Либеральный Апокалипсис - Сергей Чекмаев

— Бахрам, думаю, аптека уже открылась. Надо девочке что-нибудь от ушибов купить. И солкосерил… Что с нашего йода толку. У меня еще деньги были какие-то, сейчас поищу.

— Я пойду, — решительно сказал урюк. — У тебя коленки как подушки, еле ходишь ведь…

Мягко прожурчал солнечный ручеек ее уютного тихого смеха.

— Вах, прямо Рустам. Теперь я о Сухрабе и Рустаме вам расскажу правдивыми устами…

— Да уж… — Урюк помолчал, а потом проговорил задумчиво: — Когда палящий вихрь пески взметет и плод незрелый на землю собьет — он прав или не прав в своем деянье? Зло иль добро — его именованье?

— Вот именно, — сказала бабка. — Куда ты пойдешь, плод незрелый? Коснись что… У тебя ни документов, ни регистрации. Начнут выяснять, задержат, а если докопаются, кто ты… Это счастье, что мы на второй же твой московский день на помойке встретились.

— Это может у вас тут счастье, — сварливо поправил урюк. — А я точно знаю, что нас Аллах свел. Уж если я тебя не забыл, он и подавно. Без него таких совпадений не бывает.

— Ну вот и отлично, — мягко сказала бабка. — Вот и посиди тут. А я…

Раздалось натужное кряхтенье.

— Смотри — встала, — со сдержанной гордостью сказала она. — Как пух от уст Эола.

— Я пойду, — сказал урюк отметающим возражения тоном. — Аптека близко, я помню. Там еще большой рекламный щит висит: «Учиться — легко!» Он от угла уже виден.

Бабка долго молчала. Слышно было, как она тяжело дышит.

— Учиться должно быть трудно, — сказала она. — Иначе как был дураком, так и останешься… Ну, хорошо, — сдалась она. — Денежку вон там посмотри. Сам. Вон-вон, под ящиком.

Разговор прервался. Раздались грузные шаги, стукнуло дерево о цементный пол, что-то щелкнуло, что-то зашуршало; потом — опять шаги. Оза боялась шевельнуться, боялась даже скосить взгляд туда, откуда слышались звуки. Мужик сейчас уйдет, лихорадочно соображала она. Линять надо, пока он по аптекам таскается. Или повременить? Сама-то я в какой форме? Не поняла еще… Вот он свалит, и попробую встать. Бабку, если что, я точно уделаю, она, похоже, калека или типа того…

Шаги резко замерли.

— Опусти руку, — сказал урюк. — Думаешь, я не чувствую? Не вздумай мне спину перекрестить на дорожку. Я мусульманин.

Замирающее шарканье шагов утянулось в неведомую глубину подвала, и стало совсем тихо.

Кап.

Кап.

Оза несколько мгновений собиралась с духом, а потом села. Перевела дыхание. Ничего, совместимо с жизнью. Могло быть хуже. Покрывавшая ее вонючая дрянь свалилась с плеч, она оглядела себя. Да, нехило уделали… Интеллигенты, блин. И неожиданно для себя хихикнула. Этому говнюку теперь до конца дней пизда с зубами сниться будет.

Из-за огибающих угол стены лохматых труб показалась бабка.

Она, верно, услышала, как зашуршали тряпки и пошла посмотреть. Некоторое время она и Оза молча глядели друг на друга.

Бабка была маленькая, замотанная в какие-то серые лохмотья. Лицо ее было тоже серым, одутловатым. И шелушилось. И на губе ярко гнил герпес.

Она неуклюже, по-утиному, шагнула вперед.

Остановилась в двух шагах. До Озы докатилась волна кислой вони.

Оза вжалась спиной в шершавую стену.

— Очнулась? — ласково спросила подземная карга. — Вот и молодец, вот и умница. Попить хочешь?

Пить — тут?

А покушать из унитазика?

— Ты кто? — ошалело спросила Оза.

Бабка улыбнулась.

— Бомжиха, — просто ответила она.

— А… А этот? С кем вы терли?

— В смысле — разговаривали?

— Ну… угу.

— Это сокурсник мой. Пять лет на физмате вместе… — бабка запнулась. — Давно. Шесть геологических эпох назад. Тогда у нас было чему иностранцев учить. Потом он домой вернулся, я тут науку двигала, он там… Теперь вот свиделись. Ломтик счастья под старость… А ты кто?

Оза даже растерялась от такого вопроса.

— Ты что, телевизор не смотришь?

Бабка добродушно, уютно засмеялась. Ну точно — домик в деревне. Только засраный.

— Вот наши телевизоры, — сказала она, похлопав ладошкой по замотанной в растрепанную ветошь капающей трубе.

— Гонишь… — потрясенно сказала Оза.

— Сообщить-то про тебя кому? Дом-то твой где, девочка?

— Да я… Да я звезда! Я чуть не стала лицом прокладок Easy-Lazy!

Бабка задумчиво наклонила голову набок. Точно курица. Долго молчала, что-то соображая.

