Крот в аквариуме - Владимир Чиков

Но самое удивительное, что Поляков[74], ознакомившись с аттестацией, выразил несогласие с ее некоторыми позициями. На другой день, прихватив с собой подаренный американцем Диллоном серебряный чайный сервиз, он отправился к своему покровителю — начальнику управления кадров. Продолжая играть на личных отношениях с ним, он стал возмущаться, что в аттестации несправедливо указали на его неумение работать с людьми.

— Как можно было утверждать такую двусмысленную аттестацию?! — возмутился он в кабинете генерал-лейтенанта Изотова. — С одной стороны, в ней правильно отмечено, что я добился положительных результатов. А потом вдруг все это перечеркивается одной фразой: «снизил требовательность к подчиненным, что привело к трениям в коллективе» и тому подобное. Нельзя ли это как-то устранить? Если хотите, я могу переговорить с начальником управления и попросить его переделать аттестацию…

Видя, что кадровик отрицательно покачивал головой, явно не соглашаясь, Поляков стал козырять своими якобы хорошими связями с заместителем министра иностранных дел Виктором Стукалиным, послами Георгием Зарубиным и Михаилом Меньшиковым в США, Андреем Дедовским и Алексеем Родионовым в Бирме, Виктором Мальцевым и Юлием Воронцовым в Индии. Намекнул Поляков главному кадровику и о своем желании стать руководителем одного из оперативных управлений или, в случае восстановления, подразделения по подготовке и организации работы с нелегалами.

Генерал Изотов слушал-слушал, потом не выдержал и осадил его:

— Нельзя быть, Дмитрий Федорович, таким агрессивным человеком! Не успел после Индии получить должность, а уже метишь в большие начальники. Нескромно это. Я не знаю, какие ты будешь извлекать дивиденды из своих связей в МИДе, но на данный момент тебе предстоит опуститься с небес на землю…

— Не понял! — прервал Поляков внимательно смотревшего на него Изотова.

— А чего тут понимать?! Надо всего лишь правильно представлять реальную действительность и складывающуюся вокруг себя обстановку. Вот ты совсем недавно получил звание генерал-майора, и пока ты находился в этом звании в Индии, меня тут обвинили в протекционизме. Мне в глаза некоторые офицеры говорили, что полученные тобой должность военного атташе и звание генерала — это типичный случай протекционизма. Теперь-то ты понимаешь, почему предстоит тебе спуститься с небес на землю? И как можно после этого назначать тебя на соответствующую должность?

Поляков, не глядя на Изотова, сидел как в воду опущенный.

Не дождавшись его ответа, Сергей Иванович досадливо продолжал:

— Нам, конечно, хорошо известна твоя мертвая хватка. Но она в последнее время только компрометирует тебя. Так что не кичись, товарищ генерал-майор, своими связями в МИДе! Они у меня покруче твоих. В самом ЦК. Но я никогда не афишировал их… И не злоупотреблял ими…

Поляков молчал. Тени прошлого снова ожили в его памяти: вспомнились подозрения Сенькина и жесткие претензии Сеськина по работе на американском направлении. И нервишки его стали опять пошаливать, снова возникло чувство опасности. «Неужели я мог где-то наследить и чем-то выдать себя? Нет, нет и нет! Это все исключается, — размышлял он, нервически сжимая руки. — Напридумывал сам себе черт-те что! Нет, надо держать себя в руках… А что, собственно, я волнуюсь? Ничего же страшного пока не произошло. Ровным счетом ничего. А если попадусь, то, конечно, мне тогда несдобровать. Тогда мое дело труба. А то, что Сенькин и Сеськин что-то имеют против меня, так это их головная боль. У них же нет никаких фактов. Что они, присутствовали на моих встречах с американцами? Поэтому нечего вбивать себе в голову дурацкие мысли…»

— Дмитрий Федорович, — прервал его размышления Изотов, — а почему ты не интересуешься, где будешь теперь работать? Отпуск-то заканчивается?

— Да какая мне разница, где работать! — сердито огрызнулся Поляков.

— Это почему же? — удивился начальник управления кадров.

Заметив, что Поляков изменился в лице и стал вести себя как-то странно, сидел, словно на пружинах, Изотов, опасаясь, что его протеже может потерять контроль над своими эмоциями и тогда его уже не остановить от грубых выпадов, с загадочным выражением заговорил:

— Дмитрий Федорович, новость есть для тебя. Командованием принято вчера решение о переводе тебя в Военно-дипломатическую академию…

Никак не ожидавший услышать от Изотова такого убийственного для себя сообщения, Поляков вскочил со стула и, едва удерживаясь от резких выражений, закричал:

— А почему вопрос о моем переводе не был согласован лично со мной?

— Это уже не ко мне, — ответил Изотов.

— А к кому же тогда?

— К генералу армии Ивашутину.

Поляков сразу обмяк и опустился на стул. Пытаясь изобразить хладнокровие, он спросил, растягивая слова:

— И на какую же должность вы определили меня?

— Разумеется, на хорошую. На начальника третьего разведывательного факультета.

Поляков скорчил недовольную гримасу и, схватившись за голову, с трудом выдавил из себя:

— И чем же было вызвано такое решение?

— Необходимостью улучшения, вернее, повышения качественной подготовки военных разведчиков. Ты же у нас считаешься самым опытным разведчиком «в поле». Вот тебе и карты в руки, чтобы, как сказал Ивашутин, приблизить учебный процесс к практической работе.

— А не кажется ли вам, Сергей Иванович, что много несуразного в таком решении? Получается, что военной разведке уже не нужны опытные сотрудники для работы за границей?

Поляков смотрел на долго молчавшего кадровика так, словно хотел сказать, что нет такой тайны, которую он не знает, что во всем подлунном мире нет ничего такого, чего ему не положено знать. И, пережив вспышку злости, едва переведя дух, с расстановкой проговорил:

— Давайте не будем, Сергей Иванович, играть в кошки-мышки, вы же отправляете меня в академию на отсидку, как в «райскую группу», созданную при Генштабе.

Начальник управления кадров посуровел и, напустив на себя «государственный вид», сердито произнес:

— Нет, Дмитрий Федорович, это совсем не так. Ты остаешься в утвержденном списке резерва назначения на должности военного атташе и резидента разведки. Твоя служба в ГРУ по-прежнему безупречна, и потому я не сомневаюсь, что где-то года через два-три ты сможешь опять поехать на работу «в поле»… — И после небольшой паузы официальным тоном заключил: — Ничего больше сообщить вам не могу.

Возражать Полякову было нечего, и, пожав плечами, он неестественно громким голосом произнес:

— Что ж, надежда умирает последней. Но не потому, что она сильнее других. Просто ей больше других не хочется умирать…