Мифы классической древности - Георг Штоль

Исмена, душа любящая, но робкая, ужаснулась, узнав о непреклонном намерении сестры, и старалась отклонить ее от исполнения задуманного. «Подумай, сестра, — говорила она Антигоне, — в каком презрении влачил дни свои и погиб отец наш, как бесславно окончила потом свою жизнь мать его и вместе жена; после того два брата наших умертвили друг друга в злополучной вражде, и теперь из всего рода нашего остались мы с тобой одни: еще несчастней погибнем мы, если ослушаемся закона и поступим против воли градоправителя. Подумай: мы женщины — не нам бороться с мужами; мы зависим от старших и должны повиноваться им, если бы даже они приказывали нам что и худшее. Нет, молю подземных богов, да отпустят они мне вину мою, если я, оставшись покорной власти, прегрешу против них». Антигона не может понять малодушной боязливости сестры, из страха отказывающейся от исполнения священной обязанности, и в негодовании уходит от нее, намереваясь тотчас же приступить к делу. На просьбу Исмены — держать, по крайней мере, дело это в тайне — Антигона отвечает, что желала бы поведать свое дело всему миру: знает она, что поступок ее будет приятен для милых ей теней.

Креонт собрал к себе во дворец народных старейшин и держал к ним речь о том, как будет он править государством; просил он их и убеждал исполнить изданное им повеление — не предавать земле тело врага отчизны Полиника. Вдруг входит один из стражей, поставленных над трупом Полиника, и рассказывает об ужасном деле: тело кем-то посыпано уже прахом, и воля царя, стало быть, нарушена. При этом известии Креонт воспылал гневом: первое повеление, данное им, было попрано; пришло ему на мысль, что враги его подкупили стражей, и он стал грозить им страшными муками и смертью, если они не откроют нарушителей его воли. Страж, принесший известие о погребении Полиника, уходит из дворца, благодаря богов за то, что остался жив, и изъявляет намерение не приходить во дворец Креонта вторично — будет ли открыт преступник или нет. Но спустя немного он, радостный, возвратился назад, ведя за собою дочь царя Эдипа Антигону. «Вот та, — сказал он, — которая учинила преступление; мы схватили ее в то время, когда она готовилась предать земле тело своего брата». Изумился Креонт и не хотел верить словам стража: непонятно было ему, как могла слабая дева осмелиться нарушить волю градоправителя. Словоохотливый страж, обрадованный поимкой преступницы, рассказывает все подробности события. «Когда я передал сотоварищам твои грозные речи, о царь, — рассказывал страж, — устрашились они все не меньше меня; смели мы с трупа весь прах, которым покрыла его рука неизвестного нам ослушника твоей воли, и, притаясь за холмом, вблизи трупа, стали ждать, не подойдет ли к нему кто. Долго сидели мы настороже. Вдруг — время было около полудня — поднялась страшная буря, столбом вздымалась пыль с земли и наполняла воздух, со свистом носился ветер над долиной и гудел в древесной чаще. Мы сидим и, закрыв глаза, ждем, когда пройдет буря. И вот, когда стихло, открыли мы глаза и видим деву: стоит она над обнаженным телом и горько рыдает, подобно звонкоголосой птице, завидевшей, что из гнезда ее похищены птенцы. Издает она громкие вопли и проклинает тех, кто обнажил тело от покрывавшего его праха. И потом, набрав сухого праха, она снова посыпает тело и совершает над ним троекратное возлияние из прекрасной медной чаши. Увидев это, мы тотчас бросились и схватили ее; она же нисколько не испугалась нас и была тиха и спокойна. Когда мы стали уличать ее в прежнем ее преступлении и в настоящем — она не запиралась и не отрекалась ни от того, ни от другого».

Во все продолжение этого рассказа Антигона стояла спокойно, опустив голову; и когда Креонт стал спрашивать ее — сознается ли она в своем преступлении и было ли ей известно повеление его, — она отвечала свободно и безбоязненно, что запрещение погребать тело Полиника ей было известно и что, несмотря на это, она приступила к погребению брата и не отрекается от своего дела. «Не от Зевса была та заповедь, — сказала она, — и не от богини правды, Дике, обитающей с подземными богами; не думаю я, чтобы законы твои, законы смертного, могли иметь большую силу, чем неписаные, незыблемые заповеди богов: не вчера и не сегодня явились они, а жили вечно, и никому неведомо их начало. Этих-то заповедей и не хотела я нарушить из страха перед волей и силой человека; в преступлении их не хотела я быть виновной перед богами. Знала я и без твоего решения, что не могу избежать смерти; если же мне придется умереть преждевременно, то для меня и в этом будет выгода: смерть разве не выгода для того, кто, подобно мне, влачит жизнь в бесконечных несчастиях? Потому-то нисколько не прискорбна для меня смерть, меня ожидающая; но если бы брат мой лежал без погребения, я скорбела бы об этом более, чем о судьбе своей».

