Королева в раковине - Ципора Кохави-Рейни

— Чего желает маленькая госпожа? — поклонился ей человек в белом халате.

— Отрезать косы!

— Мать разрешила?

— Разрешила, конечно же, разрешила, — и в груди у нее защемило, от неловкости недопустимого вранья.

— Посидите, маленькая госпожа, пока подойдет ваша очередь.

— Нет! Я тороплюсь, — заставила она парикмахера немедленно отрезать косы, пока не раздумала.

Парикмахер, женщины, сидевшие под колпаками для сушки волос, и девушки, обучающиеся парикмахерскому искусству, засмеялись. Увидев себя в зеркале, Бертель вскочила и убежала на улицу.

— Иисусе! Лягушка! — Фрида встретила ее первой.

— Фуй, фуй! — Бумба обошел «лягушку» с громкими и радостными восклицаниями.

Со всех этажей сбежались домочадцы.

— Сумасшедший раввин женского рода, — дед явился на шум и крики. Покрутил усы, прокашлялся, покачал головой, с трудом выдавил из горла смех.

— Кто отрезал тебе волосы? Чистильщик сапог? — смеялись Эльза и Руфь.

— Эта девочка — сумасшедшая, — глаза Фриды выскочили из орбит.

— Ты — христианка, и ничего не понимаешь! — разрыдалась Бертель, ощутив в этот миг, что совесть ее нечиста. Отец просил ее не срезать черные косы в память о покойной матери, которая их так любила.

— Бертель, я не позволю тебе унижать нашу Фриду! — строгим голосом отчитал ее дед.

Лицо Фриды покраснело. Глаза горели.

— Иисус Христос и святая Мария! С волосами улетучились остатки твоего разума. Сорок лет я растила твоего отца. Растила твоих братьев и сестер. Душа моя исходила болью из-за твоей опухоли. И вдруг ничего не понимаю, потому что я христианка!

— Я уйду из дома! Уеду в Палестину!

— Глупости, зачем тебе уезжать в Австралию?! — поддел дед внучку.

— Я сказала — в Палестину!!!

— Палестина, Австралия — какая разница! Чего тебе жить в пустыне, которую захватили преступники! Ты кто? Преступница или дочь благородного семейства?! В твоем молодежном движении тебя совсем сбили с толку.

Усы деда топорщились и дрожали. Эта помешанная на еврействе малышка насмехается над культурой и стилем жизни семьи, обвиняет семью в том, что связана с частной собственностью. Хуже всего, что своей глупой идеологией девочка выкорчевывает духовные принципы больного отца. Дед гневается. Стараясь обрадовать внучку, он внес пожертвование в Основной фонд этих ее сионистов, но есть предел ее сумасшествиям. Все ей мешает: свиньи на его усадьбе, елки на праздник Рождества. Не дает ей покоя уважительное отношение отца к Иисусу.

— Оставьте ее в покое. Нет никакой беды. Волосы у нее отрастут, — Лотшин пытается всех успокоить, а Гейнц гладит ее остриженную голову.

Сухой кашель возвещает появление в гостиной Артура. Воцаряется тишина. Глаза всех устремлены на отца, состояние здоровья которого в последние дни вызывает тревогу.

— В молодежной организации не носят длинные волосы, — извиняется Бертель перед отцом, не перестающим кашлять и приглашающим ее на беседу в свой кабинет.

— У тебя мягкие волосы, такие же были у твоей матери.

Голос отца не сердитый, но в нем, все же, ощутима досада, что она не подумала о матери, совершая свой поступок. Увидев дочь, отец скривился, но тут же взял себя в руки.

— Да, это не очень красиво, но так ты более походишь на скаутов.

Бертель замкнулась. Она понимала, что короткая стрижка делает ее лицо еще более некрасивым, но чтобы быть похожей на скаутов, она готова вынести любую душевную боль.

В эти дни характер клуба скаутов меняется. В знак протеста против антисемитизма вожатые-социалисты заставляют скаутов все время ходить в форме. Артур не выносит черную рабочую рубаху и всякие металлические эмблемы вдобавок к грубым ботинкам, подкованным гвоздями. Доктор Герман сказал Артуру, что в последнее время Бертель, единственная во всей школе, ходит в форме скаута и просил, чтобы она сменила одежду к празднованию столетия со дня смерти Гёте, которое состоится в последних числах декабря.

В гимназии имени королевы Луизы началась лихорадочная подготовка к празднику — к вечерам, лекциям, собраниям. Из всех учениц класса Бертель была выбрана для участия в главном представлении. Она должна прочесть большую драматическую поэму Гёте о смерти сына на руках отца. При этом учитывалась феноменальная память девочки. Бертель жаждет выступить на этом чудесном представлении, посвященном Гёте, но при одном условии: выступая, она не снимет свою черную рубаху скаута. Она не нарушит законы молодежного движения. Доктор Герман искал поддержку у своего друга. Не может быть и речи, чтобы ученица выступила в грубых, подкованных гвоздями, ботинках, в черной рубахе, сливающейся с ее смуглой кожей, в галстуке, с закатанными рукавами, оголенными коленками и подсумком на боку, поблескивающим множеством пряжек. Директор не слишком распространялся, только объяснил, что Бертель прекрасно декламирует чудесную поэму, не говоря уже о том, что ни одна ученица не способна выучить наизусть такой длинный текст. Артур обещал, что в честь открытия юбилейного года Гёте дочь его оденется, как положено, для чего пригасил к себе в кабинет главу подразделения скаутов. Артур, прищурившись, разглядывал неряшливую одежду парня, сидящего напротив.

— Эта черная форма необходима в духовном плане. Такую форму носят молодые евреи-халуцы, — Франц, по кличке Хойна, с большим воодушевлением описывал рабочую одежду еврейских трудящихся Палестины, такую же, как одежда скаутов.

Он непроизвольно углубился в историю движения «Молодой страж», которое возникло в Польше в 1913 году, и в настоящее время создано в Берлине. Глава скаутов упомянул один из главных принципов молодежного сионистского движения. Основной упор делается на воспитании нового человека в свободном еврейском обществе в новой стране. Уметь жить в коллективе и сдерживать свои страсти, отучиться от эгоистических черт во имя общества, сосуществовать с ближним в самом высоком смысле этого слова. Хойна, студент медицинского факультета университета имени Гумбольдта, произвел впечатление на Артура серьезным выражением лица и воспитанностью. Именно таким представлял Артур интеллигентного парня, и потому поделился своими размышлениями:

— Не может быть, чтобы вы воспитывали детей в духе противостояния всем вокруг, — сказал Артур, считая, что во главе воспитания должны стоять общечеловеческие и эстетические ценности.

На что Хойна ответил негромким спокойным голосом:

— Мир не имеет значения, Израиль — центр всех наших устремлений.

И не оставил даже малейшей лазейки к компромиссу. И все же проблема была решена: Бертель выступит в белой рубахе, но в простой синей юбке и подкованных гвоздями ботинках.