Психология. Психотехника. Психагогика - Андрей Пузырей

Однако, как ни велико значение работы Зощенко в плане «критики естественнонаучного разума» в психологии, пожалуй, еще большую важность ее разбор мог бы иметь для анализа фундаментальных проблем самой практической психологии, и в частности – того же психоанализа. К сожалению, нам придется ограничиться лишь самыми простыми и предварительными замечаниями, остановившись только на одном частном, хотя и исключительно важном, примере.

Возьмем понятия «болезни» и «здоровья». Для обыденного сознания, да, пожалуй, и для практической психологии, для различных направлений современной психотерапии эти понятия имеют пусть и разное содержание, но вполне устойчивые и однозначные ценностные «маркеры»: здоровье – что бы мы при этом ни имели конкретно в виду – здоровье души или тела, есть всегда безусловное благо, то, к чему нужно стремиться, что нужно сохранять, беречь. А болезнь – особенно тяжелая, серьезная, тем более угрожающая жизни – всегда несчастье, беда, безусловное зло, то, что следует любой ценой устранить, от чего любыми способами и, по возможности, скорее освободиться. Избавление человека от болезни, от недуга, от страдания, возвращение ему прежнего здоровья, то есть возвращение его к прежней, «здоровой» – до болезни – жизни, устранение последствий болезни, – это ли не есть задача и дело терапии, это ли не означает излечение от болезни?

Но действительно ли это столь уж несомненные вещи? Не подводит ли нас их видимая очевидность? Нас, просто людей – в понимании того, что происходит с нами или с нашими близкими, в нашем желании предпринять какие-то действия, быть может, – с самыми серьезными и далекими последствиями. Нас, психологов и психотерапевтов – в нашей профессиональной работе, в наших попытках как-то помочь тем, кто обращается за помощью.

Вернемся к финалу истории с «бедным Федей». Экзема прошла. В данном случае прошла сама, каким-то загадочным образом – только от того, что герой сел в поезд, который уносил его все дальше от места, где приключилось с ним несчастье, где осталась любимая им девушка. Разве в данном случае не следует согласиться с «бедным Федей» и признать его болезнь «величайшим в его жизни несчастьем»? Вспомним к тому же – болезнь, которая не только расстроила его роман, но и едва не стала причиной его физической гибели. Не следует разве радоваться вместе с героем, что опасная, коварная и, казалось, уже неизлечимая болезнь наконец-то покинула его, радоваться тому, что герой снова здоров? Равно как и печалиться вместе с ним и сожалеть, что неожиданное выздоровление произошло только, когда он расстался с любимой, когда уже не было никакого проку от его здоровья, досадовать, что врачи – своими мазями и процедурами – не смогли справиться с болезнью вовремя, не смогли еще до отъезда Феди вернуть ему прежнее здоровье и тем самым сделать возможным его счастье с любимой?

Но действительно ли исчезновение экземы (симптома) означает в случае Феди выздоровление? Здоров ли он теперь, если считать, что тогда, когда его покрывала экзема, он был болен? И действительно ли экзема нашего героя есть только кожная болезнь, доставляющая ему страдания, расстраивающая важные жизненные планы и даже в какой-то момент угрожающая его жизни? И даже: не был ли Федя ближе к действительному здоровью, страдая от экземы, нежели от нее освободившись? И не следует ли сказать, наконец, что он никогда не был в столь опасном и действительно нездоровом состоянии, чем снова став совершенно «здоровым»?!

Что за странные, казалось бы, несуразные вопросы! Вспомним, однако, разбор случая «бедного Феди», который мы выполнили, отправляясь от догадок Зощенко. Он позволяет сказать, что по своему ближайшему (но уже скрытому от сознания) психологическому смыслу экзема была только способом разрешить конфликт между двумя несовместимыми в реальной жизни героя стремлениями: добиться близости с любимой девушкой и во что бы то ни стало избежать ее.

Конфликт, повторим, не осознанный героем и неразрешимый для него как сознательно действующего существа. Иначе говоря, экзема была только особой «косвенной» формой выражения, «текстом», записанным на непонятном для сознания языке психосоматики, через который пытался сказаться некий важный для самопонимания героя смысл.

Уже осознание самого конфликта, его непосредственного содержания – важная задача. Но это только первый шаг самопознания, только начало. Что стоит за каждой из составляющих конфликта? В частности, почему герой не может принять так сильно им желаемой и вроде бы естественной и не имеющей ничего предосудительного возможности близких отношений с любимой и отвечающей ему взаимностью девушкой? Почему он не может осознать своего вроде бы на поверхности лежащего страха? Откуда все это взялось в его жизни? Что мешает ему освободиться от страха? Для чего ему «нужен» этот страх? И т. д. и т. п.

