Люди-феномены - Николай Непомнящий

В назначенную ночь Дон Хуан является в церковь, ощупью пробирается вперед, пока не натыкается на статую, которая вышла к нему навстречу. После «могильного» ужина, до которого никто не дотрагивался, настает расплата. Каменный хозяин берет за руку Дон Хуана и влечет его за собой. Отчаянный идальго выхватывает шпагу и пытается заколоть командора вторично. Клинок пронзает лишь воздух. Дон Хуан обращается к Богу, клянется, что честь донны Анны не была запятнана, и требует духовника. Поздно: земля разверзается и оба проваливаются в ад.

В документах того времени иногда встречаются удивительные для нас пассажи. Летописец Гвидо де Бонифацио был свидетелем краткого пребывания Дон Хуана в Неаполе.

Возвратившись в родное Палермо, Гвидо пишет достаточно свободно о череде «подвигов во славу Венеры»: «Стараниями разгневанных отцов некоторые опечаленные девицы очень быстро приобрели мужей. Вскоре в их семьях появятся прелестные отпрыски, и, хотя никто не посмеет назвать их бастардами, род Тенорио продолжится в Неаполитанском королевстве.

Сей идальго благороден и храбр, приятен лицом и, если бы не приверженность к плотскому греху, был бы желанным мужем и отцом в любой семье. Его кончина была предопределена свыше. Гибель в объятиях каменной статуи за необузданную многогрешность есть предостережение для иных нарушителей Божьих Заповедей».

Али-Мабун аль-Назаффар (именуемый европейскими схоластами Средневековья Алкофрибасом Назье) в «Жемчужине созерцания» приводит рассказ об испанском греховоднике доне Жоазо, в котором мы узнаем Дон Хуана.

Хитрый Жоазо избегает козней Черного демона (дьявола), который хочет утащить его в преисподнюю. Грешник едет по берегу реки в жаркий полдень и видит, как на другом берегу некто пьет что-то из серебряной фляги. Он кричит незнакомцу, чтобы тот позволил и ему утолить жажду. Рука незнакомца удлиняется, протягивается через реку. Жоазо, обуянный гордыней и не желающий знать, что сего быть не может, тянется к фляге. Но она исчезает, а когтистые пальцы незнакомца – это сам дьявол – вцепляется в руку дона Жоазо. Он, не устрашившись, левой рукой выхватывает шпагу и, подняв ее, как крест, отгоняет нечистого. С воем и зубовным скрежетом Черный демон исчезает вместе с лошадью, которая оборачивается вторым дьяволом.

Аль-Назаффар говорит осуждающе: «Удивительно, как эти кяфиры (неверные, немусульмане) превращают смертоубийственное орудие в подобие священного для себя символа, пусть даже для спасения души».

В испанских легендах аналогичная история рассказана иначе. Однажды вечером Дон Хуан вышел прогуляться по Севилье. Идя правым берегом Гвадалквивира, он заметил на другом берегу незнакомца, курящего сигару. Недолго думая, Дон Хуан тоже вынимает сигару и кричит через реку, чтобы тот дал ему прикурить.

Рука незнакомца вытягивается и подносит сигару Дон Хуану. Он, совсем не смущенный этим странным фактом, смело закуривает и продолжает свою прогулку. Народная молва считает этот случай доказательством связей Дон Хуана с адскими силами, за что он в конце концов поплатился…

Несмотря на порочность своей натуры и бесконечный эгоизм, Дон Хуан по-прежнему остается одним из самых популярных героев прошлого. Почти четыре века назад его имя впервые прозвучало по всей Европе в пьесе благочестивого монаха и с тех пор стало нарицательным. Его образ повторялся в множестве литературных и музыкальных произведений.

В конце XVIII века в архиве Саламанкской епархии было найдено письмо, в котором упоминается Тирсо де Молина («брат Габриель»), Даты нет, но по содержанию можно предположить, что оно было написано в 40-х годах того века, когда «Севильский обольститель» стал широко известен в Европе. «Наш скромный и богобоязненный брат Габриель пришел ко мне вчера в явном смущении. Он только что случайно посмотрел на ярмарке кукольное действие по его знаменитой пьесе. Дон Хуан, приехав в Неаполь, сидит в каком-то питейном заведении с кубком вина и распевает песню. Ставили действо это итальянцы, неплохо говорящие на нашем языке. Песня звучала на итальянском: наши простолюдины не понимали, что это значит: „Ряса, обагренная вином“. Во имя всех святых, как немного нужно, чтобы из назидательной истории сделать нечто противоположное. Брат Габриель ничем не проявил своего возмущения, а только подумал, что сделал бы на его месте Дон Хуан, поддерживаемый темными силами. Вероятно, пожелал бы нескромным итальянцам что-либо недоброе.

