Энциклопедия символизма: Живопись, графика и скульптура - Жан К Кассу

Нет ничего удивительного, что после такой декларации о намерениях Пьер Луи в прогремевших «Песнях Билитис» (1894) обнаружил доказательства своего чувственного и утонченного язычества: изысканные описания, перемежающиеся эротическими сценами, стыдливыми и дерзкими. У него были и другие успехи — в области романа: «Афродита» (1896), «Женщина и паяц» (1898) (из этой книги Бунюэль извлечет сценарий своего фильма «Этот темный объект желания»), «Приключения короля Позоля» (1901). «Психея» осталась неоконченной.

Для Пьера Луи «поэзия — это цветок Востока, который не приживается в наших теплицах. Грекам он достался из Ионии, и именно оттуда попытались его перевезти к нам и вырастить в поэтической пустыне своей эпохи Андре Шенье и Китс; но он гибнет вместе с каждым поэтом, который вывозит его из Азии. Его смысл может быть обретен только под солнцем».

Е. Goubert: Les célébrités d’aujourd’hui, Pierre Louÿs, Paris 1904 — R. Cardinne-Petit: Pierre Louÿs intime, Paris 1942 — H. W. Schenouda: Essai sur la vie et I’oeuvre de Pierre Louÿs, Paris 1947 — R. Cardinne-Petit: Pierre Louÿs inconnu, Paris 1948 — Claude Farrère: Mon ami Pierre Louÿs, Paris 1954.

МАЛЛАРМЕ Стефан (Париж, 1842 — Вальвен, 1898) — французский поэт.

П. ГОГЕН. Портрет С. Малларме. 1891

Если он был, как утверждает Ги Мишо, «последним романтиком», «первым декадентом», то он был им более, чем когда-либо, в 1898 г., когда «спустился с горы Абсолюта», найдя формулу для самых высоких литературных задач и применения символа в поэзии: «Созерцание вещей и явление образа из рожденных при этом грез — вот песнь. Парнасцы же берут вещь целиком и показывают ее, тем самым им недостает тайны; они лишают человека восхитительной радости — сознания, что он творит. Назвать предмет — значит уничтожить три четверти наслаждения стихотворением, которое создано для постепенного угадывания, внушить его — вот мечта. Совершенное применение тайны и есть символ: понемногу припоминать предмет, чтобы раскрыть состояние души, или, наоборот, выбрать предмет, и выявить в этом состояние своей души при помощи последовательных разгадок». Впрочем, это не означает, что Малларме был главой символистской школы («Я ненавижу школы», — говорил он), и, в противовес тому, что писал Визева, он никогда не намеревался быть символистом. Для этого он был слишком независим, слишком одинок. Он родился в Париже, детство его было омрачено смертью матери в 1847 г. и сестры Мари в 1857 г. Стихотворения, сочиненные им во время учебы в лицее Сенса, выражают неотвязную мысль о смерти и поиск убежища. В 1860 г. он открывает для себя «Цветы зла», и это чтение оставляет в нем глубокий след. Зная, что в его время пером не проживешь, он решает преподавать английский язык, который освоил, когда в возрасте двадцати лет побывал в Англии. Он только что женился на Мари Жерар, и ему нужно обеспечить повседневное существование. В 1863 г. он назначен преподавателем турнонского лицея. Именно в Турноне в 1864 г. родилась его дочь Женевьева, там же и в том же году он приступает к сочинению «Иродиады».

Эта работа погружает его в муки агонии. «Я только что прожил ужасный год, — пишет он в письме своему другу Казалису, — моя Мысль измыслилась и пришла к чистой Концепции. Все страдания, которые в результате этой долгой агонии перенесло мое существо, неописуемы, но, к счастью, я совершенно мертв… я теперь безличен». Психологический кризис, кризис метафизический, кризис поэтический: в июне 1865 г. Малларме решает прекратить работу над «Иродиадой», предоставив ее «жестоким зимам». Монолог фавна, первый вариант будущего «Послеполуденного отдыха фавна» (замысел, подсказанный Банвилем и предназначенный… для «Комеди франсез»), занимает этот промежуток времени. Став из трагедии поэмой, «Иродиада» вскоре вновь увлекает Малларме, как увлекают его и муки творчества, о чем свидетельствует «Поэтическая награда» или стихотворение в прозе, озаглавленное «Демон аналогии».

В 1869 г. он отсылает фрагмент «Иродиады» — набросок для домашней сцены — в «Современный Парнас», выход из печати второго выпуска которого готовится в это время. В первом выпуске 1866 г. появилось десять стихотворений Малларме: «Окна», «Звонарь», «Той, которая спокойна», «Vere Novo», «Лазурь», «Цветы», «Вздох», «Морской ветер», «Бедняку», «Эпилог».

В 1868 г. Малларме приглашен в Авиньонский лицей. Довольно ли этой перемены места, чтобы говорить о преодолении «турнонского кризиса»? В этом можно усомниться при чтении повести «Igitur», которую он в это время пишет, намереваясь «сразить старое чудовище Бессилия». Странное произведение, рассказывающее о своего рода духовной смерти поэта, описывающее его неизменную одержимость Абсолютом, «болезнь идеала», испытание обманом, наваждение чистого листа бумаги. Igitur — это сам дух, пытающийся воспроизвести себя таким, каким он является. Нисходя по ступеням человеческого разума, он добирается до сути вещей и пытается стать чистой идеей, в жажде достичь той черты, где прошлое захватывает край будущего, и слиться с самим биением жизни, тем самым изгнав из нее все случайное. Малларме читает «Igitur» Катюлю Мендесу, которому произведение не нравится, и Вилье де Лиль-Адану, который, напротив, приходит от него в восторг.

В 1871 г. Малларме устраивается в Париже «после последней зимы тревог и битв». Он публикует в этот период несколько стихотворений в прозе и перевод стихотворений Эдгара По. После нескольких лет поэтического молчания летом 1873 г. в Бретани он пишет великолепное стихотворение памяти Теофиля Готье «Похоронный тост». В 1874 г. он постоянно поселяется на улице де Ром в квартире, которую вскоре прославят «вторники», и покупает небольшой дом в Вальвене, на берегу Сены. Таковы станут отныне два полюса его спокойного существования, омраченного в 1879 г. смертью сына Анатоля. Образ смерти, впрочем, не переставал преследовать его, о чем свидетельствует его «Гробница Эдгара По» (1876), стихи, предназначенные для надгробья на могиле По в Балтиморе. Он посвящает часть своей жизни менее известным занятиям: сотрудничеству в женском журнале «Ла дерньер мод», составлению учебника по мифологии («Античные божества») и учебного пособия «Английский язык».

Малларме не заботит, добьется ли он того, что принято называть литературной известностью. Эта известность тем не менее постепенно приходит к нему. Этюд Верлена о нем в «Проклятых поэтах» (1884), страницы, которые посвящает ему Гюисманс в романе «Наоборот» (1884), ответное стихотворение, озаглавленное «Проза для дез Эссента», — достаточное тому подтверждение. Вскоре Рене Гиль сошлется на него как на «жреца Символа высшей ступени». Знаменитый сонет «Живучий, девственный, не ведавший высот…», опубликованный в «Ревю эндепандант» в марте 1885 г., действительно весьма показателен для обозначения всего того, что несколько месяцев спустя получит почти официальное наименование символистской поэзии, — образности (лебедь), тематики (ностальгия по «другой стране»), музыки:

Живучий, девственный, не ведавший высот,Ударом буйных крыл ужель прервет он нынеГладь жесткую пруда, чей нам напомнил инейУвековеченных полетов чистый лед!

И лебедь прошлого вдруг вспомнил: да, он — тот,Кто, пышный, без надежд, встречает смерть на льдинеЗа то, что никогда не пел он о равнине,Где б жить, когда зимы отблещет тщетный гнет.

Всей шеей отряхнет он белизну печали,Что отрицателю пространства навязали,Но с крыльев не стряхнуть земли ужасный плен.

И призрак, пруд избрав для чистого сиянья,Здесь закоснел в мечте, бесстрастен и презрен,Что лебедь воплотил в бесплодности изгнанья.

(Пер. М. Талова)

Малларме не довольствуется здесь лишь развитием достаточно банальной романтической темы поэта как узника жизненных обстоятельств, которые лишили его первозданной чистоты; он настойчиво выражает свою излюбленную идею о, быть может, безуспешной попытке примирения между точностью и зыбкостью, радостью и скорбью, я и не-я.

Когда писатель несколько месяцев спустя дал определение поэзии («Поэзия есть выражение через человеческую речь, которая вторит сущностному ритму мира, таинственного смысла всех граней человеческого бытия. Она делает нашу повседневность реальной и составляет единственную духовную задачу»), то имел ли он в виду при этом поэзию символизма или поэзию в целом? «Ученики» Малларме позволили себя увлечь этой неопределенностью, но сам он — нет. Конечно, он не скупится на предисловия, выступления на литературных банкетах, записки в поддержку того или иного поэта или просто разговоры («Никто не мог вести беседу так, как он», — скажет Валери) во время приемов по «вторникам», которые он учреждает в 1880 г.