Скорби Сатаны - Мария Корелли

можно было бы сочинить таким возвышенным и невинным женщинам! Вы один из самых счастливых людей на свете, вам просто больше нечего желать!

Я не возражал ему, хотя чувствовал, что обстоятельства моей помолвки оставляли желать лучшего. Несмотря на все мои насмешки над религией, мне хотелось, чтобы моя будущая жена была религиозна. Несмотря на ироническое отношение к сантиментам, я жаждал хоть какого-то ответного чувства со стороны женщины, красота которой влекла меня. Тем не менее я решительно подавил все предчувствия и принимал дары праздной и бесполезной жизни, не задумываясь о последствиях.

Вскоре в газетах появилась новость о том, что «помолвка Сибил, единственной дочери графа Элтона, и Джеффри Темпеста, известного миллионера, заключена и вскоре состоится бракосочетание». Заметьте, известного миллионера, а не писателя, хотя меня по-прежнему громко рекламировали. Моргесон, мой издатель, не мог ничем меня утешить относительно прочной славы в будущем. Было объявлено о десятом издании моей книги, но фактически мы не реализовали и двух тысяч экземпляров, включая и поспешно выпущенный однотомник. А число проданных экземпляров романа Мэвис Клэр, который я так безжалостно и злобно разругал, перевалило за тридцать тысяч! Я не без досады сказал об этом Моргесону, и он был искренне огорчен моей жалобой.

– Дорогой мистер Темпест, вы не единственный писатель, которого рекламировала пресса и который тем не менее провалился в продаже! – воскликнул он. – Капризы публики не поддаются объяснениям, манипуляциям или расчетам даже самого осторожного издателя. Успехи мисс Клэр – больная тема не только для вас, но и для многих авторов. Она всегда выигрывает, и никто не может ничего с этим поделать. Я искренне сочувствую вам, но я не виноват. Во всяком случае, все рецензенты на вашей стороне: их похвалы звучат почти в унисон. А роман мисс Клэр, хотя, по моему мнению, это блистательная и сильная книга, критики нещадно бранили, если вообще замечали. И тем не менее читатели выбирают ее, а не вас. Это не моя вина. Видите ли, у нас теперь введено обязательное образование, и боюсь, что люди перестают доверять критике, предпочитая иметь собственное независимое мнение. Если так и дальше пойдет, то, конечно, последствия будут ужасными, потому что любая, даже наилучшим образом организованная кампания окажется бессильна. Для вас было сделано все возможное, мистер Темпест, и я сожалею, как и вы, о том, что результат был столь неожиданным. Многим писателям не важно одобрение публики; им хватило бы и аплодисментов критиков.

Мне оставалось только горько рассмеяться. «Аплодисменты критиков»! Я уже знал, когда раздаются эти аплодисменты. Мне были едва ли не ненавистны мои миллионы, золотой мусор, приносящий только неискреннюю лесть изменчивых друзей, но не ту славу, которую обретает иногда за одно мгновение голодный и заброшенный гений, когда он на пороге смерти завладевает этим миром.

Однажды в припадке разочарования и раздражения я сказал Лусио:

– Вы не сдержали своих обещаний, мой друг! Вы говорили, что можете дать мне славу!

Он взглянул на меня с любопытством:

– А разве вы не знамениты?

– Нет. Я только печально известен.

Он улыбнулся:

– Слово «слава», мой добрый Джеффри, восходит к понятию «дыхание» – к дыханию народного преклонения. Чтобы добиться этого преклонения, у вас есть богатство.

– У меня, но не у моего произведения!

– Вас хвалят рецензенты!

– И много ли это стоит?

– Много! – ответил он, улыбаясь. – Во всяком случае, так считают сами рецензенты!

Я молчал.

– Вы говорите о литературном произведении? – продолжал он. – Я не могу точно выразить его природу, потому что она относится к Божественной сфере и оценивать ее следует по высшим меркам. Приступая к литературному произведению, нужно учитывать два вопроса: во-первых, цель, ради которой вы за него беретесь, и, во-вторых, способ, которым вы эту цель осуществляете. Всякое сочинение должно иметь высокие и бескорыстные цели, – без этого оно погибнет, так и не получив признания, по крайней мере у высших судей. Если же оно создано истинно и благородно, то оно содержит в самом себе награду, а лавры, которых никакая земная сила не может вам даровать, сами нисходят с неба. Я не могу обеспечить вам эту славу, но вы получили ее прекрасную имитацию.

Скрепя сердце я был вынужден согласиться, и этим, по-видимому, вызвал удивление князя. Не желая навлечь на себя его презрение, я больше ничего не говорил на самую животрепещущую для меня тему. Бессонными ночами я пытался сочинить новую книгу – нечто новое и смелое, способное заставить публику ценить меня не только за мой огромный банковский счет. Но творческие силы словно умерли во мне: я ощущал полную беспомощность. В моем мозгу бродили смутные мысли, не находившие выражения в словах. Болезненное пристрастие к самокритике овладело мной настолько, что, нервно перечитав едва написанную страницу, я рвал ее, доводя себя таким образом до невыносимого душевного состояния.

В начале апреля, получив известие от декораторов и мебельщиков о том, что их работа близка к завершению и что они будут рады моему визиту, я впервые посетил Уиллоусмир. Мы с Лусио отправились вместе, и, пока поезд мчался мимо веселых зеленых полей, унося нас от дыма, грязи и шума современного беспокойного Вавилона, я все сильнее чувствовал покой и довольство.

Первый же взгляд на поместье, которое я приобрел, даже не побывав в нем, наполнил меня восторгом и восхищением. Замок представлял собой красивое старинное строение в истинно английском вкусе, навевавшее мысли о домашнем уюте. Плющ и жасмин цеплялись за его красные стены и живописные фронтоны. За длинной панорамой изысканных садовых посадок можно было различить серебристый блеск Эйвона. Река извивалась, как лента, завязанная любовными узлами-восьмерками. Деревья и кусты распускались во всей своей свежей весенней красе. Нельзя описать, до какой степени светел и успокоителен был вид этой местности. Мне почудилось, будто с меня свалилось некое бремя и я мог теперь свободно дышать и наслаждаться свободой.

Я ходил по комнатам своего будущего жилища, восхищаясь вкусом и мастерством, с которым они были обставлены и отделаны, вплоть до мельчайших деталей, сулящих комфорт и удобства. Здесь родилась моя Сибил, думал я с любовью и нежностью, и здесь она снова поселится в качестве моей жены, среди милой обстановки своего детства, и мы будем счастливы – да, будем счастливы, несмотря на все унылые и бессердечные учения современного мира.

В просторной роскошной гостиной я остановился у окна полюбоваться на очаровательную лужайку и расстилавшийся за ней лес, и меня охватило теплое чувство благодарности и привязанности к другу, добрые услуги которого помогли мне приобрести это прекрасное поместье. Я взял его за