Генерал в Белом доме - Роберт Иванов

Все американские гости отмечали ту теплоту, с которой их принимали в СССР. Дуайт Эйзенхауэр писал, что Маршал Жуков и другие официальные лица настаивали, чтобы он «назвал места, которые хотел бы посетить. Они говорили, что нет такого места, которое я не смогу увидеть, если даже потребовалось бы отправиться во Владивосток»[432]. Дуайт с радостью принял приглашение осмотреть сокровища Оружейной палаты Кремля, закрытые в то время для массового обозрения. Оказалось, что почти весь состав американского посольства в Москве, никогда не видевший столь уникальной коллекции, выразил желание сопровождать Эйзенхауэра. Он «шутливо согласился считать их всех временно адъютантами. Группа около шестидесяти человек провела вторую половину дня в музее, рассматривая собранные там драгоценности»[433].

По приглашению Сталина Эйзенхауэр участвовал в просмотре в Кремле документального фильма о битве за Берлин. «Я заинтересовался фильмом, и генералиссимус с готовностью заметил, что даст мне копию фильма». Эйзенхауэр сказал также, что хотел бы иметь фотографию Сталина. Вскоре после отъезда из Москвы он «получил в Берлине полную копию фильма и фотографию генералиссимуса с его дарственной надписью»[434].

Только что закончилась война, для решения важных проблем межсоюзнических отношений была крайне необходима встреча союзников на высшем уровне. Специальный представитель президента Г. Гопкинс уделял этому вопросу первостепенное внимание. Он проявлял большой интерес и к отношению советского руководства к Д. Эйзенхауэру. В частности, Гопкинс сообщал: «Сталин выражал огромное восхищение русских Эйзенхауэром и высказывал сожаление, что не смог видеть его в декабре 1944 г.»[435].

Сталин действительно высоко отзывался об Эйзенхауэре. В беседе с послом США в СССР А. Гарриманом он говорил: «Генерал Эйзенхауэр – великий человек не только из-за своих военных свершений, но и благодаря своему гуманному, дружелюбному, доброму и откровенному характеру. Это не какая-то «грубая» личность, как большинство военных»[436].

Вспоминая свои впечатления от встреч со Сталиным, «Айк позднее заявлял, что у него никогда не было иллюзий в отношении советского диктатора. Он писал о Сталине как об «очень хитром человеке»… Сталин мямлил во время разговора, но собеседник чувствовал, что он мыслит каждую минуту». Сталин был «силен и беспощаден»[437]. Но в период встреч со Сталиным Айк описывал его как «великодушного и отечески» внимательного[438].

Очевидно Сталин был очень хорошим актером, если Эйзенхауэр при встрече с ним был очарован его «великодушием» и «отеческим» вниманием. Все, кто достаточно был знаком с Эйзенхауэром, отмечали, что он неплохо разбирался в людях.

По мнению Амброуза, Эйзенхауэр обладал даром глубокого «проникновения в мысли других людей, от Гитлера в 1945 г. до Хрущева в 1959 г. Айк в очень редких случаях недооценивал своих оппонентов»[439].

Поездка в Советский Союз произвела на Эйзенхауэра очень большое впечатление. И по завершении визита в СССР он направил письмо послу США в СССР А. Гарриману: «Я был бы благодарен, если бы Вы передали Генералиссимусу Сталину мою благодарность не только за предоставление возможности посетить его великую страну, но также за теплоту приема и великолепное гостеприимство, проявленное в отношении меня»[440].

Поездка в Москву была обнадеживающей. Радушный прием, оказанный генералу Эйзенхауэру, как будто давал повод надеяться на возможность дальнейшего развития и укрепления советско-американских отношений.

Настроен Эйзенхауэр был оптимистично, что нашло отражение в целом ряде его публичных выступлений в первое время после окончания войны. В них он признавал возможность, более того – необходимость мирного сосуществования Соединенных Штатов и Советского Союза. Аргументы для такого рода заключения он, в частности, пытался найти и в экскурсах в американскую историю. Например, он обращался к известной речи Авраама Линкольна, который в канун раскола Соединенных Штатов, осуществленного рабовладельцами чтобы спровоцировать Гражданскую войну 1861—1865 гг., говорил: «Дом, разделенный надвое не может стоять». Имея в виду это известное изречение Линкольна, Эйзенхауэр заявил в одной из своих речей вскоре после окончания войны: «Мы должны понимать, что добрый юмор, терпение, настойчивость столь же важны в международных делах, как и в отношениях между отдельными людьми. Если дом Линкольна, будучи разделенным, не мог устоять, то два дома, построенные в разной манере, вполне могут существовать на одной улице». Эйзенхауэр вновь и вновь подчеркивал: «Мы можем жить в мире с теми, чья философия резко отличается от нашей»[441].

Во время приема, устроенного американским послом Гарриманом, пришло сообщение о капитуляции Японии. Это была еще одна совместная победа союзников. Советские и американские участники приема с огромным энтузиазмом восприняли эту весть.

К слову сказать, Эйзенхауэр считал, что не было военной необходимости для участия Советского Союза в войне против Японии, что США и Великобритания обладали достаточными военными силами, чтобы выиграть эту войну и без СССР.

Сторонники подобной точки зрения особенно уверовали в военную удачу англо-американских союзников на Тихоокеанском театре военных действий после атомной бомбардировки Японии.

В современной западной историографии соответствующая точка зрения широко распространена и сегодня. Она нашла свое отражение и в совместной работе историков России, Великобритании и США, опубликованной к 50-летию Победы: «Разумеется, Хиросима (атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. – Р. И.) сделала ненужной спланированную для Советов роль в снижении американских потерь и приближении победоносного окончания тихоокеанской войны»[442].

Самая жестокая в истории человечества война завершилась актом, который заставил серьезно задуматься всех, кому дороги были интересы мира, дружбы и сотрудничества между народами. США сбросили атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки. В кромешном аду атомных взрывов в течение мгновений 300 тыс. мирных граждан обратились в прах. Другие, получив огромные дозы радиоактивного облучения, остались калеками на всю жизнь.

Подобная акция ни в коей мере не была вызвана необходимостью военного порядка. Это явилось началом политики атомного шантажа.

Джон Эйзенхауэр вспоминал, что во время работы Потсдамской конференции однажды вечером они с отцом находились вдвоем в его спальне. Комнату освещал слабый свет ночника. Положив пистолет на стол, Дуайт сел на край кровати и после непродолжительного молчания сказал: «Джон, военный министр Стимсон сообщил мне сегодня, что они создали новую бомбу, основанную на расщеплении атома. Ее мощность превосходит человеческое воображение. Они совершенно серьезно думают о том, чтобы использовать ее против японцев. Все это, конечно, сверхсекретно… Отец явно был в состоянии депрессии»[443].