Кровью омытые. Борис и Глеб - Борис Тумасов

Они уселись рядом на длинную скамью, а огнишный боярин отправился на поварню.

Митрополит заговорил:

— Из византийского корабля, какой бросил якорь поутру, явился ко мне монах. По пути в Киев пристал корабль в Херсонесе, и там от херсонского катапана гости торговые услышали, что князь Мстислав намерился воевать хазар, а с собою позвал печенегов.

— Эвона в чем секрет загадки! — воскликнул Владимир. — А мы, владыка, голову ломали, отчего это Булан орду из запорожской степи увел. Спасибо сыну Мстиславу, отвел грозу от Руси Киевской! — И добавил сожалеючи: — Как могу помочь те, сыне?

Помолчав, спросил:

— О чем еще монах сказывал?

— В письме те, великий князь, патриарх благословение шлет и доволен заботами о Церкви нашей. Твоими стараниями и щедротами она живет. С великим удовлетворением узнал вселенский владыка о твоем желании, князь, иметь на Руси монастыри. На земле не языческим капищам стоять, а храмам и монастырям, где чернецы и черницы дни в молитвах и трудах проводить будут.

— Вот, владыка святый, а ты в том разе сомнение держал, сказывал, не рано-де монастырям на Руси быть?

— Всяк смертному сомнения свойственны. Господи, ужли узрю яз такое, когда вся Русь, веси ее очистятся от язычества и люд в храмы потянется?

Поднялся митрополит. Владимир поманил отрока:

— Помоги владыке.

Опираясь на плечо отрока, Иоанн направился в митрополичьи покои…

Ночь была тихая, окутанная плотной духотой. Над городом встали тучи. Они клубились, наползали на хоромы и избы. Где то-то вдали полыхали зарницы и урчал гром.

В опочивальной дышать нечем. А на улице ни ветерка, замерло все. Дождя бы, а он задержался…

Одолеваем заботами Владимир, и в глазах совсем нет сна. Темень. Позвать, чтоб зажгли свечу? Думы об одном, о Мстиславе. Никому из сыновей он не выделил такого хлопотного княжества. Мстислав княжит с достоинством. Вот и ныне, хотел ли того, нет, а помог Киеву. Ему, великому князю, руку подал…

Припомнился Владимиру разговор с Мстиславом в его прошлый приезд. Тогда он сказал ему:

— Знай, Мстислав, укрепишь княжество Тмутараканское, и, коли пожелаешь, дам тебе в удел Чернигов…

Владимир подумал, что такая пора настает, а в Тмутаракани посадить Глеба. Даст Бог, Новгород усмирить. Завтра о том скажу Борису. Поди, обрадуется, он на добро расточительный, ему бы братьям угодить. Были бы они к нему с чистым сердцем.

Утром поднялся с головной болью, — видно, бессонная ночь и думы тому причина. Поплескался в тазике, отрок спину вытер. Спросил:

— Князь Борис не приехал?

— С темна дожидается.

— Зови!

Борис вошел в опочивальную встревоженный.

— Стряслось чего, отец?

— Присядь. Вчера митрополит навестил меня. К нему монах от патриарха приплыл, в Херсонесе побывал. От него стало известно, Мстислав на хазар собрался, с ним Боняк и Булан. Оттого Булан в Дикую степь подался.

Вскинул голову Борис:

— Можно ли давать веру печенегам?

— О том и я думал. А вот Мстислав не только о себе помыслил, когда печенегов звал, он и о Киевской Руси заботился. Воистину Тмутаракань — щит Руси.

— Такое княжество разве что Мстиславу и посильно.

— То так. Запомни, Борис, когда станешь великим князем, опирайся на Мстислава. Он — воин. И еще мой наказ, Мстиславу выделишь в удел Чернигов, а Глебу владеть княжеством Тмутараканским. Пусть у брата княжить научится…

Дальние дозоры разведали — хазары идут. Не стал Мстислав дожидаться, снял полки, выступил навстречу.

Печенеги Дон перешли, двинулись следом. Три тысячника скачут за ханами Боняком и Буланом, три тысячи всадников топчут копытами землю. Молчит Боняк, и Булан не знаете, о чем он думает. Если рот человека закрыт, как узнать его мудрость?

Искоса Булан поглядывает на брата. Тот щурит и без того узкие глаза, смотрит вдаль. Мыслям в голове стало тесно, и Боняк сказал:

— Когда копье Мстислава достанет хазар, каган потеряет дорогу в степь, и наши вежи будут кочевать от Переяславля до Итиля. У хазар не станет силы порушить наши вежи, тогда мы откроем ворота Кия-города и исполним наказ нашего отца.

— Но ты забыл, что когда конязь Мстислав сломает хребет кагана, его копье упрется в нашу спину.

— В той битве, куда спешит сейчас конязь урусов, он оставит половину своей дружины.

— Но, брат мой любимый по отцу, хотя ты и ведешь только малую часть своих воинов, позволь спросить тебя, разве на том поле, где полягут хазары и урусы, не закроют глаза печенеги?

