Игры рядом - Юлия Остапенко

Я вдруг понял, что этот человек не в себе. То, как он говорил, как сидел — спиной ко мне, чуть заметно покачиваясь вперед-назад, как смотрел на меня в оружейной, как блестели его глаза… «Да он просто безумен», — с разочарованием понял я, и это безумие объяснялось вовсе не несчастной любовью к мачехе и не ведьминским наваждением. Я вспомнил, что говорила Флейм, и на миг испытал странную смесь страха с жалостью.

Однако его последние слова о Миранде заставили меня спросить:

— Почему вы так в этом уверены?

— А вы разве не понимаете? Не чувствуете, что она любит убивать?

«Я это люблю».

Черно-белая Миранда, привязанная к кресту.

Куэйд уже не казался мне сумасшедшим.

— Она всех убивает, всегда… Сначала завлекает… потом опутывает… и убивает. Присасывается, как паучиха, впрыскивает яд и сосет…

Я слабо покачал головой. Куэйд сидел спиной ко мне, но в этот миг обернулся. Он улыбался как-то странно, и я не мог сказать по этой улыбке, кто из нас двоих безумен.

— Не верите? Сегодня она убьет Дарлу. Она за этим поехала в лес.

Я оперся спиной о ствол тиса, осторожно вытянул ноги.

— Вы ошибаетесь, Куэйд.

— Ну, увидите.

Он тоже оперся о дерево, с другой стороны. Теперь я видел только его тяжеловесные ноги в кожаных ботфортах, сминавшие клевер.

Я тихонько вытащил из-под него свою куртку и накинул ее на плечи. Вроде стало холодать.

Не знаю, сколько мы так сидели, не перебрасываясь ни словом. Я чувствовал нарастающее напряжение — не потому, что верил Куэйду, во всяком случае, мне не казалось, что причина в этом. Напряжение было необъяснимым, но от этого не менее гнетущим; так бывает, когда долго сидишь в засаде, не имея ни малейшего представления, как выглядит твой враг.

Когда солнце коснулось верхушек дальних деревьев, а на дороге показался маркиз Аннервиль, я сжал несуществующий приклад арбалета, словно готовясь к выстрелу.

Маркиз казался свежим и отдохнувшим. По его виду нельзя было сказать, что случилось что-то чрезвычайное.

Но он был один.

Я медленно поднялся и шагнул ему навстречу. Куэйд остался сидеть.

— А где дамы? В замке? — крикнул мне Аннервиль. Я покачал головой. Взгляд Куэйда жег мне спину. Маркиз слегка нахмурился.

— Они не возвращались?

Сзади к нему подъехали егеря. Один из них вез переброшенную через седло тушу кабана.

— Нет. Я не видел, милорд.

— Куэйд, ты?.. Куда ты пропал? Ты видел Дарлу и мать?

Я подавил желание обернуться и посмотреть на лицо Куэйда, услышавшего, как Йевелин назвали его матерью. Не дождавшись от сына ответа, Аннервиль нахмурился сильнее и развернул коня.

— Они сказали, что поедут вперед, — донесся до меня слабый голос Куэйда, и у меня вдруг мурашки побежали по телу. — Сказали, что устали… Йевелин сказала… А Дарла стояла белая-белая… Поехали… Нет, еще не вернулись… И не вернутся… Вдвоем…

Он еще говорил, когда раздался крик. Сначала я подумал, что кричит Дарла, но тут же понял: нет. Слишком жуткий крик. В нем слишком много страха.

Столько страха я никогда не слышал, только видел — в ее глазах.

Они скакали галопом, вдвоем на вороном жеребце Йевелин. Дарла лежала у мачехи на руках, откинувшись назад и навалившись на ее плечо всем телом. Йевелин придерживала ее левой рукой, другой сжимая узду. Она кричала.

Было очень много крови — на них обеих, но на Дарле больше.

