Я — матрос «Гангута»! - Дмитрий Иванович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Участь Саши взбудоражила весь полк. Как вырвать из рук карателей славного разведчика-чтеца? Люди выражали нетерпение идти в бой, рассчитаться с колчаковцами за гибель тысяч товарищей.
И вот грянул гром советских орудий. 14 октября перешла в наступление 5-я армия, а четырьмя днями позже — 3-я. Наш полк нацелился на ту же долину вдоль речки Елмутра, по которой в августе — сентябре мы наступали и потом совершали отход.
Первые же часы показали, что и противник пополнил свои силы. Он встретил нас градом пуль. Но стремительным порывом мы быстро ворвались в первую линию обороны и сломили сопротивление. Часть колчаковцев сдалась в плен, а часть бежала на следующую линию.
Снова дрожала от взрывов земля междуречья, а несжатые поля пшеницы и ржи постепенно засыпались снегом.
Снова на пути те же населенные пункты, снова ожесточенные схватки за Шабалино, за Армизонское… Ночью сушились в деревнях, а у тех, что оставались в окопах, примерзали полы шинелей к стенкам.
В каждой освобожденной деревне мы наводили справки о Саше Сидоровском, расспрашивали пленных, количество которых все возрастало. Но никаких следов обнаружить не удавалось. Но однажды, едва вступили в деревню, к комиссару пришел взволнованный старик и рассказал, что с месяц назад колчаковский офицер на площади зверски изрубил красного бойца.
— Вот что подобрал я, — протянул он обрывок фотографии.
На обрывке была изображена часть головы в бескозырке с надписью «Гангут».
— Саша! — печально сказал я, не удержав слез.
С окровавленным кусочком фотографии в руках я вспоминал Сашу. Перед моим мысленным взором он представал то на тотемском книжном складе, то в Вологде перед отправкой, то на Каме, то в окопах междуречья.
* * *
Все чаще солдаты противника попадали в плен. Как-то нам сдалась большая группа. Пленные поведали историю, свидетельствующую о разложении колчаковского войска. Факт настолько примечателен, что Бондарь послал об этом специальное донесение. Я воспроизвожу его:
«Наши полки, — рассказывали пленные, — формировались в июле. Все мобилизованные не хотели воевать с красными. Формирование было закончено, и нас собрались отправить на фронт. Мы все отказались. Но так, как мы не были вооружены, то, выбрав руководителя, организованно направились к складам оружия. Сняли там часовых и приступили к вооружению. Командование направило для подавления нас офицерский ударный батальон. Мы вступили с ним в перестрелку. Офицеры разбежались. Тогда против нас выделили вдвое больше офицерских частей и начали окружать с двух сторон. Пришлось сдаться. Офицеры с нами расправились. Они расстреляли 1200 человек из 3-го полка и несколько меньше из 4-го. И силой нас отправили на фронт. Уходя на фронт, мы дали друг другу слово, что при первой возможности перейдем на сторону красных.»[66]
Боевой подъем советских войск рос, как говорится, на глазах. 22 октября 51-я дивизия вернула Тобольск, а через восемь дней 5-я армия освободила Петропавловск. Наша дивизия вышла к берегу реки Ишим. Теперь бойцы твердо верили, что колчаковцам не повторить контрнаступления: здорово мы их тряхнули.
Как и вся дивизия, наш полк интенсивно готовился к форсированию Ишима. Мы провели заседание партбюро, потом собрание коммунистов, на котором обсудили итоги недельного наступления и задачи, связанные с боями за Ишим.
Опыт форсирования рек у нас имелся немалый, так что Ишим — второй левый приток Иртыша — серьезной преграды не представлял. К тому же колчаковцы стали не те. В этом мы убедились, приступив к форсированию реки. Того ураганного огня, который пришлось испытать на Каме и Тоболе, здесь мы не встретили. Правда, за город Ишим схватка была жестокой. Из нашей дивизии в том бою участвовал лишь 2-й кавалерийский дивизион, отличившийся дерзкой отвагой. Командир дивизиона К. К. Рокоссовский за проявленный героизм был награжден орденом Красного Знамени. (Впоследствии военный талант маршала Рокоссовского во всем блеске раскроется на полях Великой Отечественной войны.)
Итак, закончилась наступательная операция в междуречье, продолжавшаяся почти два с половиной месяца. Несмотря на потери, у каждого из нас брало верх чувство гордости: мы сломали здесь хребет колчаковской армии. Ее потери были огромны. Лишь один наш полк пленил в междуречье 2517 солдат. Моральный урон противника был неисчислимым: солдатские массы потеряли веру в «верховного правителя».
Сожалею, что не сохранил в памяти названия той деревни, в которой произошла трагическая гибель Саши Сидоровского. Через шесть десятилетий меня тронула инициатива инженера-нефтяника В. А. Сидоровского. Внучатый племянник Саши, он во время отпуска предпринял поиск, объехал на своей машине много деревень с расспросами. Правда, точно установить место не удалось, поскольку стариков в живых осталось мало и к тому же колчаковцы чуть ли не в каждой деревне устраивали казни красноармейцев.
Кстати, скажу и о судьбе Валентина Сидоровского, славного преемника боевых традиций. В годы Великой Отечественной войны, лишившись родителей, пионер Валя стал сыном 665-го стрелкового полка. Вот что пишет о нем в своих воспоминаниях Герой Советского Союза, бывший командир 216-й стрелковой дивизии В. У. Воронов:
«На крымской земле к нам заявился с двумя коровами пастушок в постолах с кнутом. Его мать расстреляли гитлеровцы за связь с партизанами. Мальчик остался с нами. Его зачислили во взвод разведки. Несколько раз Валя Сидоровский ходил по селам, занятым фашистами, якобы искал отбившуюся от стада корову. Особую ценность представляло его сообщение о прорывающемся к Севастополю подразделении немцев.»[67]
Мне остается добавить, что при освобождении Севастополя 7 мая 1944 года Валя был ранен. После войны Валентин Сидоровский получил высшее образование, стал инженером, кандидатом технических наук.
Новый порыв
На очереди — Омск. О нем разговор давний. Как же! «Столица верховного правителя». Как-то он будет защищать ее после поражения в междуречье? Интерес к Омской операции был всеобщим. Красноармейцы бурно выражали желание схватить адмирала-разбойника.
Из политотдела пришла разнарядка на военную учебу. Надлежало выделить нескольких человек. Мы с комиссаром занимались подбором кандидатур. Речь шла о подготовке командиров из своей среды, чтобы они, пройдя обучение, стали не менее знающими, чем военспецы. И вот с добрыми напутствиями проводили Н. В. Ляпина, С. Ф. Беляева, других товарищей.
Неожиданно и мне пришлось попрощаться с малышевцами. Меня переводили в 267-й полк на ту же должность — председателя партийного бюро. Несколько озадаченный, отправился к новому месту службы без задержки. Комиссара на месте (в крестьянской избе) не оказалось. Встретил меня его помощник — большелобый, с резко очерченными губами. Широкие брови нависали на глаза и придавали серьезность выражению лица.
— Давайте знакомиться: Шутылев Михаил Ефимович.