«Симптом, – сказал как-то Лакан, – это место, где хранится истина о человеке!» Если так, что за потаенная истина о нашем герое была записана в его экземе? Приходится признать, что теперь – когда он снова «здоров», когда он «выздоровел» неким «чудесным» образом – мы уже, конечно, не узнаем об этом.

Не узнает и сам герой, если только болезнь не вернется снова, быть может, в другой ситуации и в другой, быть может, более тяжелой форме. Он – здоров? Даже в узком, буквальном смысле мы не могли бы сказать этого: болезнь отступила, стала внешне невидимой, но она, конечно же, не оставила героя, но только спряталась, притаилась.

Но главное даже – в другом, в том, что неопознанным, непонятым и потому психологически действенным, существующим осталось то, что лежит в основании симптома: самый конфликт. И где гарантия, что завтра, даже если блокирована прежняя форма его проявления, он не обнаружит себя каким-то иным, быть может, не менее неприятным образом? Нет, то, что произошло с Федей, конечно же, не излечение. В лучшем случае это всего лишь переход «болезни» из острой формы в форму латентную и хроническую. Или, быть может, даже – скрытый прогресс болезни, образование все новых – до поры до времени невидимых – психологических и соматических «метастазов». «Излечение» героя – только внешнее и потому особенно коварное благополучие. Похоже, что звенел «будильник», который пытался нашего героя пробудить. А случайные и, на первый взгляд – «счастливые» обстоятельства (отъезд домой) этот будильник «выключили», позволив ему и дальше спать и видеть приятные сны. Это-то мы и поспешили назвать «выздоровлением»!

Не есть ли такое «выздоровление» – в той критической жизненной ситуации, в которой мы застаем героя, – нечто более далекое от действительного здоровья, чем пытавшаяся его разбудить, поставить перед необходимостью понять что-то важное в жизни, болезнь? Не есть ли это чудесным образом «свалившееся» на него «здоровье», даже если иметь в виду чисто внешние – физические, соматические последствия, – не есть ли оно своего рода «здоровье-к-смерти»? А «злополучная экзема», окажись она способной пробудить героя, напротив – «болезнь-к-жизни»? Заметим, в психологическом смысле последнее должно было бы означать – «к-Новой-жизни», то есть – к своего рода «второму рождению» героя, рождению его в качестве действительно свободного и, в этом смысле, действительно здорового существа.

Определение человеческих состояний в терминах одномерной оппозиции «здоровья» и «болезни» оказывается совершенно недостаточным.

С точки зрения возможного значения для последующей судьбы человека, для его психологической истории, стало быть, также и с точки зрения психотерапии, приходится задавать вопрос: о каком здоровье (соответственно – болезни) идет речь: о здоровье (болезни) «к смерти» или «к жизни»?

Записав возможные сочетания в виде матрицы,

получаем четыре основных случая, переходы между которыми и задают основные типы событий – как в спонтанной динамике душевной жизни, так и в случае психотерапии.

Схема возможных переходов между основными состояниями:

– возможные спонтанные переходы;

– переходы под действием традиционной психотерапии;

– переходы под действием психотерапии, ориентированной на личностный рост.

Но можно пойти дальше и спросить: а был ли наш – теперь уже «вдвойне бедный» – Федя, который, как выясняется, и освободившись от болезни, не стал здоров, даже и ценой потери любимой девушки не смог «вернуть» себе здоровье, – а был ли он здоров до того, как заболел? В том-то и дело, что нет! Не потому заболел он экземой, что влюбился, но потому и не мог полюбить, не «заболев экземой», что еще до встречи с девушкой был «нездоров», не «ис-целен», то есть – не жил «из» целостности своего существа, ибо, быть может, никогда и не был «целен» – душевно.

Да, быть может, сказал бы читатель, скорее всего так оно и есть, так и должно быть у человека, который, как Федя, не понял того, что с ним происходит, не понял своей болезни. Как жаль, что все это произошло тогда, когда Зощенко еще не мог догадаться, что происходит с его знакомым, не мог сказать ему об этом и тем самым исцелить его. Не мог сделать того, что делал не раз впоследствии (что мы находим в «Неожиданном финале», «Истории молодой женщины» и в других историях), когда он до конца понял – до конца? понял? – свою собственную историю и исцелил себя самого – исцелил?