— Так это тебя за прокладки так?

Оза не ответила. Смотрела на ведьму, не моргая.

— Знаешь, — осторожно сказала бабка. — Вообще-то, лицо — это… у людей…

Замолчав, она подошла почти вплотную к Озе. Озу замутило всерьез. Бабка порылась в лохмотьях у себя на груди, выпростала откуда-то из смердящих глубин маленький крестик и, не снимая с шеи, протянула, на сколько цепочки хватило, в сторону Озы.

Ну, точно фанатичка, с бешенством подумала Оза. Сейчас зомбировать начнет. Теперь понятно, на кой я сектантам понадобилась. Оза много читала в сети про зомбирование. Поддашься — прощай, свобода.

— Вот что я тебе скажу, — проговорила вонючая ведьма. — Господь милостив. Я, как тут поселилась, это точно поняла. Поцелуй крестик и покайся немножко. Ну немножко совсем. Скажи: Господи, не то я делаю, но ты верни мне лицо человеческое.

Целовать?

Губами? Вот то, что висело под ее тухлой рваниной? Касалось зловонной дряблой кожи, наверное, теплое от нее?

А вши-то, вши?!

Бабка сделала еще шаг.

Оза ничего не успела подумать — сработали отвращение и гадливость. И страх. Ее руки сами пружинисто взлетели и отпихнули бабку что было сил.

А та оказалась неожиданно легкой. Будто наполовину состояла из намотанного вкривь и вкось тряпья, а живая сердцевинка под многослойными лохмотьями была девичьи стройной. Лицо бабки потешно исказилось от удивления; размахивая руками в тщетных попытках удержать равновесие — серой молнией брызнул в сторону на лопнувшей цепочке крестик — она, заваливаясь, пробежала назад несколько торопливых кренящихся шагов и с коротким глухим стуком приложилась затылком об ту самую капающую трубу. Охнула коротко и бессильно, будто квакнула. И сползла на пол.

Кап.

Кап.

— Эй… — осторожно позвала Оза.

Кап. Кап. Кап.

Оза облизнула губы.

А пить-то правда хочется, вдруг поняла она.

— Эй, бабка, — позвала она снова. — Хорош слезу давить, подымайся.

Кап.

Тишина.

Кап.

По грязному полу из-под кудлатой седой головы поползло что-то вишневое, отблескивающее.

Ептыть, подумала Оза.

В смятении она вскочила, заметалась. Боли она уже не чувствовала, не до боли было. Мужик вот-вот придет… Прямо так бежать, что ли? Она еще раз наскоро оглядела себя. Эх, трусы мои, трусы, как же вы мне шли… Ладно, лишь бы выбраться — не последние трусы в жизни. Драная, с проплешинами, в ороговелых стеклянистых струпьях шуба оказалась как нельзя кстати. Застегнется? Ага, застегнулась. На единственную пуговицу. Хорошо хоть одна уцелела, все-таки не буду пузом сверкать по январской Москве. Мужик вроде вон туда ушел, там шаги затихли, слева. Озу трясло. Скорей, скорей…

Железная дверь подалась, и тухлая теснина разлетелась простором — будто нарыв лопнул. От опалившего кожу сладкого воздуха закружилась голова.

Было черно и безлюдно. Мела поземка — дымила над сугробами, струилась призрачно поперек дороги. Мерзнущие в ряд кусты размахивали голыми ветвями. Где-то поодаль, в щелях, сиял рыжим светом и бурлил мерцающими облаками выхлопов какой-то проспект, но тут, между однообразными спальными коробками, не шевелилось ни души. Горели зимние окна, разноцветные, как елочные игрушки, и оттого словно бы праздничные. Но это только казалось, будто за каждым — уют и счастье; там просто копошились, скандалили и свирепо делили свои крохи одинаковые серые люди. Жрут трудяги, завтракают торопливо. На работу свою тупую хотят. Оскальзываясь не чующими холода босыми ногами по утоптанному снегу, Оза без единой мысли добежала до угла огромного унылого многоквартирника — и тут ее осенило. Она даже остановилась.

В американское посольство надо гнать, вот что.

Она торопливо принялась озираться. Таблички на домах давно стали необязательной роскошью, но Озе повезло; и улица, и номер. Ага, вот я где, ну надо же… Никогда бы не подумала, что совсем рядом от нормальной жизни такие подвалы… Она повторила про себя адрес дважды. За выявление укрывшегося в России иранского физика ей ножки будут целовать. Исламский атомный терроризм — это вам не кот начихал. Да мне, поняла Оза с восторгом, Пурпурное сердце навесят! А уж с Пурпурным-то сердцем я точно стану лицом прокладок! Не отвертятся!

Придерживая рукой разлетающуюся на бегу шубу, она брызнула за угол, и едва не налетела на темного и неподвижного, как памятник, высокого мужчину. Отшатнулась. Тот смотрел на нее. Высокий, смуглая морда в черной щетине. Глаза страшные. Азер, похоже. Блин, ну сколько можно приключений на одну жопу…