— Ну-у… вот, — протянул Куэйд, и мне показалось, что он усмехнулся

ГЛАВА 19

Мягкая поступь конских копыт по припухшей от влаги земле. Дождь залил поля и дороги, но воздух всё так же тяжел и горек. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. И тонкие искры, невидимого, неощутимого напряжения где-то возле лица…

— Он был в Далланте, милорд. Его видел один из дворян…

— Кто?

— Э-э… Барон… Салтрей, если не ошибаюсь. Из Кливора.

— Надеюсь, что не ошибаешься. Доставь его ко мне. Поболтаем.

— Монсеньор, он…

— Что такое?

— Он… ему нездоровится…

— Ты соображаешь, что говоришь?!

— У него лисья чесотка, милорд…

— Проклятье! И правда, пусть сидит в своем Кливоре… Где он видел Нортона?

— В замке маркиза… м-м… не помню сейчас. Выдавал себя за виконта… Грэхем!

Вязкий топот, тяжелое дыхание, мокрая ветка хлещет лицо, белое, как, как… В духе ли милорд?

— Ты вроде бы, говорил с этим Салтреем.

— Да, сэр…

— Почему его не схватили сразу же?

Опасное нетерпение, боги, до чего же ОПАСНОЕ нетерпение… Нет ничего опаснее нетерпения нашего милорда.

— Барон Салтрей не узнал его, монсенъор. Лицо показалось знакомым, но и только. Вспомнил уже потом, когда…

— Когда протрезвел! Твою мать! Что за замок?

— Поместье маркиза Аннервиля, милорд.

Конь истерично ржет, встает на дыбы, взбивая копытами мокрые листья.

— КОГО?!

— Маркиза Аннервиля… монсеньор…

Влажно и сперто: нечем дышать. Будто петля сжимается на пересохшем горле.

— Он еще там?

— Был там, когда Салтрей уехал…

— Уоррен, командуй поворот. Мы идем на Даллант.

— Милорд?!

— Всё равно рано или поздно надо было браться за запад. Чем скорее мы возьмем Аленкур в окружение, тем лучше.

— Но ведь Урсон…

Легкий, почти обнадеживающий хлопок по плечу рукой, с которой никогда не снималась перчатка.

— Это судьба, Уоррен. Ты веришь в судьбу? — Будет верить. Будет. Если того пожелает наш милорд…

— Это ложь!

Я определенно сошел с ума. Это оказалось таким забавным ощущением. Слышу, вижу, оцениваю обстановку. Но не чувствую — абсолютно. Театр марионеток. Неуклюжие, уродливые куклы на скрюченной пятерне кукловода за заляпанной жирными пятнами ширмой. Ярмарка безумия.

— Это правда!

— Дарла, как ты можешь!

— Молчать!

Кому он это кричит? Белой как мел Йевелин, откинувшейся в кресле, окруженной со всех сторон людьми, которые хотят ее смерти? Побагровевшей Дарле, стискивающей кулаки с видом убийцы, почти дорвавшегося до глотки заклятого врага?

Оказалось, что мне. Потому что это идиотское «Дарла, как ты можешь!» заорал именно я. И понял это, только когда меня будто плетью ударил ледяной голос маркиза.

— Расскажи еще раз. Спокойно. Дарла! Я сказал, спокойно!

А он, оказывается, безжалостный человек. За его дружелюбием и неизменной любезностью крылось не природное благодушие, а кремниевый стержень весьма крутого нрава. Мне казалось, я никогда не забуду, как он, подхватив потерявшую сознание Дарлу, изо всех сил влепил пощечину еле державшейся в седле и всё еще кричавшей Йевелин. Та тут же умолкла и сползла на землю. Я не знаю — не понимаю, о чем он думал в ту минуту. Может, о том, что Дарла ему всё же дочь, может, о том, что на ней было больше крови, может, его просто бесят женские крики настолько, что он готов ударить за них, даже если кричит его раненая жена… Так или иначе, я был шокирован его поступком. Мне хотелось сказать: «Как же так, милорд, что вы делаете?» Как будто заранее знал, что ранена не Дарла, а Йевелин.