Призрачный театр - Мэт Осман

она могла себе представить, но в то же время Эванс повернулся, а у нее в руке осталась лишь его рубашка. Она порвалась от воротника до низа, но из-за этого Бесподобный упал, приземлившись на мостовую с глухим звуком. Вокруг стало удивительно тихо: только надсадное дыхание противоборствующих мужчин и свист ветра на крышах.

Дотронувшись до затылка, Эванс обнаружил, что его ладонь окрасилась кровью. Шэй встала между ними, раскинув руки. Бесподобному хватило времени перевернуться с потрясенным видом и подняться с колен. Не оборачиваясь, она услышала, как он бросился наутек: шлепанье босых мальчишеских ног по булыжниках, а затем – едва подручные Эванса наконец опомнились – перестук тяжелых башмаков. Она присела перед Эвансом, собираясь успокоить его.

Но он, размахнувшись, отбросил ее, и она, пролетев через улицу, упала, больно ударившись рукой и головой. От такого удара у нее лязгнули зубы, а когда она попыталась выпрямить руку, та бессильно повисла. Холодные, мокрые булыжники с жижей конского навоза. Она попытался приподняться, опершись на другую руку, но уже ничего не увидела. Эванс и его подручные исчезли. Наконец она встала и направилась к улочке, откуда они пришли; оттуда она могла забраться на крышу, откуда было лучше видно. Она запрыгнула на какой-то сарай, а потом, подтянувшись одной рукой, перебралась на крышу. Ее локоть болел, но рука не была сломана. С крыши вид улиц напоминал расстеленную под ней карту. У подножия холма струилась лента реки; скорее всего, он свернул налево, потому что справа простирались открытые дворы исправительного дома Брайдуэлла, где было трудно спрятаться. Поэтому она направилась в левую сторону, перебравшись за выпуклую свинцовую кровлю церкви Святого Андрея у Гардероба[22] к уличному перекрестку. Внизу она заметила, как Эванс и его люди рыскают по улицам, но Бесподобный точно сквозь землю провалился. Он умел быстро бегать.

27

Под ключицами Шэй расцвели синяки, и ее локоть распух, как яйцо. Всякий раз, когда она поворачивала шею, в ней что-то неприятно щелкало. Сегодняшнее выступление, конечно, состоится – Эванс не сделал никаких отмен, – но главную роль там всегда играл Бесподобный. С востока донесся звон церковных колоколов, и Шэй поняла, что до начала спектакля остался всего час. Она сидела в укромном местечке на крыше театра и смотрела на проходившую внизу улицу. К Блэкфрайерсу стекался людской поток: голландцы со шлюхами из Голландской лиги[23], щеголявшие своими дорогими шляпами, и стайки молодых галантных кавалеров, смолящих самый модный в нынешнем месяце табак. Люди Эванса сновали туда-сюда, но сам он не появлялся.

Шум: шуршание ног по штукатурке и затрудненные вздохи. Сначала на краю крыши появились две руки, а потом на нее забрался и сам Бесподобный. Его покрасневшее лицо блестело от пота, а влажные волосы облепили голову. Он притулился рядом с ней, и она молча обняла его. Она чувствовала, как колотится его сердце и дрожат руки.

– Они готовятся к началу? – спросил он.

– Не знаю толком, но двери уже открыли. А кто мог бы сыграть твою роль, если бы ты… заболел?

– Ну, Трасселл, возможно. Он репетировал раньше эту роль. Хотя без суфлера он вряд ли будет хорош.

Его глаза блестели, как мокрая акварель, но их обоих сейчас поглотило зрелище заката, румяное зарево на западе постепенно стиралось синевой. В такой позе, с опущенными плечами, он выглядел совсем ребенком. Царапина над его левым глазом пламенела цветом шиповника. Шэй слегка толкнула его ногой.

– Мы все искали тебя, – ее слова прозвучали более обвинительно, чем ей хотелось.

– Могли бы просто ждать здесь. Мне же некуда больше идти.

Они продолжали молча смотреть, как линяют небесные краски.

– Почему ты не рассказал мне о своих родителях? – спросила Шэй. – Меня не волнует, что ты не из лордов. Возможно, это даже лучше. Ты же знаешь, как я отношусь ко всем этим господам.

Впервые он взглянул на нее откровенно.

– Понимаешь, Шэй, я назвался так не для того, чтобы кому-то понравиться. Мне просто нужно было броское имя: лорд Бесподобный. Титул открывает двери и кошельки, помогает найти поддержку. Эванс тоже с самого начала загорелся этой идеей; для привлечения определенного типа клиентов нет ничего лучше, чем шикарный парень в шикарном наряде. Все, что ему нужно было сделать, – это солгать. Если он обращался со мной как с отпрыском разорившихся аристократов, то я становился аристократом, каким бы ни было мое настоящее происхождение. Есть много бедняков, заработавших достаточно денег, чтобы стереть из памяти имена своих родителей, даже более скромных, чем мои. Да, важно именно славное имя. Оно своего рода заклинание.

В ближайших домах начали загораться огни. Окна осветились россыпями светлячков, а на востоке сквозь вечерний синий бархат проступили звезды.

– А знаешь, как королева превращает обычного человека в рыцаря? – спросил он. – Всего пятью словами: «Я посвящаю вас в рыцари». Пять слов, и человек возвышается над всеми прочими смертными. В таких именах – сила, Шэй, а к ним еще и мечи впридачу. Только и всего.

Он отодвинул ногу, и Шэй вдруг поняла, с ощущением какой-то совершенной ею ошибки, что он может злиться на нее.

Ей хотелось отвлечь его от мыслей о скором начале сегодняшнего представления.

– А кто же ты на самом деле? – спросила она.

Невероятно живописная палитра заката продолжала меняться. Он склонился к ней, его губы оказались паре дюймов от ее уха.

– Мое имя – Галли, – тихо произнес он, и в тот же миг до них донесся дальний крик речной крачки.

– В общем, так меня назвали. Наверное, и сейчас могли бы звать. Я родился на какой-то ферме из тех, что встречаются на полпути из ниоткуда в никуда, и я даже не могу представить, что мои родители потрудились зарегистрировать мое рождение.

Он снял крупинку туши с кончика ресницы и добавил:

– Мой отец был пожирателем грехов, а моя мать пьянствовала. Вообще-то, отец тоже изрядно выпивал, но ему приходилось воздерживаться во время работы.

– Что значит пожиратель грехов? – спросила Шэй. Это звучало как персонаж из сборника сказок.

Он вытянул руки так, словно пытался сбросить груз воспоминаний.

– Такой род занятий практикуют, пожалуй, только в глубинке. Жители деревень полагают, что грехи мертвеца можно передать другому человеку, благодаря чему умерший сподобится все-таки попасть в рай. И угадай, кто получал все эти грехи?

– Пожиратель грехов?

– Моего отца вызывали всякий раз, когда умирал какой-нибудь местный преступник, – кивнув, продолжил Бесподобный, – настоящий грешник, отец не стал бы гонять лошадь за что-то меньшее, чем непредумышленное убийство. Мы втроем ехали в какую-то захудалую деревеньку, а