Подземка - Харуки Мураками

Пока я ехал, обратил внимание на большое количество кашляющих людей. Закашлялся и я, предполагая, что подхватил простуду. Причем не только я один. Помню, подумал: они что, все тоже заболели? Было тяжело дышать. Я выходил на Цукидзи. Хотелось как можно скорее оказаться наверху, вдохнуть свежего воздуха. Поэтому стоило поезду остановиться на Цукидзи, я спешно вышел и двинулся к выходу. Проходя перед третьим вагоном, я вскользь заметил, что в вагоне лежит один, а снаружи один или два человека. Все — пассажиры.

Выйдя наружу, я вдохнул полной грудью и почувствовал, как полегчало. И пошел прямо на работу. Добравшись до рабочего места, поймал себя на мысли: сегодня как-то мрачновато. Помню, посмотрел на потолок, включен ли свет. Такое ощущение, что повсеместно не хватает яркости. Но другие так не считали, ничего не могу понять. У кого-то болела голова, но в целом ощущения ненормальности происходящего еще не было.

Тем временем за окном начал кружить вертолет. Наше здание очень высокое, окна выходят на Гиндзу. Смотрю — там опускается вниз вертолет. А приходящие на работу в один голос твердят: «В метро что-то неладное». — Раз так, решили включить телевизор. Но там еще ничего не было. Информация не поступала. Подумали, что телевизор все-таки лучше оставить включенным.

Некоторые до сих пор на работе не появились. Тут я начал волноваться: странно, что же могло произойти? Все должны были прийти, но почти никого нет. Затем посыпались телефонные звонки: мол, задерживаемся, опаздываем. Первый телевизионный блок новостей о произошедшем показали около девяти — где-то примерно без десяти минут. Тогда мы поняли: стряслась серьезная беда.

Между тем, в общем отделе выяснили, сколько еще пострадало сотрудников, и всех нас направили в больницу. Дай бог памяти, человек шесть. Точно не помню, но шесть или семь человек расселись по двум рабочим машинам и поехали в больницу медицинского института Сёва. Тогда еще я никаких отклонений в состоянии не ощущал. Глаза не болели, кашель прекратился, и лишь слегка темновато вокруг.

Приехали в больницу — нам сразу же поставили капельницы. Там уже знали, что это зарин — по факсу им отправили способы экстренной помощи в случае отравления этим смертоносным газом. В данном случае действуйте так, а в данном — вот эдак, значилось в факсе; больница так и делала. Нам объяснили, что возможно сужение зрачков. Сделали анализ крови, мочи, проверили зрение. Затем нас положили в одну палату, где мы два часа провели под капельницами.

Кому было похуже, те остались в больнице. Я был в порядке и пошел на работу. Из числа оставшихся ночью отпустили тех, кто мог обойтись без госпитализации. Стоило мне вернуться на работу, как начальник предложил уйти раньше времени. Говорит: наоборот, будешь мешать, если останешься. И я ближе к вечеру пошел домой.

Сначала состояние было легким, и я думал, что вскоре все пройдет, но оно вопреки ожиданиям затянулось. Всю неделю мне было скверно, болела голова. Как-то не отпускало. Зрачки особо не беспокоили, а вот голова болела. Надеялся, что за выходные все пройдет, но никак не проходило.

Несомненно, я чувствую злость по отношению к самому действию — распылению зарина. Но когда задаешься вопросом, в чем же зло, достаточно ли преследовать лишь самого преступника, я что-то начинаю недопонимать. Молодость всех нас без исключения пришлась на пору студенческих волнений, «великого отказа». Нас не увлекал спорт — собиралась группа не записанных ни в какие секции парней, и все занимались, чем хотели. Но раз так, что в случае чего может послужить моральной опорой? Человек — существо слабое, ему всегда необходимо на кого-то надеяться. Хорошо, если в такой ситуации ответ найдется сразу.

На работе в минуты сомнений очень спасает, когда сверху говорят: делай так. Что бы ни случилось, отвечать будет начальство. Самому же этой ответственности можно избежать. Особенно это прослеживается у людей нашего поколения. Поэтому я вполне могу понять, когда говорят, что над сознанием верующих осуществляется контроль.

Я сам из сферы естественных наук. В «Аум Синрикё» ведь тоже есть элита естественников? На собственном примере могу сказать: своим делом увлекаешься. Пусть твои собственные разработки используются для изготовления оружия — какое это имеет значение? Думаю, у каждого есть желание непременно довести начатое исследование до конца. В этом смысле, когда дело доходит до принятия общего решения, люди вроде нас чувствуют себя слабыми. И мне кажется, пусть решение, хорошее оно или плохое, не принято, сначала нужно изучить сам предмет с позиции логики, вследствие чего возникнут подталкивающие вопросы вроде: «хочу попробовать сделать это так», «что будет, сделай я так», «тогда выполним и этот опыт». Вот это я понимаю.