Речи великодушной девы кажутся Креонту дерзкими; гнев его возрастает тем сильнее, чем спокойнее говорит с ним Антигона. «Дерзость вдвойне! — воскликнул он. — Сперва она пренебрегла законом, а теперь хвалится своей виной и радуется ей. Но знай: упрямые и дерзкие скорее всех падают духом; крепчайшее, в огне закаленное железо легче другого ломается в куски. Сказать, поистине, не я — она будет мужчиной, если сойдет ей безнаказанно такая отвага. Нет, хотя они и одной со мной крови, но не избежать им самой горькой смерти — ни ей, ни сестре ее; знаю, и другая сестра была не безучастна в этом деле. Приведите ее ко мне. Я сейчас ее видел: бродит по дому, как помешанная, не помня себя; так всегда смущается преступная душа и смущением обличает свою тайну». — «Если ты хочешь убить меня, — продолжала Антигона, — чего же ты медлишь? Как в твоих речах мне все противно, так и тебе не могут нравиться ни речи мои, ни поступки. Но знаю я: предав земле тело брата, я стяжала себе великую славу; и эти граждане стали бы хвалить мой поступок, если б страх не сковывал им языка». — «Из всех кадмейцев никто не станет хвалить тебя за то, что ты сравняла изменника отчизне с тем, который пал, защищая родную землю». — «Смерть все равняет и примиряет всякую вражду». — «Нет, враг не будет другом и в аиде». — «Я рождена на свет не для вражды взаимной, а для любви». — «Ну, ступай в царство теней и люби там, если ты рождена для любви; пока я жив, не потерплю, чтобы надо мной властвовала женщина».

В это время у дверей дворца показалась рыдавшая Исмена. Креонт обратился к ней с гневной речью; называя ее ехидной, спрашивал он, принимала ли она участие в погребении брата? Несчастье придало силы слабой и боязливой Исмене. Не было в ней силы и смелости действовать, но страдать и терпеть она может. Она признает себя виновной в нарушении закона и готова принять наказание, равное с сестрой: не может она жить без сестры. Антигона опровергает признание сестры и берет на одну себя ответственность за содеянное: не хочет она признать соучастницей своей сестру, которая «любит только словами, а не делом».

Отвергнутая так сурово сестрой, Исмена пытается смягчить сердце Креонта просьбами, напоминает ему, что Антигона — невеста его сына Гемона. Вместе с Исменой и старейшины города просят царя пощадить невесту своего сына. Но гневен и непреклонен остался Креонт и не склонился ни на какие просьбы: «Сын мой найдет и другую невесту, — говорит он. — Вы, служители, уведите обеих дев и стерегите их: от смерти не прочь бывают бежать и храбрецы». Народ, присутствовавший при допросе и суде над дочерьми Эдипа, принимал в них участие, одобрял в душе поступок Антигоны и скорбел об ее участи, но никто из народа не осмеливался поперечить воле градоправителя.

Гемон, младший сын Креонта, услыхав, что отец хочет предать смерти его невесту, поспешно пришел в собрание в намерении умолять отца о помиловании Антигоны. Креонт встретил сына такими словами: «Ты должен, сын мой, во всем уступать воле отца, враги отца твоего должны быть и тебе врагами, друзья его — друзьями и тебе. Не теряй же ума из-за женщины; с презрением оттолкни от себя преступницу, которая всенародно презирает мою волю. И не буду лжецом перед городом и, Зевсом клянусь, предам ее смерти. Если я потерплю непокорность в своем семействе, мне скоро не станут повиноваться и вне моего дома. Нет, не женщине лишить меня власти!»

До сего времени Гемон был всегда покорен своему строгому родителю и ни в чем не выходил из его воли; но теперь, слушая гневные речи отца, стал противоречить и защищать Антигону и сказал, что весь город сострадает несчастной деве, весь народ фиванский втайне скорбит о том, что благородная дочь Эдипа гибнет бесславно за славное дело. «Не считай одного себя разумным, отец мой: мужу, как ни будь он мудр, никогда не стыдно слушать совета других; не следует быть слишком упорным. Дерево, которое во время разлива клонится к земле, спасает свои ветви; деревья же, стоящие прямо, бывают иногда вырваны со всеми корнями. Пловец, натягивая во время бури паруса слишком крепко, опрокидывает ладью свою вверх дном». — «Как, — воскликнул ослепленный гневом Креонт, — мне, в моих летах, пришлось учиться у мальчика! Ты из-за женщины осмеливаешься противиться воле отца? Не быть этому, не возьмешь ты ее в жены живую!» — «Так ты решился умертвить ее; смерть ее погубит еще другого». — «Ты смеешь грозить мне? Привести сюда преступницу, пускай сейчас умрет она на этом месте, перед его глазами». — «Не умрет она перед моими глазами — не думай этого, и меня ты не увидишь в глаза с этих пор: безумствуй с послушными тебе друзьями, которым по сердцу твое безумство». С этими словами Гемон поспешно скрылся. Старцы городские, присутствовавшие на совете Креонта, предостерегают его: Гемон ушел в гневе и скорби, а в таких летах отчаяние и гнев смущают ум и легко доводят до гибели. Но Креонт остался глух к предостережению старцев: «Пусть делает, что хочет, — сказал он. — Ничем не спасти ему преступных дев». — «Так ты хочешь предать смерти обеих дочерей Эдипа?» Этот вопрос старцев заставил Креонта задуматься. Решил он — Исмену, как не принимавшую участия в погребении делом, пощадить, Антигону же предать страшной, мучительной смерти: заключенная в уединенную пещеру в подземном склепе Лабдакидов, она должна была, по решению Креонта, умереть голодной смертью. Вскоре выводят из дворца Антигону и, скованную, ведут к месту, где она должна умереть. Мужество и смелость, воодушевлявшие деву до сих пор, ослабели, и чувства естественные — любовь к жизни и страх перед смертью — встали в ее женственном сердце во всей своей силе; громко рыдает она и жалуется на судьбу свою: без друзей, без слез участия отходит она от безрадостной жизни в темный могильный склей, где, живая, должна она ждать смерти между мертвыми. Безучастно слушает речи Антигоны гневный градоправитель Фив, не трогается его сердце жалостью к юной деве, дочери сестры его, невесте сына; коснея в гневе, велит он исполнителям своей воли отвести злополучную на место ее казни.