Валигура - Юзеф Игнаций Крашевский

Перегрин, не настаивая, удалился. Через час Мшщуй был уже в замке. Князь Генрих как раз отдыхал после охоты.

– Я сегодня снова чуть не утонул с конём, – сказал он входящему, – как когда-то на той тжебницкой трясине, где сегодня стоит костёл и монастырь. Охота напрасная, а я устал… Перегрин говорит, что вы хотите отсюда ехать прочь.

Что так спешите? – прибавил он. – Уж не из-за немцев ли, которых не любите?

– Из Кракова прибыл посланец, – сказал старик, – я должен.

– Когда должны, езжайте, – отпарировал Генрих, – и скажите набожному и святому мужу, что Генрих, сын его, как однажды сказал и поклялся, так сдержит, потому что душу погубить не хочет за все сокровища этого бренного мира.

Князь проговорил ещё несколько слов, а в конце вынудил Мшщуя принять от него цепочку на память.

– Немецкой работы, – добавил он, смеясь, – но тебе даёт её доброжелательная рука, в которой течёт кровь земляка.

Чтобы не обидеть князя, Мшщуй должен был принять подарок… Перегрин проводил его до постоялого двора, и как раз луна всходила за борами, когда весь отряд оказался за городскими воротами.

Мшщуй вздохнул свободней… В том городке ему было душно… и чуждо… хотел его как можно скорей оставить.

Уже отъехали на несколько стай в поле, а ехали они не спеша и оглядывались; когда за ними послышался цокот копыт, и подъехали всадники. Они ехали, не сворачивая с дороги, беспокойные, точно кого-то искали, за чем-то гнались.

Несколько из них приблизилось к Валигуре и объехало его, другие остались с тыла… Один из людей Мшщуя спросил, что они ночью выслеживают.

– Из замка сбежала женщина, предназначенная для монастыря, – отозвался кто-то из погони. – Никто не знает, как сумела вырваться. Возможно, голова была нездорова… и в приступе безумия сбежала… По всем дорогам выслали погоню.

Мшщуй хотел поскакать быстрее, такое опасение его охватило, но дорога была неровной, в ней были ямы, стояли лужи, которые приходилось объезжать. Кони спотыкались…

Дальше должны были ехать шагом, а погоня вскоре, обыскав заросли у дороги, повернула назад к городу.

Затем Валигура заметил какое-то привидение, стоящее на тракте, вытягивающее руки к нему. Он не имел времени броситься в сторону, оно приблизилось к коню и с криком упало перед ним на землю.

По голосу он узнал Бьянку. Челядь и он, остыв от страха, спешились помогать бессознательной, которая, прийдя в себя, схватила старика за ноги, умоляя, чтобы её не оставлял.

Не сказав ни слова, Мшщуй поднял её на коня своего, приказал дать себе пустого и пустился в дальнейшую дорогу.

Кумкодеш, который не понял ничего, был возмущён и испуган. Это деяние казалось ему святотатственным, не смел говорить и, отступив в тыл, думал, не следовало ли ему вернуться назад в Краков, чтобы не быть свидетелем такого ужаса и позора. Мшщуева челядь также смотрела друг на друга, не узнавая своего пана.

Ещё от того места не отдалились на десяток шагов, когда, как молния, упала на них, окружая со всех сторон, вооружённая замковая челядь: рейтары, кнехты, оруженосцы, всё, что двинулось в погоню за беглой сиротой. Нападение было таким яростным и неожиданным, что Валигура не имел времени достать меч; взяв в зубы поводья, он только свои сильные руки выставил против немцев.

В мгновение ока поднялось такое замешательство, что не могли отличить своих от чужих. Немцам нравилось биться с человеком, который их ненавидел, об этом они знали; краковянам тоже сразиться с ними было бы на руку, если бы не преобладающая сила. Как муравьи обступили замковые люди горстку Мшщуя, сжали её, смяли, окружили.

Один только Кумкодеш, который со своими людьми ехал в конце, вовремя отбежал в сторону и, не в состоянии защищать Мшщуя, решил уйти, чтобы дать знать о его судьбе. Валигура, может, благодаря своей силе, которая к нему с гневом вернулась, тоже отбился бы от кнехтов, если бы с ним не пал конь, на которого он пересел, а когда он лежал, прежде чем смог подняться, на него бросилось несколько человек и прижало его. Должно быть, у них или приказ был поймать его, или сами догадались о том, но приложили усилия, чтобы не дать Мшщую уйти. Двоих из них ударом кулака по голове он уложил на месте, нескольким перебил руки, но они не дали ему подняться с земли и тут же связали верёвками.

Нескольких человек также взяли в плен, остальные сбежали в лес и рассеялись, пользуясь темнотой. Схватили и бессознательную Бьянку с коня. С криками триумфа весь этот сброд потянулся в город. Шум был такой сильный, что его услышали в замке, и навстречу выбежали люди.

Можно себе представить радость тех, которые помнили вчерашнее выступление Мшщуя против немцев и его презрение к языку, когда увидели этого посла епископа, схваченного на горячем преступлении на публичной дороге в отношении женщины, принадлежащей к кортежу княгини.

С этой новостью одни поспешили в грод, другие окружали связанного Валигуру, издеваясь и насмехаясь над ним.

Тогда припомнилось всё, что могло свидетельствовать против него: встреча в дороге с кортежем сестры Анны, тайные разговоры с Бьянкой, потом свидание с ней в замке во время отсутствия князя. Было чем доказать попытку, предательство, соглашение и совершённое насилие над особой, предназначенной для духовной жизни. Немцы со всей фанатичностью подстрекали против своего неприятеля. Князь ещё не определился, что ему делать, когда на него насели, накричали, вынудили в некоторой степени, чтобы виновника тут же посадил в тюрьму.

Преступление было явным. Бьянку схватили на коне Валигуры, кроме того, обороняясь, он убил двоих человек и нескольких покалечил. Тут же прибежавший прокуратор придворных судов, как подобало, немец, начал объяснять князю, что такое ужасное преступление остаться безнаказанным не должно.

Этот человек злоупотребил гостеприимством, устроил заговор самым отвратительным образом, совершил проступок под боком князя, с презрением к его власти, пользуясь своей посольской должностью, показав себя, кроме того, неблагодарным по отношению к пану, который его так добродушно принял.

Самым убедительным для князя было то, что благочестивая пани Ядвига не могла простить оскорбления своего дома и женщины, которая хотела посвятить себя Божьей службе.

После короткого раздумья князь Генрих сдался и выдал приказ запереть Мшщуя в тюрьме. Немцы требовали над ним немедленного суда и примерной кары.

Не достаточно им было ни трёхсот, ни пятидесяти гривен, кричали, что должен поплатиться жизнью. Збислав и маленькая кучка силезцев не смела даже подать голос. Так старого Мшщуя повели прямо в городскую тюрьму, отделив от него людей,