Ноша - Татьяна Нелюбина

– Точно.

– Мой Ральф, – пожаловалась я, – пройдя через «шаблон», перестал самостоятельно думать! Молится на Россию и Путина! Да у него уже совсем крыша поехала!

– А у тебя? – спросил он.

– Со мной всё в порядке! Мне никакие СМИ ничего не впаривают – я ни те, ни другие не смотрю, не слушаю, не читаю!

– Похвально.

– А то, – я улыбнулась, несколько озадаченная. То есть Аксель и я понимаем друг друга, а Людмила и Ральф тоже спелись.

Нет, меня такой расклад не устраивал, и я поспешила к своему фавориту – «Коту Муру». Мне это в Настиных выставках так нравилось! Кому – политическая карикатура, а кому – сказочная иллюстрация.

Я – горячая поклонница Насти. В её карикатурах, даже самых язвительных, нет ни грана сарказма. Настя не презирает, не издевается над своими героями, скорее сочувствует. (Даже всем этим верноподданным на «Шаблоне», которые поклоняются мнимым и самозваным авторитетам). Сочувствует обывателям, которые, раскрыв рты, ожидают подачек сверху. И бравым юношам тоже сочувствует – как радостно они распевают, связанные общими «принципами»-колодками, тупо маршируют себе в неизвестность. Люди, ещё живые, добровольно и с любопытством идут к шаблону на их пути. И выходят оттуда одинаково сфабрикованными роботами.

А рядом с ними, на другой стене – сказочный мир, завораживающий, яркий, добрый, юмористичный. Меня поражает «Кот Мурр», смешит «Ёрш Ершович», «Нить» притягивает своей филигранностью. Меня изумляет этот мир представляемого, полный красоты и гармонии – пусть всё это и существует только в нашей фантазии. И здесь круг замыкается – от едкой карикатуры-реальности к сказочной иллюстрации-представлению, во всё Настя, что и понятно, вкладывает так много от своей русской души.

Я переходила от картины к картине и чуть не отдавили ногу (утрирую) черноволосой красавице, разглядывавшей «Дождь».

– Извините, пожалуйста!

– Ничего, – улыбнулась красавица. – Мы с мужем гадаем, что изобразила художница?

Я словоохотливо объяснила, как не люблю рассказывать о том, что кроется в картинах Насти – у каждого зрителя своё представление, – но у меня оно такое:

– Эти четверо балансируют в пустоте, а дождь их к земле прибивает, только это не земля, это женщина. Спасительница.

– А я, – сказал муж, – увидел совсем другое… Юноша, ещё романтик, постепенно превращается в старика… здесь четыре возраста, и мужчина, взрослея, иначе относится к женщине и к любви.

– Все картины эротичны, – сказала красавица.

– Да, – подтвердил муж.

Как интересно… Я что, одна такая слепая? Не вижу, хоть убей, никакой эротики. Или я уже вышла из того возраста, когда эротика всё заслоняет, и мои сексуальные чувства прежде времени притупились?

– И проскальзывает, – продолжала красавица, – некоторое ущемление женщины.

– Нет! – вырвалось у меня. – Этого нет и в помине!

– Посмотрите, – красавица повела меня к картине «Прыжок». Недоразумение быстро выяснилось – она приняла мужчин, изображённых Настей, за женщин.

– Они, возможно, не так мужественны, – заметила я. – Но всё же крылаты!

Красавица призадумалась.

– Да, наверное, я увидела, что хотела увидеть… Я борюсь за права женщин.

Она говорила с акцентом, и я всё это время думала, что она турчанка – миниатюрная, черноволосая, большеглазая, с «закруглёнными», как у турчанок, чертами лица.

– Я литовка, – пояснила она, – активно занимаюсь вопросами феминизма.

И наш разговор принял совсем другой оборот. Естественно, про русофобию (заслуженную) в Прибалтике, про агрессию русских, про… Ну нет, про это я слушать не желала, я – русская, и мне за державу обидно.

Я сразу расставила точки над i, чтобы они на мой счёт не заблуждались. (И не вздумали обвинять меня во всех наших русских грехах).

Красавица переменила курс:

– Я не принимаю того, что в Германии и в Евросоюзе происходит последнее время. Меркель вообще не выношу.

Муж красавицы был за Меркель, изложил аргументы, почему Германии с ней повезло, она стабильный политик и только она сумеет противостоять непредсказуемому Трампу, этому воплощению зла.

Красавица, выслушав мужа, сказала:

– У меня к Меркель две серьёзные претензии. Пункт первый: деньги должны работать, а её «политика бережливости» процесс тормозит. Нет средств на школы, детские сады, на помощь малоимущим. Пункт второй: она – женщина, первая женщина на посту канцлера, почему же за все годы правления она ничего не сделала для женщин? Женщина продолжают получать меньшую, чем мужчины, зарплату. Её права ущемляются. А немки-феминистки – из-за женской солидарности? – таких вопросов фрау Меркель не ставят!

– Меркель, – напомнил муж, – одна, без своей партии, ничего не решает, а курс её партии…

– Когда она, – напомнила красавица, – пригласила беженцев в страну, она со своей партией не считалась.

Беженцы – моя стихия. Они меня хоть и сводят с ума, но обеспечивают работой. Говорят, правда, в этом году их поток уменьшится, но, вместо шести, ожидают семь миллионов. Да я из солидарности с ними буду голосовать за фрау!

Но я такую свою точку зрения не озвучила. Из свойственного мне духа противоречия (жаль, что Ральф не слышал) выдала:

– Я на предстоящих выборах отдам свой голос за левых. (Мне свойственны крайности).

Тут моя пара (что меня изумило) несказанно обрадовалась:

– Мы обожали Гизи! И Сара Вагенкнехт нам очень нравилась! Пока не связалась с Лафонтеном.

Эти имена мне ни о чём не говорили, но я не собиралась расписываться в своей некомпетентности, предположив, что это какие-то лидеры левых, а моя пара симпатизирует правящей в Берлине коалиции[61], и мы на радостях пошли выпить шампанского.

По дороге меня перехватила Ольга с Украины, симпатичная, стройная, высокая, доброжелательная девушка, она училась менеджменту по культуре. Я видела её в первый раз и с удовольствием с ней поболтала, пока не поняла, что она принимает меня за Настину галерейщицу:

– Нельзя ли нам всё это увязать? Кино, литературу, живопись?

Да за ради бога! Я познакомила её с живописцем Корнелиусом.

Он сидел один, грустил, но сразу воспрянул духом, показал Ольге свой флаер с картиной, сообщил, как она называется, как она ему нравится:

– «Красная повозка»! Я люблю эту свою картину!

И следующие пол-часа они сидели плечо к плечу в уголочке, пили вино, он приговаривал:

– Я счастлив. Я просто счастлив.

А я-то как была счастлива! Может, они, благодаря мне, нашли друг друга!

Ральф изливал моря обаяния на какую-то развесёлую блондинку.

Я вышла на улицу.

Там гуртовалась молодёжь, в том числе и некурящая. Ира и Бруно дымили как паровозы и, громко хохоча, что-то рассказывали. Ральф тоже вышел. Я спросила, как сложились его отношения с блондинкой?

– Изумительно! Мы признались друг другу в любви.

– Ой, я рада! – сказала Ира. – Я от радости даже покрылась гусиной кожей.

– Почему?

– Это фрау Брюке, у неё галерея! Мама могла бы там выставиться.

– Так ты, Ральф, – признала я, –