Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня было шестеро. Двое умерли в младенчестве, сыновей, Энтони и Франциско, наняли – не Маккалох, а другой хозяин, – они заработали денег и купили себе вольную, – ее голос был полон гордости. – Нынче в Вашингтоне живут. Кузнецы. Есть свой магазин. Дочка Долорес живет на плантации Бернса к северу от хребта. Она повариха и экономка. Бернс обещает дать ей документы, и я молюсь, чтобы не обманул. Еще Хуана, эту я не смогла удержать… – Долли закусила губу. – Мой предыдущий хозяин, до Маккалоха, продал ее на рынок проституток в Лексингтоне. Так и не знаю, куда увезли мою девочку. Но храню ее, – и она положила ладонь на пышную грудь, где на ситцевой ткани платья плашмя лежал золотой крест на цепочке. – Здесь.
А я думала о Джеймсе, Илае и Седрахе, проданных одним лишь богам известно куда, а боги нам не докладывают. И тоже приложила ладонь к сердцу.
3
Нед
Кажется, не так давно я была молода. А теперь почти старуха. Слишком стара, чтобы на меня с интересом глянул мужчина. Слишком стара, чтобы родить. Просто. Слишком. Стара. Как быстро летят годы!
Я прожила в этой Средней Вирджинии лет пять и за это время, наверное, сказала шотландцу примерно столько же слов. Он и в самом деле был человеком молчаливым, но не жестоким, как и говорила Долли. Проблем с ним у меня не было никаких. Но работать пришлось от восхода до заката. Принимать младенцев, присматривать за больными, делать посадки, собирать урожай, помогать Долли по хозяйству. И еще у меня скопилась изрядная сумма денег, чего никогда раньше не было. Нэш, отдавая работников в наем, отбирал все заработанное, а шотландец – лишь малую часть того, что мне платят. Остальное я откладываю. Пока 1500 долларов, которые он за меня когда-то отдал, я не собрала, но денег у меня больше, чем когда-либо прежде. Я могу выкупить свою свободу. Здесь многие так делают.
Но, размышляя об этом перед самым рассветом или поздно ночью у погасшего очага, я начинаю сомневаться, а так ли уж это важно вообще? Свободна. Не свободна. За хребтом к северу отсюда, в местах у озера Саратога, наверняка есть освободившиеся чернокожие. Или где-нибудь еще. В том же Огайо, что к западу, в Пенсильвании, что к северу. Вот только свободная или несвободная, а это все равно буду я. Сама по себе. И что хорошего быть свободной, но совершенно одинокой?
Я скучаю по своей семье, по тем благословенным временам, когда мы были вместе. Они миновали так давно, что некоторые моменты я забыла. Но только не сладкую тяжесть моих новорожденных мальчиков, нежное прикосновение губ Джеймса к моей шее. Этого я не забуду никогда. Моя молодость, мои дети, моя семья – в прошлом, в далеком прошлом.
Но появился Нед, и все изменилось.
Впервые я увидела его, когда находилась там, где не следовало – ни в тот момент, ни в любой другой. Закончила то, чего от меня совсем не ждали. Если бы меня поймали, неважно, с пропуском от шотландца или без, тем более что был он коротким, как сон раба («Разрешаю Мариам Грейс пойти и вернуться. Маккалох»), могли бы выпороть или чего похуже. Нэш продал меня, потому что ему потребовались деньги, а люди, по его словам, считали меня ведьмой и больной на всю голову. Третью причину он не назвал, потому как только подозревал, что я помогаю беглым. А доказать не мог. А я помогала. И вообще, именно такой и была. И остаюсь, благодаря Долли Рейес.
Я довольно долго прожила в доме Маккалоха, прежде чем Долли убедилась, что мне можно доверять. Меня вызвали принять роды на отдаленной ферме, и я, направляясь к дороге, прошла мимо аккуратно побеленного дома Маккалоха. Было еще светло, так что, если уговорить кучера мистера Джозефа, он привезет меня в фургоне обратно еще до наступления темноты.
– Мариам!
Я обернулась: в дверях кухни Долли махала мне рукой.
– Погодь минутку, ладно? Ева просила меня послать ее хозяйке немного моего меда, а тебе ведь ничего не стоит прихватить с собой посылочку.
Я кивнула и направилась к ней. Даже потратив четверть часа на болтовню с Долли – а говоруньей она была знатной, – я все равно добралась бы до дома Джозефа засветло.
Долли выложила на стол мед и полдюжины яиц и принялась, не закрывая рта, заворачивать их в коричневую бумагу.
– …А то ее куры плохо несутся… – бормотала она, говоря больше сама с собой, чем со мной. Ее маленькие ручки быстро двигались, раскладывая дары в корзине. – Ты ведь за ребенком Сьюзи собираешься?
Я кивнула.
– Угу, у нее еще утром началось. Роды первые, так что будут небыстрыми.
– А как там миз Бердетт, все болеет? – поинтересовалась Долли. – Дитя-то сможет выносить аль нет?
Я покачала головой и попыталась думать о той женщине хорошо: она была малорослой и вечно болела. Шесть родов за шесть лет, выжили трое детишек, но один очень плохо рос и постоянно кашлял. Теперь женщина была снова беременна, и мне хотелось наворожить ей удачи и здорового малыша, поскольку я сильно сомневалась, что маленький Амос увидит свой второй день рождения. Следующему ребенку, девочке, было всего четыре месяца. Но по тому, как она извергала назад съеденное и худела, похоже, ей тоже недолго осталось, о чем я и сказала Долли.
Она вздохнула.
– Вот обида-то. Сама она ведь славная женщина, да вот пошла не за того мужика. Роджер-то Бердетт – сущий дьявол. Ты ведь поедешь вдоль утеса как раз около водопада Падающий Родник, верно? По реке Раппахонник?
Я отрицательно покачала головой, укладывая завернутые мед и яйца в корзину.
– Нет, этот путь длиннее.
– Вот и езжай длинным путем. Мне нужно, чтобы ты оставила там вот эту корзину, – и она показала какую.
Странно, чего это я ее не заметила? Я пожала плечами. Водопад недалеко, почему бы не заглянуть.
– У Маккалоха кто-нибудь работает на этом утесе? – Шотландцу принадлежала земля на северной стороне, и к ней примыкали задние участки его фермы. Время от времени он отправлял туда людей на лесозаготовки.
Долли улыбнулась.
– Нет. Это у меня
