Непостижимая концепция (антология) - Виктор Точинов

– Видеозапись работала все время? – Горяинов поторопился с вопросом, администратор явно собирался снова сказать что-то вроде «своими руками».

– Да не может она все время работать. Постоянно идут помехи, – поморщился Терпилин. – То «снег» на экране, то помехи полосами, то полностью заливает молоком… От пятнадцати секунд до полутора часов есть лакуны.

– Понятно, – кивнул Горяинов. – И вы решили, что там их кто-то подменил? Почему решили? Ведь наверняка подвергли их проверке. Как вас самого проверяли – анализы, тесты, вопросы… Почему решили, что это не Крозе и не Сорокин?

– Нет, конечно… они прошли все наши наскоро придуманные тесты. Ничего подозрительного. Если бы не комплекс препаратов номер восемь.

– В смысле?

– Капсулы им выдавал я. И я настраивал капсулы по времени рассасывания. Я выставил четыре часа, с двукратным запасом по времени. Они приехали через пять часов. И еще два часа проходили тесты. А я эти два часа мучился сомнениями – сразу их расстрелять или все-таки возможна ошибка? Понимаешь, в капсуле не было тонизаторов и регуляторов, там был яд. Сильный и быстродействующий, из набора наших биологов. Через четыре часа оба – и Крозе, и Сорокин должны были умереть. Если бы они вернулись вовремя, я бы вручил каждому противоядие. Яд должен был убить их три часа назад, но они были живы. Вернулись живыми и, что самое главное, прошли тесты. И все остальное время вели себя совершенно естественно, что не было естественным, согласись… Если бы они не вернулись – мне было бы плохо, я бы мучился, наверное, переживал, но они приехали. Полагаешь, там произошло чудо и капсулы исчезли вместе с ядом? Я в это уже поверить не мог… Но у меня не хватило силы воли приказать их убить. Или самому нажать на спуск. Меня тошнило от одной мысли об убийстве. А потом… Потом мы работали, выполняли распоряжения Базы, тянули рутинную лямку. Даже удивляться перестали чему бы то ни было: вот той самой глине, световым шарам, хрустальному дождю и поющему звездопаду. Здесь может происходить все, что угодно, с этим просто нужно свыкнуться и бесстрастно фиксировать – веришь ты в это или нет. Можно было сравнивать показания приборов и свои личные впечатления… наши ученые – те, кто еще был жив, – привыкли уточнять у меня. Как ты это видишь, Ильмар? Это ведь камень? Не дерево? У меня-то ведь точно не могло случиться наведенных через разъемы «балалаек» галлюцинаций… Мы работали и умирали потихоньку. И убивали тоже. Кто-то сходил с ума, бросался на коллег, но у меня с собой всегда был пистолет. И я стрелял, не задумываясь. Можете посмотреть на следы от пуль на стенах. В столовой я убил Макангу за то, что он начал общаться с лоа. Он оказался членом Католического Вуду, никогда не отличался особым рвением, а тут, на станции, вдруг смог не просто общаться с лоа, а даже управлять ими… В шутку поначалу, все смеялись… нервно, но смеялись, когда лоа приносил ему тарелку… или полотенце плыло по воздуху, извиваясь, как мурена. Но через пару дней Маканга вдруг попытался натравить лоа на Венцеслава. Поссорились, повздорили, Маканга вдруг запел что-то дурным голосом, потянулся скрюченными пальцами к Венцеславу, не дотронулся, сжал воздух в трех метрах от горла. Венцеслав захрипел, забился, но не упал, словно кто-то невидимый его удерживал вертикально. Я выстрелил Маканге в голову… Сара Кэдиган покончила с собой, перерезала вены, Кандауров и Ван Донг не смогли пройти тест по возвращении, несли какую-то чушь, отвечая на вопросы… даже вроде и не слыша вопросов… пришлось задействовать пулеметы… «молотки» вообще оказались самой надежной частью нашего оборудования. Мы остались на станции втроем – я, Крозе и Сорокин. Друг с другом они общались, а меня… нет, не избегали, может, лишь слегка сторонились. Десять дней назад пришло распоряжение Базы снова отправиться в глубь зоны аномалий, забрать приборы. Базе было наплевать на то, что мы тут уже почти все вымерли. И даже на то, что я им сообщил о подмене… о фокусе с капсулами – Базе было наплевать. Им нужно было забрать приборы. Крозе сказал, что плохо себя чувствует. Получалось, что ехать нужно мне с подменышем… Я не мог… Я не собирался… Я… Они что-то поняли. И побежали. С ходу, без подготовки. Сорокин бросился к мобилю, а Крозе задержался, он пытался меня уговорить не делать глупостей. Размахивал «дрелью» и кричал, что я сошел с ума, что он не позволит мне, что нужно всем выбираться отсюда, садиться в мобиль и ехать, наплевав на контракты и наказания… Я сказал, что они могут уезжать… Давайте, сказал я Крозе. Ваше дело. Он не поверил, но что ему оставалось? Из ангара его звал Сорокин. Нужно было пробежать всего пятьдесят метров до ангара, был шанс, что я не попаду…

– А ты попал…

– А я попал. Сам не ожидал, но попал.