— Хе! Когда ты сосал еще грудь своей матери, я впервые обнажил саблю…

Воевода Ян Усмошвец отыскал место для боя. Было оно просторное, поросшее пыреем и яркими цветами степного мака. Одним концом поле упиралось в узкую речку, другим, в отдалении — в небольшой сосновый лесок.

Усмошвец удивился лесу так, как удивился бы, встретив степь в лесном краю. Он сошел с коня, до ночи ходил меж старых усыхающих деревьев, трогал рукой молодые деревца, колючие, пахнущие распаренной на солнце хвоей.

Наступили сумерки. Наломав еловых лап, воевода улегся спать тут же.

Ночью ему снился родной Вышгород, где провел детство, лес вокруг и Днепр.

Наутро с передовым отрядом подъехал Мстислав. Вдвоем с Усмошвецем они осмотрели поле. Ян сказал:

— Тут и надобно ждать хазар. Место удобное, и полки успеют передохнуть, изготовиться.

— То так, воевода, дальше идти не след, — подтвердил Мстислав. — Здесь, в челе, тмутараканцы встанут, а по крылам полки левой и правой руки. Большой же полк позади расположится и в бой при нужде ввяжется. Сам же с тмутараканцами встану. А тебе, воевода, на тот час быть с засадным полком, ударишь по ворогу, ежели на левом крыле неустойка будет. Печенеги же полку правой руки подсобят.

Ян согласно кивнул. Глаза его отыскали молодую жену Мстислава, Добронраву. В кольчуге, волосы под шлемом спрятаны, она сидела на коне в окружении дружинников.

Дождавшись, когда Мстислав отъехал, Усмошвец подозвал старого десятника Путяту:

— Княгиню в бою поберегите. Верными людьми окружите.

Путята ответил спокойно:

— Ты на нас, воевода, надейся, пока сами живы будем, с княгини волос не упадет.

Полки подходили, располагались в порядке. Тысяцкий Роман, старший над пешими тмутараканцами, собрав сотников, указал, где какой сотне в бою стоять, после чего разрешил сделать привал.

В полночь, опасаясь русской сторожи, пробирался к печенегам посланный хазарским темником Шаруканем тысячник. Три верных арсия шли за ним по пятам. Тысячник то и дело останавливался, прислушивался.

Услышав печенежскую речь, тысячник пошел смело. Неподалеку у горящих костров сидели и спали печенеги. Тысячник окликнул дозорного, сказал по-печенежски:

— Я посланный темником Шаруканем к хану Боняку.

Подошел печенежский сотник.

— Проведи меня к хану Боняку, — сказал тысячник.

Сотник подвел тысячника к шатру, отогнул полог. Боняк сидел на кошме, обложившись подушками. Его глазки-щелки при свете горящего фитиля с любопытством разглядывали хазарского тысячника.

Отвесив глубокий поклон, тот промолвил:

— Темник Шарукань послал меня к тебе, хану над всеми печенегами, с дарами..

Он повернулся к входу, крикнул, и арсий внес корзину из бараньей кожи. Поставив ее у ног хана, он тотчас вышел. Боняк протянул руку, открыл крышку. Тускло блеснуло золото. Закрыв корзину, Боняк проговорил хрипло:

— На рассвете я уведу печенегов…

Еще и солнце не взошло, а все уже знали: Боняк предал, ушел тайно.

Нахмурившись, Мстислав проходил через поле, где вчера еще стояли печенеги. Дотлевали костры, валялся свежий конский помет. «Недавно снялись», — подумал Мстислав.

Следом за ним шли воевода Усмошвец и боярин Роман. Роман говорил запальчиво:

— Надобно снять большой полк и послать вдогон, наказать достойно.

— Того делать нельзя, — ответил Усмошвец, — хазары рядом. И печенегов не догоним, и Шарукань нас по частям разобьет.

Мстислав согласился с Яном:

— И без печенегов биться будем.

…Исполчилась Русь, стала стеной. Напротив, через узкое поле, хазары изготовились, выжидают, кто первым начнет. Гость торговый тмутараканец Савва копье рукой зажал, другой щит выпятил. Смотрит вперед, боязно: никогда в бою не был. Оглянулся — свои, знакомые лица. Замерли в молчаливом ожидании. Рядом с купцом Саввой друг его, рыбак Бажен, брат княгини Добронравы. А дальше в окружении молодшей дружины Мстислав… Под князем конь белый, голову вскидывает, прядет ушами.

То и другое крыло полки правой и левой руки замкнули. А над шеломами утренний ветер полощет голубой княжий и полковые стяги.

Выбежал на середину поля арсий, поднял меч, вызывая желающего на единоборство. Не успел Савва арсия как следует разглядеть, Бажен от рядов отделился, вышел на поле. Начали они сближаться. С той и другой стороны воины каждый своего подбадривает. Молчит торговый человек Савва, с друга глаз не спускает. А Бажен идет спокойно, в руке топор на длинном топорище. Видит Савва, как взмахнули они разом, один мечом, другой топором, и рухнули на траву. И тут же зычно разнесся голос Мстислава: