Неуловимый Сапожок - Эммуска Орчи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый колокол отзвонил полночь, и угрюмая башня, лишившись своего единственного огонька, возвышалась теперь темной неподвижной громадой.
ГЛАВА XXIX
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК
«Граждане Булони, просыпайтесь!»
Но никто и не спал, только некоторые забылись в тяжелом дремотном отупении, гораздо более изматывающем, чем любое бодрствование.
Женщины, остававшиеся дома, тоже целую ночь не смыкали глаз, со страхом прислушиваясь к любому шороху, доносимому ветром через маленькие оконца.
Каждая семья в этом городе могла потерять своего кормильца. Поэтому женщины плакали и припоминали все молитвы, которые деспотическая власть под лозунгом «Свободы, равенства и братства!» приказала забыть им.
Из запыленных углов опять были извлечены старые ломаные четки, и колени вновь преклонились перед незримым образом Господа.
«О Боже! Милосердный Боже! Не дай убежать этой женщине!»
«Пресвятая Дева! Матерь Божия! Сделай так, чтобы она не смогла убежать!»
Некоторые из них с рассветом, прихватив горячего супа или кофе, отправились к своим наблюдающим за тюрьмой мужьям.
– Ну как, ничего не видно?
– Женщину-то эту хоть видели?
– А в какой она камере?
– Почему они не покажут ее нам?
– А вы уверены, что она еще не сбежала?
Все эти вопросы, произносимые сдавленным шепотом, все больше и больше проникали в толпу вместе с паром, идущим от жестяных мисок. Но никто ничего толком не мог ответить, хотя Дезире Мелю и заявил, что среди ночи видел в одном из окон тюрьмы женское лицо. Однако поскольку он не мог ни описать лица этой женщины, ни даже указать точно окна, в котором видел ее, все решили, что ему это просто приснилось.
«Граждане Булони, просыпайтесь!»
Этот крик, доносившийся поначалу от городской ратуши, раздался теперь совсем рядом с собравшейся толпой, все лица которой были безотрывно обращены к тюрьме Гейоль. Никто и не спал, все были настолько измучены, что ни у кого не было даже сил оглянуться на крик.
«Граждане Булони, просыпайтесь!»
Это кричал Огюст Моло, городской глашатай, шедший по улице Домон с колокольчиком в руке в сопровождении двух парней из муниципальной гвардии. Огюст сам принадлежал к этой толпе, однако теперь, грозно прикрикивая: «Эй, прочь! Прочь! Дайте пройти, в конце концов! Дайте место!» – он энергично прокладывал себе дорогу локтями.
Он вовсе не был уставшим, поскольку прекрасно устроился при новом правительстве; он спокойно и громко храпел в эту ночь на своей подстилке в выделенной ему каморке на чердаке городской ратуши.
Толпа расступалась, пропуская его. Огюст от природы был высоким и здоровым, так что скудость выдаваемой ему правительством пищи лишь согнала с него лишний жир, проявив тем самым крепкую мускулатуру. Так что ему очень быстро удалось расчистить себе дорогу своими крепкими локтями и добраться до самых ворот тюрьмы.
– Эй, снимите мне это! – громко скомандовал он, указывая на прокламацию.
Гвардейцы тут же подскочили и сорвали ее, в то время как толпа взирала на происходящее с тупым недоумением.
Что бы все это значило?
Огюст Моло молча оглядел собравшихся.
– Дети мои, – сказал он, наконец. – Милые вы мои котятки. Проснитесь же наконец. Правительство Республики объявляет сегодняшний день днем радости и всеобщего веселья!
– Радости?.. Веселья?.. Когда каждый кормилец…
– Тихо, тихо! Молчите вы все! – закричал нетерпеливо Огюст. – Ничего вы не понимаете!.. Всему этому конец… Нечего больше бояться, что баба сбежит… Теперь все должны танцевать и веселиться… Сапожок Принцессы пойман этой ночью в Булони…
– Кто это – Сапожок Принцессы?
– Да это же тот самый таинственный авантюрист, что спасал от гильотины людей.
– Как? Герой?
– Да нет же, английский шпион, дружок аристократов… До кормильцев-то ему, небось, и дела не было…
– Он и пальцем бы ради нас не пошевелил.
– Как знать? – вздохнул чей-то женский голос. – Быть может, он как раз и пришел в Булонь, чтобы нам помочь.
– Как бы там ни было, он пойман, – поучительно заключил Огюст Моло. – И вы, мои котятки, запомните хорошенько – это принесло Комитету общественной безопасности такую радость, что Булонь, поскольку он пойман здесь, будет особо награждена.
– Пресвятая Дева! Кто бы мог подумать?
– Т-с-с… Жанетта, ты что, забыла? Нет больше никакой Пресвятой Девы.
– Огюст, а ты не знаешь, как именно нас наградят? Но не так-то просто для человека сразу перейти от полного отчаяния к радости. И рыбаки Булони все еще никак не могли понять, что им теперь надо веселиться, позабыв обо всех своих грустных мыслях.
Огюст Моло достал из глубокого кармана плаща новый пергамент. Затем, придав себе официальный вид, указывая вытянутым пальцем на бумагу, сказал:
– Всеобщая амнистия всем уроженцам Булони, находящимся в настоящий момент под арестом! Полное помилование всем уроженцам Булони, которым был вынесен смертный приговор! Всем уроженцам Булони, желающим покинуть город, разрешается со всеми семьями, без всяких паспортов и оформлений, подняться на борт любого судна, где бы оно ни находилось, и отправиться в любом направлении!
После этого объявления наступило гробовое молчание. Но радостные надежды очень быстро сменили мрачную озабоченность.
– И беднягу Андрэ Леграна простят, – неожиданно прошептал чей-то голос. – Его как раз сегодня собирались казнить!
– И Денизу Латур! Она ведь совсем невинна, святая голубка.
– И несчастного аббата Фуке тоже выпустят из тюрьмы.
– И Франсуа!
– И слепую бедняжку Фелисите!
– У месье аббата, должно быть, хватит ума покинуть с детьми Булонь.
– Да уж хватит, не сомневайся!
– Сейчас священникам плохо!
– Ха, мертвый поп лучше живого!
Впрочем, кто-то в толпе стоял просто молча, а некоторые осторожно перешептывались.
– Подумай, может и в самом деле лучше отсюда выбраться, пока есть возможность, – сказал приглушенным тоном мужчина, нервно сжимая запястье женщины.
– Надо будет спустить приготовленную лодку..
– Т-с-с… я как раз сам об этом думаю…
– Мы могли бы поехать к моей тетке Лебрюн в Бельгию…
Кто-то шептался об Англии или даже о Новом Свете. Это были, как правило, те, у которых имелось что прятать – деньги, полученные от бежавших аристократов за проданные им лодки или за доносы. Амнистия не затянется надолго, лучше поэтому перебраться куда-нибудь в другую страну, подальше от этих опасных мест.
– А что же это вы, милые мои котятки, не кричите «ура» гражданину Робеспьеру, который специально прислал сюда этот приказ из Парижа? – назидательно обратился к толпе Огюст.
