буду замечать.

Сокр. Скажи-ка мне, мальчик: знаешь ли ты, что четвероугольное пространство таково451?

Мал. Знаю.

Сокр. Следовательно, четвероугольное пространство есть то, которое имеет все эти линии равные, а именно четыре?

Мал. Конечно.

Сокр. Значит, и эти, проведенные посредине, также равны?

Мал. Да.

Сокр. Но это пространство не может ли быть более и менее?

Мал. Может.

Сокр. Итак, если бы эта сторона равнялась двум футам, и эта – двум, то сколько футов заключалось бы в целом? Смотри сюда: если бы в этой стороне было два фута, а в этой – только один, то все пространство не равнялось ли бы однажды двум футам?

Мал. Равнялось бы.

Сокр. А так как и эта сторона в два фута, то целое не равно ли дважды двум?

Мал. Равно.

Сокр. Следовательно, в нем заключается дважды два фута?

Мал. Да.

Сокр. А сколько будет дважды два фута? Подумай и скажи.

Мал. Четыре, Сократ.

Сокр. Но не может ли быть другого пространства вдвое более этого, – и притом такого, в котором все линии были бы также равны?

Мал. Может.

Сокр. Сколько же в нем будет футов?

Мал. Восемь.

Сокр. А ну-ка, попробуйся сказать мне, велика ли будет в том пространстве каждая линия: в этом по два фута, а в том двойном – по скольку?

Мал. Очевидно, вдвое, Сократ.

Сокр. Видишь ли, Менон? Я ничему не учу его, а все спрашиваю; и вот он приписывает себе знание о величине той линии, от которой произойдет восьмифутовое пространство. Или тебе не кажется?

Мен. Нет, кажется.

Сокр. Итак, он знает?

Мен. Ну нет.

Сокр. По крайней мере думает, что оно произойдет от удвоенной?

Мен. Да.

Сокр. Наблюдай же: он будет припоминать по порядку, что следует далее. А ты говори мне: утверждаешь ли, что от удвоенной линии происходит двойное пространство? Разумею не такое, которое с одной стороны длиннее, с другой короче, а равностороннее кругом, как это, только двойное в сравнении с этим, – в восемь футов. Так смотри: еще ли тебе кажется, что оно произойдет от удвоенной линии?

Мал. Мне кажется.

Сокр. И та линия будет двойною в рассуждении этой, – так как бы мы прибавили сюда другую такую же?

Мал. Конечно.

Сокр. А из нее, говоришь, составится восьмифутовое пространство, если будут таковы все четыре?

Мал. Да.

Сокр. Проведем же от нее четыре равные. Не это ли называешь ты восьмифутовым пространством?

Мал. Конечно.

Сокр. Но в этом четвероугольнике не четыре ли таких линии, из которых каждая равна этой четырехфутовой?

Мал. Да.

Сокр. Сколько же всего? Не четырежды ли столько?

Мал. Как же иначе?

Сокр. Итак, четырежды столько составит пространство двойное?

Мал. Нет, клянусь Зевсом.

Сокр. Во сколько же большее?

Мал. В четыре раза.

Сокр. Следовательно, из линии удвоенной, мальчик, произойдет пространство не двойное, а четверное.

Мал. Правда.

Сокр. Потому что четырежды четыре – шестнадцать. Не так ли?

Мал. Так.

Сокр. А восьмифутовое пространство произойдет от какой линии? Вот от этой происходит ведь в четыре раза большее?

Мал. Да.

Сокр. Четырехфутовое же произошло от половины этой?

Мал. Точно.

Сокр. Пусть; а восьмифутовое не есть ли двойное в рассуждении последнего и половинное в рассуждении первого?

Мал. Конечно.

Сокр. Следовательно, оно не произойдет ни из большей, или этакой линии, ни из меньшей, или этакой. Не правда ли?

Мал. Кажется, так.

Сокр. Хорошо; отвечай же, что тебе кажется, и говори: одна линия была не в два ли фута, а другая – не в четыре ли?

Мал. Да.

Сокр. Поэтому линия восьмифутового пространства должна быть более этой линии, двухфутовой, и меньше этой, четырехфутовой?

Мал. Должна быть.

Сокр. Попытайся же сказать, сколь велика она, по твоему мнению.

Мал. В три фута.

Сокр. А если в три фута, то не выйдет ли трех футов, когда мы возьмем половину этой? Потому что здесь два, да здесь один. Равным образом и с этой стороны: два здесь, да один здесь. И вот тебе то пространство, о котором ты говоришь.

Мал. Так.

Сокр. Но если в этой стороне три, и в этой три, то в целом пространстве не трижды ли три фута?

Мал. Видимо.

Сокр. А трижды три – сколько составит футов?

Мал. Девять.

Сокр. Между тем как двойному пространству сколько надлежало бы заключать в себе футов?

Мал. Восемь.

Сокр. Следовательно, пространство восьмифутовое происходит, видно, не из трехфутовой линии.

Мал. Видно, не из трехфутовой.

Сокр. Из какой же? Попробуй сказать нам точнее, и если не хочешь высчитать, то хоть покажи, сколь велика она должна быть.

Мал. Но клянусь Зевсом, Сократ, что не знаю.

Сокр. Замечаешь ли опять, Менон, до какой степени воспоминания наконец дойдено? Он и прежде конечно не знал, что за линия восьмифутового пространства, равно как и теперь не знает; но тогда был по крайней мере уверен, что знает ее, – смело отвечал, как человек знающий, и не думал сомневаться; напротив, теперь уже считает нужным сомнение и, так как не знает, то и уверен в своем незнании452.

Мен. Правда.

Сокр. И настоящее его состояние не лучше ли в отношении к тому предмету, которого он не знает?

Мен. Кажется, и это так.

Сокр. Следовательно, приводя его в недоумение и оцепеняя, как оцепеняет торпиль,