В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

— Большинству женщин именно этого и не хватает: они желают разрушить тесные рамки сознания, позволяя наслаждению беспрепятственно наполнять тело. Полное отсутствие границ и предубеждений — только голая страсть и удовлетворение плотских желаний, которые я безошибочно считываю и доставляю им. При условии, конечно, если сам того хочу.

Он провожает оценивающим взором объёмные формы очередной «трепещущей» перед ним девушки, что больше не спешит скрыться от дождя, попав под воздействие его пугающего обаяния: она дрожит от страха, учащённо дышит и, боясь подойти к нам ближе, пожирает Адама плотоядным взглядом издалека.

Просто обалдеть! Не могу поверить! Этого не может быть!

Они боятся, но хотят его. Нечто похожее испытываю и я, но мне не понять, как это может кому-то нравиться? Мне претит сама мысль, что кто-то заставляет моё тело испытывать то, что я сама никогда бы не была способна почувствовать к совершенно безразличному мне человеку.

Я же чуть было не отдалась ему как продажная шлюха, и этот ужасающий факт лишь свидетельствует о том, что вся моя реакция на него не что иное, как лживая иллюзия, толкающая меня подорвать свои нерушимые моральные принципы.

Я сосредоточенно слежу за каждым плавным, нарочито медленным движением мужчины, напоминающим красивые и грозные повадки тигра, готового в любой момент броситься в стремительную атаку.

Продолжая шагать из стороны в сторону, он даже не смотрит на меня, но дурное предчувствие, что постоянно овладевает мной в непосредственной близости Адама, предупреждает: стоит хоть на секунду отвести от него взгляд, как он тут же съест меня с потрохами.

— Ты сказал, если сам того хочешь? Так ты можешь это отключить? — нарушая недолгое молчание, любопытствую я, вселяя внутри себя радостный луч надежды, который тут же гаснет.

— Нет. Я такой, какой есть. Мне это не подвластно. Я имел в виду, что прислушиваюсь к истинным желаниям женщин лишь тогда, когда хочу этого, а не только получить собственное удовольствие, — его губы лукаво изгибаются.

— И часто ты хочешь их слышать? — Не знаю, зачем это спрашиваю. По всей видимости, язык тоже решил жить отдельной жизнью.

— Только в виде исключений, — снисходительно поясняет он.

— Мне кажется или это звучит эгоистично? — Хмурюсь не только от его ответа, но и от постепенно усиливающего напора дождя.

— Я и не говорил, что мои отношения с женщинами чаще всего не направлены сугубо на извлечение собственной пользы, но могу тебя успокоить: они остаются в восторге, даже когда я не думаю об их желаниях.

— Вот это самомнение! — иронично фыркаю.

— Скорее факт, подтверждённый жизненным опытом.

Да уж… даже представлять страшно, насколько велик его жизненный опыт.

— И что, не было исключений? Поголовно все оставались в восторге? — в точности копирую его нахальный тон.

— Да, — с полной серьёзностью отвечает он. — Разница лишь в уровне их «устойчивости».

— Это что ещё значит?

Адам останавливается и, склонив голову на бок, смотрит на меня, будто раздумывая, стоит ли ему что-то рассказывать.

— Сначала ты.

— Что я? — Невольно напрягаюсь всем телом, когда Адам вновь приближается ко мне, и это, разумеется, не ускользает от его внимания.

— Да не бойся ты меня, дикарка, сказал же: в этот раз я ничего тебе не сделаю, — твёрдым голосом обещает он вслед за громовым ударом неба.

Конечно, не сделает!

И не только потому, что мы находимся на улице. С чего я вообще решила, что он нашёл меня для повторения сценария в «Атриуме»?

Это же нелепая глупость.

Сейчас я не сексуальная танцовщица, способная привлечь внимание любого мужчины, а жалкая оборванка, одетая в нищие лохмотья, с бледным, невыразительным лицом и растрёпанными волосами, что благодаря дождю облепляют мокрыми прядями всё моё лицо и шею.

— Расскажи, что ты сейчас чувствуешь? — Адам слегка проводит ладонью по моей руке, что скрыта под плотной тканью пиджака, сквозь которую всё равно проникает тепловая энергия его пальцев.