Мы имеем дело с вещами, мы действуем в тесном контакте с ними. Мы понимаем, в чем логика. Но когда от нас требуют решения в области, далекой от логики, мы сами многого не понимаем. Подобно тому, как это происходит сейчас — становишься управленцем фирмы, отстраняясь от исследований, и чем дальше, тем труднее контактировать с людьми. В такие минуты ничего не остается, как подводить итог, выслушав мнение как можно большего количества окружающих.

Какая вонь!

Доедем до станции Кодэмматё — выйдем наружу.

В ходе подобной работы, когда выслушиваешь истории разных людей, так или иначе вырисовывается несколько характерных стереотипов. Г-н Мацумото не принадлежит ни к одному из них. Странным его назвать однозначно нельзя. Однако есть в его манере держать себя, в ответах нечто легкомысленное и непринужденное, за что невозможно уцепиться. Он не живет и не думает в соответствии с ценностями общества и коллектива, и создается впечатление, что он живет в мире, отличающемся от нашего, но он для него естественен. Не знаю, потому или нет, но ему уже за сорок, а на лице по-прежнему — выражение беззаботной молодости.

Не будь он втянут в историю с зарином, так бы и продолжал свою вольготную и безбедную утонченную жизнь холостяка. Играл бы в гольф с соседями, весело выпивал. Однако из-за серьезных последствий жизнь г-на Мацумото во многом изменилась. Нет настроения что-либо делать. И это — печальнее всего. Он по сей день не может ничего поделать с этой переменой… Думаю, сказать так будет правильнее всего.

Работает в фирме по продаже запчастей к самоходным механизмам. Отвечает за продажи. В школе специализировался по электромеханике. Хотел стать учителем, но по Разным обстоятельствам примкнул к нынешней фирме. Послушай, сказал я себе в ходе нашей беседы, а ведь он действительно больше похож на учителя, чем на коммерсанта. Высокого роста, хорошо сложен.

Долгое время я работал в отделении компании в Ниигате, лишь десять лет назад вернулся в Токио. Стал работать в главной конторе. Снял квартиру в микрорайоне Мацубара. Двухкомнатную с кухней. Обычная квартира с двумя комнатами в четыре с половиной и шесть татами. Примчался в контору по недвижимости на Уэно, спрашиваю: есть что-нибудь в этих пределах, — а они: разве что в Мацубара. Так и снял. Только и всего. Мне было все равно, где. Но фирма расположена на Готанде. Попробовал поездить, вижу — далековато. На все уходит около полутора часов. По пересадкам — самое удобное место. Ладно, пусть будет так. И, долго не размышляя, раз — и решил.

Работаю в коммерческом отделе, переработок, задержек практически не бывает. Раньше всякое бывало, но сейчас я и сам не сторонник. Пусть молодежь перерабатывает. А сам где-то в полседьмого ухожу домой. В нашем деле главное — даже не коммерция, а связи. Не так-то их и много. Сфера специфичная — промышленные запчасти. Простые смертные увидят — ничего не поймут. Клиенты все постоянные.

Мое хобби — гольф. Так, примерно раз-два в месяц. В основном — с соседями. Все мы познакомились за стойкой бара. Я выпиваю прилично. Да, прилично это или нет, я пью. Такого, чтобы возвращаться, подвыпив в Токио, практически не бывает. Пью, вернувшись в Мацубару. Приятели все примерно одного со мной возраста. Или лет на 10-15 старше. Когда я переехал сюда, у меня расширился круг знакомств. Летом собираемся человек по двадцать и едем куда-нибудь в путешествие поиграть в гольф.

Играю я так себе. Едва-едва выхожу из сотни. Ничего особенного. Но увлечение это не из самых дешевых. На экипировку я трачусь не особо, но даже при этом, выходя на газон в выходной день, тысяч пятьдесят, включая выпивку после игры и прочие расходы, улетают. Да, где-то раз в месяц — самый раз.

Родился в Йокогаме, там и жил до университета. Хотя Мацубара тоже ничего себе. Несмотря на бедноватый в целом район. Но, как там говорят, всяк кулик свое болото хвалит? Вот только летом, когда идут дожди, поднимается вода. Переехал, не зная. Знал бы — не переезжал (смеется). Но сниматься куда-либо опять — и лень, и я даже не представляю себе. Переедешь — опять нужно искать друзей. Подумаешь об этом — так и здесь хорошо.