Беатриса - Оноре Бальзак

Итак, решено, — мы возвращаемся в развалины Геников. Каллист, которого в достаточной мере обеспокоило мое беспокойство, увозит меня. Или он слишком мало знает свет, раз он ни о чем не догадывается, или, если он знает причину моего бегства, он не любит меня. Я дрожу, я ужасаюсь при мысли, что моя догадка перейдет в уверенность, и поэтому я, как ребенок, закрываю руками глаза, чтобы не услышать звук выстрела. Ах, маменька, я чувствую, что Каллист не любит меня той любовью, которая живет в моем сердце. Он очарователен, это так; но какой мужчина, если только он не просто чудовище, не будет, подобно Каллисту, любезным и милым, когда ему отданы в дар все цветы, распустившиеся в душе двадцатилетней девушки, воспитанной Вами, чистой, как я, и которая, по уверению многих дам, хороша собою».

Забыл ли он ее? Эта мысль завладела всем моим существом, звучит как упрек в моей душе! Ах, дорогая маменька, неужели же всем женщинам приходится сражаться против воспоминаний? На чистых девушках должны жениться только чистые невинные юноши! Но это наивная утопия, лучше уж иметь соперницу в прошлом, чем в настоящем. Пожалейте меня, маменька, хотя сейчас я счастлива, как может быть счастлива женщина, которая боится потерять свое счастье и цепляется за него!.. Так можно убить счастье, — говорит наша глубокомысленная Клотильда.

Я заметила, что в последние пять месяцев я думаю только о себе, то есть о Каллисте. Передайте сестрице Клотильде, что временами я проникаюсь ее печальной мудростью; она счастлива тем, что хранит верность мертвецу, ей нечего бояться соперницы. Нежно целую мою милую Атенаис, я вижу, что Жюст без ума от нее. Из вашего последнего письма я поняла, что он стал бояться, как бы Атенаис не выдали за другого. Взращивайте эту боязнь, как редкостный цветок. Атенаис будет госпожой, а я, трепетавшая от страха, что не получу Каллиста, стала его рабой. Нежно целую Вас, милая маменька. Ах! Если все мои страхи не напрасны, Камилл Мопен дорогой ценой продала мне свое сокровище... Передайте папеньке мой сердечный привет».

Эти письма как нельзя лучше раскрывают тайну отношений жены и мужа. Для Сабины их брак был браком по любви, а Каллист подчинился требованиям света. Вместе с тем радости медового месяца взяли свое. Во время пребывания молодых супругов в Бретани знаменитый архитектор Грендо, под неусыпным наблюдением Клотильды, герцогини и герцога де Гранлье, самолично руководил работами по восстановлению и убранству парижского особняка дю Геников. Общими усилиями все было подготовлено, и в декабре 1838 года молодая чета возвратилась в Париж. Сабина с удовольствием поселилась на улице Бурбон, ей даже не столько нравилась роль хозяйки дома, сколько хотелось увидеть, каким покажется их брак ее близким. Каллист в качестве равнодушного, разочарованного красавца охотно предоставлял своей теще и свояченице Клотильде вывозить его в свет, а те были признательны за такое послушание. Он занял в обществе заметное положение, в полном соответствии со своим именем, состоянием и связями. Успехи Сабины, которая считалась одной из первых парижских красавиц, светские развлечения и светские обязанности, все те утехи, на которые так щедр зимний сезон в Париже, укрепили их семейное счастье, ибо и возбуждали чувство, и давали ему роздых. Сабина, видя, что мать и сестра радуются ее счастью, а холодность Каллиста приписывают просто его английскому воспитанию, оставила свои мрачные мысли: она знала, что ей завидуют десятки молодых женщин, неудачно вышедших замуж, и прогнала все свои страхи в страну химер. Наконец беременность Сабины добавила к гарантиям, даваемым бездетным браком, — этим полусоюзом, — новую гарантию, которую очень рекомендуют опытные женщины. В октябре 1839 года молодая баронесса дю Геник разрешилась от бремени сыном и настояла на том, чтобы самой его кормить. Это было безумие, по мнению большинства дам. Но настоящая женщина хочет быть матерью во всей полноте, особенно когда ребенок рождается от боготворимого мужа. К концу следующего лета, в августе 1840 года, Сабина собиралась отнять от груди своего первенца. За время двухлетнего пребывания в Париже Каллист окончательно освободился от той наивности, которая украшала его первые шаги в мире чувств. Он сдружился с молодым герцогом Жоржем де Мофриньезом, который тоже недавно женился на богатой наследнице, Берте де Сен-Синь, с виконтом Савиньеном де Портандюэром, с герцогом и герцогиней де Реторе, с герцогом и герцогиней де Ленонкур-Шолье, со всеми завсегдатаями салона его тещи, и тут только он понял, насколько провинциальная жизнь отлична от жизни парижской. Богатство приносит с собой часы злополучной праздности, и никакая столица в мире не умеет лучше Парижа позабавить вас, очаровать и рассеять. От длительного общения с молодыми мужьями, которые преспокойно покидают самое благородное, самое прекрасное создание ради сигары и партии в вист, ради удовольствия клубной беседы или ради волнений скачек, семейные добродетели молодого бретонского дворянина сильно потускнели. Чисто материнское желание женщины не докучать и не стеснять ни в чем своего мужа всегда способствует рассеянному образу жизни юных супругов. А женщина так гордится, когда муж, которому она предоставляет полную свободу, возвращается именно к ней!..

В октябре того же года, чтобы спастись от криков только что отнятого от груди ребенка, Каллист, по совету Сабины, которая не могла без боли видеть нахмуренное чело своего супруга, отправился в театр Варьете, где как раз давали новую пьесу.

Лакею поручили достать место в партере, и он купил кресло в той части зала, что зовется авансценой. В первом же антракте, оглядывая зал, Каллист заметил в одной из двух нижних лож авансцены, в четырех шагах от себя, г-жу де Рошфид. Беатриса в Париже! Беатриса в обществе! Эти две мысли, как две отточенные стрелы, пронзили сердце Каллиста. Увидеть ее вновь через три года! Как передать смятение, охватившее душу влюбленного, который не только не забыл Беатрисы, но десятки раз сливал ее образ с женой, так что сама жена наконец заметила это! Кто поймет, каким образом поэма оборвавшейся, непризнанной, но не угасшей любви сделала пресным супружеское счастье и неиссякаемую нежность молодой жены? Беатриса была светом, солнцем, движением, самой жизнью, чем-то неизведанным; а Сабина — это повинность, сумерки, нечто заранее известное. Одна — наслаждение, другая — скука. Неожиданная встреча была ударом молнии.

Исполненный честности муж Сабины возымел благородное намерение покинуть театр. Он вышел из зала, но увидел полуоткрытую дверь ложи, и ноги сами понесли его туда, наперекор рассудку. Беатриса сидела в ложе с двумя знаменитостями — Каналисом и Натаном, так сказать, между политикой и литературой. За те три года, что Каллист не видел г-жу де Рошфид, она до странности изменилась и метаморфоза была не в ее пользу. Но она показалась Каллисту по-прежнему поэтичной и притягательной. Хорошенькие парижанки до тридцатилетнего возраста носят свои туалеты просто как одежду, но, перейдя роковой порог четвертого десятка, они хватаются за тряпки, как за оружие, как за средство соблазна, они стараются восполнить увядающую красоту, создают ее искусственно, умело пользуются ею, и вот что отныне определяет их нрав! С помощью нарядов они возвращают себе молодость, изучая до тонкости каждую мелочь женского туалета, — словом, они переходят от природы к искусству. Г-жа де Рошфид испытала все перипетии драмы, которая в этой истории французских нравов XIX века носит название «Покинутая женщина». Конти первый оставил ее, и не удивительно, что она стала великим мастером по части туалета, кокетства и всех видов мишуры.

— Как! Конти здесь нет? — шепнул Каллист на ухо Каналису, после того как сидящие в ложе обменялись с ним банальными приветствиями, которыми начинаются самые торжественные встречи в общественных местах.

Бывший великий поэт Сен-Жерменского предместья два раза побывал министром и ныне, в четвертый раз став депутатом, возлагал надежды на свое ораторское искусство, чтобы снова стать членом кабинета министров. Он многозначительно приложил палец к губам. Этот жест объяснял все.

— Как я рада, что встретилась с вами, — вкрадчиво сказала Беатриса Каллисту. — Я увидела вас прежде, чем вы заметили меня, и сразу подумала, что вы не отречетесь от меня. Ах, Каллист, зачем вы женились, да еще на какой-то дурочке! — шепнула она ему на ухо.

Когда дама шепчет что-то вошедшему к ней в ложу кавалеру и усаживает его подле себя, остальные мужчины, если только они люди светские, всегда найдут предлог удалиться.

— Идемте, Натан! — сказал Каналис. — Маркиза, надеюсь, позволит нам оставить ее ненадолго, мне нужно поговорить с д'Артезом, — вот он в ложе княгини де Кадиньян. Мы должны условиться с ним относительно выступления в палате на завтрашнем заседании.