— Зачем тебе это? — Судорожно вздыхаю, стараясь не выпускать из рук тонкую нить связи с реальностью.

— Просто интересно.

— Это не так легко объяснить.

— А ты попытайся. — Он сверлит меня немигающим взглядом, с откровенным любопытством ожидая ответа.

Немного мешкая, стоит ли мне выполнять его просьбу, всё-таки прикрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями, чтобы суметь объяснить ощущения, что поглощают меня сейчас, когда я буквально укутана в невидимый плед, сотканный из его коварных нитей.

— Это что-то невесомое… Не знаю… Что-то нежное, но в то же время пропускающее ток. — Глубоко вдыхаю, будто с головой окунаясь в мир, где не существует ничего другого, кроме моих необузданных фантазий. — Да… Наверное, подобное можно сравнить с сотней пушистых котиков, которые одновременно трутся об меня, согревают своим теплом, ласкают кожу, невинно точат коготки об нервные окончания, сладко щекочут усиками все чувствительные точки и при этом удовлетворённо урчат, заставляя каждую клетку внутри меня вибрировать так же. И чем дольше я позволяю себе упиваться этим чувством, тем сильнее мои мышцы превращаются в влажные от желания тряпки, которым необходимо, чтобы ты их хорошенько выжал, смял под собой или, наоборот, укрылся, разодрал в клочья или целиком обмотался ими, пропитывая насквозь своим запахом и вкусом… — Я еле заставляю себя открыть глаза прежде, чем пучина эротических галлюцинаций окончательно затянет меня к себе на дно, отрезая всякий путь к спасению.

Лицо Адама едва заметно вытягивается от удивления.

— Что такое? — хрипло выдавливаю я, собирая по крупицам контроль над сознанием.

— Я вообще не понимаю тебя. — Он взирает на меня с предельной озадаченностью.

— Что именно ты не понял?

— Ты испытываешь то же, что и все женщины, — констатирует Адам, сводя брови к переносице, проявляя между ними волевую складку.

— И?

— Почему ты противишься этому?

Его вопрос вызывает во мне безрадостную усмешку.

— Ты правда не понимаешь? — Он отрицательно покачивает головой. — Да потому, что это всё неправда! В самом деле я не чувствую этого влечения. Ты как-то влияешь на моё тело. Я только не пойму, как ты это делаешь? Это же нереально!

— Необычно — да, но вполне реально. Я лишь вытаскиваю наружу то, что ты так усердно скрываешь.

— Нет, это неправда! Такого не может быть!

Моё тело чувствует, что он не врёт, да и пару минут назад мне лично довелось увидеть, как он действует на других женщин, но голова до сих пор отказывается принимать подобное неестественное положение вещей.

— Тебе просто необходимо время свыкнуться с мыслью, что в мире всё же существует нечто необычное, что находится за гранью понимания. Можешь воспринимать это как хочешь: специфической особенностью моей физиологии или просто чудом природы, но это в самом деле реально.

Чудо… Какое слово точное подобрал! Да уж… Кто бы мог подумать?

Ведь именно в тот вечер нашей с ним первой встречи, пребывая в полном отчаянии после потери всех денег, я просила у вселенной о чудесном способе решения своих проблем. Видимо, нужно было более чётко излагать свои желания. Это чудо никак не помогает, а лишь больше усложняет моё и так нелёгкое существование.

— Допустим, я поверила, что всё это правда, но в таком случае — кто вообще тебя просит что-то из меня вытаскивать? Мне этого не надо. Я тебя не знаю, ты меня — тоже. Ты просто наглец, который каким-то необъяснимым образом без разрешения делает со мной нечто плохое.

— Разве это плохое? — Он игриво приподнимает бровь.

— Туманить другим людям головы, безусловно, очень плохо и абсолютно неприемлемо. Может, ты всё-таки какой-то иллюзионист? — вновь выдвигаю более правдоподобное объяснение его сверхъестественной способности.

— Нет.

— Гипнотизёр?

— Определённо нет.

— Искусный фокусник?

— Похоже, чтобы я скрывал голубей за пазухой или кролика в шляпе? — иронизирует умник.