И тут же действо прервалось, куклы исчезли со сцены, а в балагане началась громкая ссора, перешедшая в драку. Брат Габриель, смущенный быстрым исполнением своего пожелания, покинул ярмарочную площадь и отправился прямо в собор, где исповедовался и прочел надлежащее число молитв. История странная и удивительная».

Картахена де Альмейда, кордовский лиценциат, посетил Севилью через полвека после гибели Дон Хуана. Среди его воспоминаний об этом путешествии была обнаружена в 1522 году запись, касавшаяся последующих событий. Она оставалась почти неизвестной до времени Тирсо де Молина, который отыскал ее в собрании манускриптов некоего знатного рода. Однако она не привлекла внимания любознательного монаха, ибо не вписывалась в сюжет его повествования о Дон Хуане. Повторно эти воспоминания были извлечены на свет лишь в конце XVII века.

Де Альмейда посетил монастырь Св. Франциска, и один из монахов в доверительной беседе под великим секретом рассказал, где покоится прах многогрешного идальго, душа которого была ввергнута в ад. Монах показал ему могильный холмик без надгробия в глубине при-монастырского сада вне стен обители. Он также пояснил, что душу великого соблазнителя дьявол унес, вселившись в статую командора, а бренное тело бросил у гробницы. Дон Хуан продал душу давно, но не спешил выполнить обещание и находил все новые и новые увертки. Вдобавок он умудрился носить на себе реликвию святого Яго Компостельского. Одна из возлюбленных Дон Хуана, умирая у него на руках от смертельной раны, нанесенной ревнивым мужем, заставила совратителя поклясться, что до самой смерти он не расстанется с реликвией, которую та одела ему на шею слабеющими руками. Дон Хуан жаловался своему слуге, что ладанка все время жжет его, как раскаленный металл. Приписав сие своей греховности, он не нарушил слово, данное умирающей.

Монахи решили похоронить Дон Хуана тайно. Один из монахов увидел на шее мертвеца цепочку и хотел снять ее, чтобы не оставлять священную реликвию в могиле грешника. Однако с криком отдернул руку – цепочка была раскалена. Другой инок решил снять ее при помощи ветки, но приор запретил это. Реликвия осталась на груди нечестивца.

Некоторые из любовниц Дон Хуана, затратив большие деньги на подкупы, сумели прознать, где он похоронен. Они приходили безутешно рыдать, приносили цветы на его могилу. Сила греха была такова, что цветы быстро рассыпались в прах.

’ А потом наступило вековое забвение (неполное, ибо Дон Хуан продолжал жить в народных сказаниях и романсеро): хроники упрятаны под замок, неутешные возлюбленные постепенно ушли в мир иной, за ними последовали (или опередили их) родители и неотмщенные мужья и женихи. Понадобилась любознательность необычного монаха, его удача в поисках, талант драматурга – и перед восхищенными читателями и зрителями Дон Хуан воскрес. Полный жизни, жажды чувственных наслаждений, безудержной храбрости, изощренного коварства. Когда он признается в любви – это чувство сильное, истинное для данного момента, страстное, и поэтому его очередные жертвы так бурно откликаются на его призыв. Но так же быстро наступает разочарование: сегодняшняя избранница уже не привлекает больше, он стремится к другой, новой, надеясь найти в ней тот идеал, к которому напрасно стремится.

Недаром у Пушкина Дон Жуан в последние мгновения жизни вспоминает Анну – ту, к которой стремился всю жизнь, стремился, напрасно растрачивая духовные силы в калейдоскопе любовных приключений.

Парацельс – философ огня

В любой книге по истории медицины упоминается имя Парацельса, снискавшего славу лучшего врача своего времени. Правда, оценивается его вклад неоднозначно: исследователи непременно упомянут о том, что он был мистиком, применял для лечения магию, высказывал наивные взгляды на строение тела человека и функционирование человеческого организма, занимался алхимией, применял странные лекарства и т. д. После такой характеристики остается недоуменный вопрос – как же удавалось Парацельсу лечить, и притом успешно тяжелейшие болезни, и почему его вклад в науку сомнителен?

На самом деле взгляды его были не более наивными, чем наши нынешние, если на них посмотреть с перспективы пяти грядущих веков. Кое в чем врач оказался поразительно прозорливым. Так, его очень долго ругали за переоценку роли химических лекарств. И что же?

Через 300 лет после смерти Парацельса химические лекарственные средства почти вытеснили все остальные. Другой пример: еще не так давно представители научной медицины потешались над тем, как Парацельс назначал своим больным «вечные» таблетки сурьмы: после того как металлическая таблетка проходила по желудочно-кишечному тракту и выходила наружу, ее следовало вынуть из кала, тщательно промыть и принимать повторно. Но затем, когда была открыта роль микроэлементов в организме человека, смешки затихли: оказалось, что сурьмяные и другие металлические таблетки могли в определенных случаях быть лечебным средством.