Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не слишком удивило его. Хоть и нечасто, но такие минуты случались у этой неуравновешенной женщины – с виду бесстрастной, но постоянно переживавшей нервные срывы. Произошедшие события полностью перечеркнули ее ожидания, а появление Рауля вызвало такую растерянность, что она уже не могла скрывать свое смятение перед лицом врага, который так жестоко оскорбил ее.
Рауль воспользовался этим и, крепко прижав ее к себе, спросил вкрадчивым тоном:
– Не правда ли, Жозина, тебе тоже временами страшно? И бывает, что тебе страшно от самой себя?
Горе Жозины было так велико, что она пробормотала:
– Да… да… иногда… но не говори мне об этом… я не хочу знать… замолчи… замолчи…
– Наоборот, – возразил Рауль. – Тебе нужно это знать. Если ты в ужасе от своих поступков, то зачем их совершаешь?
– Я не могу поступать иначе, – сказала она устало.
– Но пытаешься?
– Да, я пытаюсь, борюсь, но всегда проигрываю. Меня обучили злу… Я творю зло, как другие творят добро… Я творю зло, как дышу… Она этого хотела…
– Кто?
Он услышал два еле слышных слова: «Моя мать» – и тут же переспросил:
– Твоя мать? Шпионка?.. Которая сочинила всю эту историю о Калиостро?
– Да… но не вини ее… Она меня очень любила… ей самой не удалось… она закончила жизнь в нищете и хотела, чтобы я добилась успеха… и богатства…
– Но ты же была красавицей. Красота для женщины – самое большое богатство. Одной красоты вполне достаточно!
– Моя мать тоже была красавицей, Рауль, однако эта красота ничем ей не помогла.
– Ты была на нее похожа?
– Так похожа, что нас путали. Это и было причиной моего падения… Она хотела, чтобы я продолжала искать то, чему она отдала всю жизнь, – наследие Калиостро…
– У нее были какие-нибудь документы?
– Четыре загадки на клочке бумаги, найденном одной из ее подруг в старой книге… и, по-видимому, действительно написанные рукой Калиостро… Это вскружило ей голову… как и ее успех у императрицы Евгении. Поэтому я должна была продолжать. Она вбила мне это в голову еще в детстве. Мой ум был сформирован под влиянием этой идеи. Она должна была стать моим заработком, моей судьбой… Я была дочерью Калиостро… Я продолжала его жизнь – блестящую, подобную той, которую он вел в романах… и ее жизнь – жизнь авантюристки, обожаемой всеми и господствующей над миром. Никаких сомнений… Никаких угрызений совести… Я должна была отомстить за нее, за все то, что ей пришлось пережить. Перед смертью ее последние слова были: «Отомсти за меня».
Рауль размышлял. Потом спросил:
– Допустим. Но преступления?.. Но эта потребность убивать?..
Он не расслышал ее тихого ответа и продолжил:
– Твоя мать была не единственной, кто воспитывал тебя, Жозина, и приучал к злу. Кем был твой отец?
Ему показалось, что прозвучало имя Леонара. Неужто она хотела сказать, что Леонар был ее отцом, что как раз он был тем человеком, которого выслали из Франции одновременно со шпионкой (а это казалось вполне правдоподобным)? Или же именно Леонар сделал из нее преступницу?
Рауль ничего больше не знал и потому не мог проникнуть в те мрачные глубины, где рождаются темные инстинкты и где подвергаются чудовищному брожению расшатанная психика, расстроенные нервы, душевная опустошенность… и все пороки, все тщеславие, все кровожадные желания, все неуловимые и жестокие страсти, которые неподвластны нашему сознанию.
Он уже не расспрашивал ее.
Калиостро тихо плакала, и он чувствовал ее слезы и поцелуи на своих руках, которые она сжимала так отчаянно, что он не находил в себе сил их отнять. Жалость исподволь прокралась в его сердце. Дьявольское создание оборачивалось человеческим существом, женщиной во власти извращенного инстинкта, мучимой непреодолимыми силами, которую, быть может, стоило судить с некоторым снисхождением.
– Не отталкивай меня, – молила она. – Ты единственный человек в мире, который может спасти меня от зла. Я это сразу почувствовала. В тебе есть некая цельность, некая чистота… Ах! Любовь… любовь… только она успокаивает меня… кроме тебя, я никого не любила… И если я буду отвергнута тобой…
Нежные губы прижались к губам Рауля с бесконечной истомой. К состраданию, которое всегда ослабляет волю мужчин, примешались сладострастие и желание.
И может быть, если бы Калиостро ограничилась этой невинной лаской, он и сам поддался бы искушению снова вкусить сладость ее губ, которые с готовностью раскрылись ему навстречу. Но тут она вскинула голову, скользнула руками по его плечам, обвила его шею, заглянула в глаза, и этого было достаточно, чтобы Рауль увидел в ней не страдалицу, а расчетливую красотку, которая хочет соблазнить его и привычно пускает в ход нежный взгляд и манящие губы.
Известно, что взгляды влюбленных словно бы соединены незримой нитью. Но Рауль слишком хорошо знал, что скрывается за этим очаровательным, невинным и скорбным выражением лица! Красота не могла искупить уродство и низость души, которые он видел столь ясно. Стряхнув морок и овладев собой, он оттолкнул обнимавшую его сирену и сказал:
– Помнишь… однажды на барже… мы испугались… подумали, что вот-вот задушим друг друга… И сегодня у меня такое же чувство… Если я снова окажусь в твоих объятиях, я погибну. Завтра или послезавтра, но меня ждет смерть…
Она выпрямилась, и Рауль сразу ощутил ее злость и враждебность. Ею снова овладела гордыня, и между ними точно пробежала искра, заставив их мгновенно перейти от какого-то оцепенения, еще хранившего воспоминание о любви, к острой жажде ненависти, к желанию подстрекать друг друга.
– Да ведь, в сущности, – продолжал Рауль, – мы с тобой с первого дня были заклятыми врагами. И ты, и я – мы оба – думали только о поражении другого. Особенно ты! Я был соперником, чужаком. В твоих мыслях мой образ был неотделим от идеи убийства. Вольно или невольно, но ты меня приговорила.
Она покачала головой и запальчиво возразила:
– До сегодняшнего дня – нет.
– Но теперь – да, не так ли? – воскликнул он. – Только кое-что изменилось. Теперь я смеюсь над тобой, Жозефина. Ученик стал мастером, именно это я и хотел доказать тебе, позволив прийти сюда и приняв твой вызов. Я, один, подставил себя под твои удары и под удары твоей банды. И теперь мы стоим напротив друг друга, и ты ничего не можешь мне сделать. Поражение по всем фронтам! Кларисса жива. Я свободен. Давай, дорогуша, убирайся из моей
