Укрощение - Джуд Деверо

— А ты тоже испугался, когда пришел за стрелой?

— Я слишком злился на Говардов, чтобы обращать внимание на привидение. Я потерял двух братьев и нуждался в каждой стреле.

— И кто там был?

Роган слегка улыбнулся:

— Я думал, что привидение должно быть… туманным. Но она оказалась совсем настоящей. Держала в руках мою стрелу и пожурила меня. Сказала, что я едва ее не ранил. А я и не подумал, что стреляю в сторону от стен замка.

— О чем вы беседовали?

— Все это очень странно, но я говорил с ней так, как никогда и ни с кем.

— Я тоже. Она столько знала обо мне. О Жанне она что-нибудь сказала?

— Да. Что моя жена не та самая.

— Не та самая? Что это значит?

— Понятия не имею. А пока был с ней, вроде понимал каждое слово. По-моему, это имеет какое-то отношение к стихам.

— К стихам? — удивилась Лайана.

— Я сто лет не думал о них. Вернее, это не столько стихи, сколько загадка. Погоди…

Когда красное и белое сотворят черное,Когда черное и золотое станут единым,Когда единственный и красное сольются,Тогда ты все узнаешь.

Лайана долго не шевелилась.

— И что это означает? — спросила она наконец.

— Не знаю. Иногда я перед сном долго думал о разгадке, но так ни до чего не додумался.

— А Северн не пытался ее разгадать? Или Заред?

— Я никогда их не спрашивал.

Она отстранилась, чтобы взглянуть на него.

— Не спрашивал? Но ведь это может быть каким-то образом связано с церковными книгами. Леди — твоя бабушка, и если кто-то и знает, где лежат книги, так это она.

Роган нахмурился.

— Эта женщина — призрак и давно мертва. Может, я вообще не видел ее, а загадка мне приснилась.

— А вот мне не приснилась история о тебе и Жанне Говард. Леди рассказала, как была прекрасна Жанна и как ты ее любил.

— Я едва знал эту суку и не помню, чтобы она была как-то особенно красива. Никакого сравнения с Иолантой.

Лайана натянула простыню на голую грудь и села.

— Значит, теперь ты хочешь Иоланту? Сразу получишь и деньги, и красоту!

Роган недоуменно поднял брови:

— Иоланта — настоящая стерва. Уверен, что это она все придумала. — Он показал на запертую дверь.

— Зачем? Пытаясь заставить меня простить тебя за то, что в присутствии своих людей заявил о моем безнадежном уродстве?

Роган разинул рот и покачал головой:

— Я никогда ничего подобного не говорил.

— Говорил! Сказал, что женился на мне из-за денег, а не ради моей красоты или моих советов!

— Я лишь сказал правду, — окончательно растерялся Роган. — Мы даже не виделись перед свадьбой, так как же я мог знать, красива ты или нет? Я действительно женился на большом приданом.

Слезы досады выступили на глазах Лайаны.

— А я вышла за тебя, думая, что ты… желаешь меня. Ты поцеловал меня, даже не зная, есть ли у меня деньги.

Роган никогда не пытался понять женщин и сейчас ясно осознал, почему именно.

— Я целовал тебя и когда узнал, что ты богата, — повысил он голос и наклонился над ней. — Целовал, когда ты встала между мной и крестьянами, когда уговорила меня посмотреть пьесу, в которой был выставлен полным идиотом. Я целовал тебя…

— Потому что я твоя жена, ни по каким другим причинам, — перебила она. — Ты сказал всем, что считаешь меня уродиной! Может, я не так красива, как Ио или твоя первая жена, но некоторые мужчины считали, что на меня приятно посмотреть.

Роган в отчаянии воздел руки к небу.

— Ты совсем неплоха, когда не ноешь и не жалуешься.

И тут Лайана разразилась слезами. Она лежала на боку, подтянув колени к подбородку, и рыдала так, что тряслись плечи.

Сначала Роган при виде плачущей жены не ощутил ничего, кроме гнева. Она обвиняла его непонятно в чем. Похоже, он не то ляпнул. Или не так выразился. Но он просто высказал правду, чтобы удержать ее от вечного стремления вмешиваться в его методы правления замком. И какое отношение имеет все это к ее внешности? А желание? Разве он не доказал ей этим утром, как сильно желает ее? Проклятие, за две чертовы долгие недели он не коснулся другой женщины!

Роган сознавал, что имеет полное право сердиться на нее. Это его следует утешать!

Но, видя, как она страдает, он неожиданно смягчился. В детстве, когда он тоже так плакал, старшие братья пинали его и смеялись.

Он неуклюже погладил ее по голове.

— Скажи мне… что не так? — неловко попросил он, почему-то смущаясь.

Она не ответила. Только заплакала еще громче. Тогда он поднял ее, усадил себе на колени и обнял. Ее слезы мигом промочили рубашку у него на плече. Роган отвел с ее лица влажные волосы.

— Что случилось? — снова спросил он.

— Ты считаешь меня уродиной. Я не так красива, как ты, или Северн, или Заред, или Иоланта, но менестрели писали стихи, прославлявшие мою красоту.

Роган хотел сказать, что за деньги можно купить любые стихи, но мудро промолчал.

— Не так красива, как я, говоришь? Или Северн? Насчет меня должен с тобой согласиться, но у нас есть свиньи, до которых Северну далеко.

— И мне, конечно, тоже, — снова заплакала она.

— А я думаю, что сейчас ты красивее, чем когда мы впервые встретились.

Лайана шмыгнула носом и подняла голову.

— И что это означает?

— Не знаю.

Он снова пригладил ее волосы.

— Увидев тебя в церкви, я подумал, что ты похожа на маленького бледного кролика, и не мог отличить тебя от других женщин. Но сейчас… — Он взглянул ей в глаза. — Сейчас на тебя приятно смотреть. Все эти недели я… я думал о тебе.

— А я думала о тебе каждую минуту каждого дня, — призналась она, стиснув его в объятиях. — О, Роган, скажи что-нибудь обо мне. Скажи, что я глупа, надоедлива, сварлива, но, пожалуйста, не называй меня уродиной.

Он прижал ее к себе и шепнул на ухо:

— Не следует ни с кем делиться своими секретами. Люди могут использовать твою откровенность против тебя.

— Но я тебе верю.

Роган невольно подумал, что ее доверие для него лишь обременительный долг и новая ответственность. Он чуть отстранил жену.

— Я стану твердить, что ты первая красавица в мире, если не будешь позорить меня перед моими людьми.

Настала очередь Лайаны потрясенно вытаращить глаза.

— Я никогда не сделала бы ничего подобного! Никогда!

— Ты оспаривала мои приказы крестьянам.

— Да, но ты порол невинных людей.

— Ты пыталась сжечь меня в моей постели.

— В постели другой женщины! — негодующе воскликнула она.

— Ты отвлекаешь меня от моих трудов сладостями, музыкой и нежными улыбками.