– Три из трех, – сказал Горяинов.

– Да. А потом – по ангару. Уже сгоряча, понимаю, но не смог удержаться. Мобиль выскочил, прорвал ограждение – и вдруг с вышки ударили «молотки». Я их не включал. Даже не подумал об этом, тем более что они и не могли стрелять по нашему транспорту и по целям внутри периметра. А тут… Словно и не было на мобиле определителя «свой-чужой». Знаешь, что я понял? Я понял, что База не хочет никого выпускать наружу. Я понял, что есть в программе нашей системы защиты элементы, которые включаются независимо от нашего желания. И я даже не пытался выбраться со станции. Сидел в здании, посылал просьбы об эвакуации одну за другой, рискнул только выбраться наружу, чтобы отправить беспилотники…

– И ты понимал, что если тебя и повезут отсюда, то только куда-то в такое же изолированное место, – без вопроса, утвердительно произнес Горяинов. – Понимал?

– Да, конечно.

– И ты приготовил пистолет для экипажа вертолета?

– Для пилота. Экипаж мне был не нужен. Нет, не нужен. Я приготовил пистолет и комбинезон из кевлайкры. Шансов, что меня отсюда вывезут в непораженные места, не было совсем, но вероятность, что вертолет все-таки меня возьмет на борт для перевозки в какую-нибудь лабораторию – была. Я ведь вывел из строя все медицинское оборудование на станции. Здесь, на месте, меня изучать было невозможно. И привезти сюда весь комплекс оборудования было бы очень трудно. Проще отвезти меня к оборудованию. Вот тогда я пристрелил бы пару-тройку людей – а что, мне не привыкать – и заставил бы пилота лететь…

– К свободе, – закончил за администратора Горяинов.

– Да, к свободе, – с вызовом произнес Терпилин. – Я что, не имею права выбраться отсюда?

– Отсюда никто не имеет права выбраться, – спокойно произнес Горяинов. – И ты это прекрасно знаешь. Ни ты, никто другой из лабораторий по периметру. Ты разве не понял, что лаборатории – это ведь…

– Я понял, это как раз я понял. В лабораториях не мы изучали зону аномалий, это нас изучали ученые с чистой, незараженной стороны. Смотрели, как мы себя поведем… как будем превращаться в аномалии, как Нечто с той стороны будет нас переваривать… во что мы превратимся… Да, я понимаю, что они не планировали Катастрофу, хотели только приоткрыть врата, чтобы глянуть – а чего там, за ними? И если бы ракета не ударила, может, не было бы такого взрыва, не было бы землетрясений, вулканов и цунами… Та штука, из-за врат, пришла бы на Землю тихо, без вспышки и светошумовых эффектов. И что – не возникли бы эти аномалии? Не появились бы эти аномальные зоны? Что-то мне подсказывает, что все было бы точно так же. И точно так же людей гнали бы к этим аномалиям. А чего церемониться – если ради спасения человечества от стагнации и застоя уже погибли миллионы людей, то ради изучения аномалий вполне можно «переработать» еще несколько сотен неудачников. Но я не хочу просто быть подопытной крысой. Я хочу…

Горяинов смотрел на Терпилина с еле заметной улыбкой – печальной улыбкой.

– Что? – растерянно спросил Терпилин.

– Себе-то ты не ври, – сказал Горяинов. – Куда бы ты ни полетел на вертолете, там, на чистой земле, тебе места не было. И не на свободу ты рвался, Ильмар Генрихович. Ты ведь не просто так копался в себе, рассказывал мне о том, что у вас тут происходило, вытаскивая подробности, мелкие и мельчайшие. Ты не меня пытался убедить, ты себя убедить пытался…

– В чем именно?

– В том, что ты – человек.

– Я человек! – выкрикнул Терпилин. – Я – человек!

– Сколько времени ты потерял там, после поездки в поселок? – тихо, очень тихо спросил Горяинов.

– Меня не могли подменить! – Терпилин ударил кулаком по столу. – Я человек-человек-человек-человек… Я помню все, что со мной было. До мелочей. И помню, что происходило со мной здесь. У меня не было «балалайки», ничто не могло пролезть ко мне в голову. Ничто, понял? Ты понял?

– Ты прошел все тесты, когда вернулся, – сказал Горяинов. – И никто не обнаружил никаких отклонений?

– Да.

– Как было и у Крозе? Он ведь тоже был уверен, что является человеком…

– Он врал. Он – врал!

– А ты знаешь наверняка.