Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е - Александр Кондратов

— Эх ты, герой! — сказала Валя.

Донорам полагалось два дня отгула. Один день Адамчик спал, другой думал. На третий день Валя ходила вдоль конвейера с бумагами в руке. Адамчик косился, осаживая пружины как попало.

Валя протянула листок:

— Держи, Ромочка, — благодарность. Институт благодарит.

— За что? — спросил Адамчик.

— За кровь!

— Ладно, — сказал Адамчик. — Обойдемся.

— Бери!

Листок с красными буквами дрожал перед глазами.

— Убери, ну! — крикнул Адамчик. — Нужна мне твоя бумага!

— Что, сорвалось? — спросила бригадир Клава.

— Друг! — кричит Адамчик у конвейера. — Эй, дру-у-уг! Эх, эх, друг!

До чего приятное слово — «друг». Как хорошо его кричать. Можно тихонько сначала и громко потом, можно сразу как рявкнуть: «Друг!» Можно петь: «Дру-у-у-уг!»

А вот и сам друг, как из-под земли: кепка с хвостиком, шикарное пальто, улыбается, а во рту нет одного зуба, и такое лицо — только у друга может быть такое лицо: нос башмачком, серые глаза, длинные ресницы — красивый друг! А как улыбается — рот до ушей. Хорошо. Эх, друг!

Другу надо показать ловкость. Пусть смотрит — вот как надо работать: гвоздики молотком раз-раз-раз, осадочка — пружинки одна к одной — ровненькие, и опять молоточком раз-раз-раз. — Друг! — поет Адамчик у конвейера. — Дру-у-у-уг!

Какие у него теплые руки. А сильный какой! Две недели назад поступил в цех, а уже выполняет норму. Правда, Адамчик помогал ему, бегал от конвейера к ученическому верстаку, успевал и там и у себя. Чего не сделаешь для друга.

— Друг! Эх, дру-у-у-у-уг!

Начальник хитрый — нарочно ставит их в разные смены, и они работают за компанию по две смены и выполняют норму на двести пятьдесят процентов, и у них куча денег, и можно все триста, если не разговаривать. Но как же не разговаривать. Ведь они расстаются каждый день на целую ночь! А сколько надо рассказать!

— Слушай, друг, меня один кирюха обжулил, когда я мотоцикл покупал!

— А у меня есть мотороллер.

— Друг, видишь, Юрка пошел? У него импульсы!

— А у меня папа офицер. Полковник.

— С погонами?

— В отставке…

— А мы с одним корешом били стекла из пистолета.

— А я — из духового ружья. Потом бросил — жалко.

— И я бросил. А тетка Верка хорошая, когда не кричит!

— А начальник?

— Начальник тоже ничего мужик! Дает заработать.

— Ты читал «Бумеранг не возвращается»? Прочти, мировая книжка.

— Я тут с одной познакомился — мировая девочка!

— Замужем? Тогда плохо. У меня девочка — во!

— Познакомишь?

— Спрашиваешь! Между прочим, у нее подруга. Тоже ничего.

— А у меня кровь любому человеку подходит! И тебе. Вот если бы ты разбился, тебе бы мою кровь перелили. У нас бы и кровь была общая. Здорово?

— Спрашиваешь!

— Друг, друг, эй, дру-у-у-уг!

Друг ждет на морозе в проходной.

Друг катает на мотороллере. Дает порулить.

Друг стоит рядом и заглядывает в лицо и улыбается, у него такие сильные теплые руки.

И вот эта молния, что висит над верстаком. Она про кого? Про него и про друга. Это они выполняют норму на двести пятьдесят процентов и могут на все триста, если не разговаривать. Но как же не разговаривать?

— Друг, а странно, что я тебя раньше не знал! А здорово, что мы тут вместе оказались? Правда?

— Спрашиваешь…

У друга разряд по самбо.

Друг в воскресенье устраивает свой день рождения. Родители в Сочи. Квартира свободна, если не считать соседку. Злая старуха!

«…Мариа, Мариа, Мариа…»

Качается перед глазами узкий черный носок ботинка. Это ботинок друга. А у друга перед глазами качается ботинок Адамчика, такой же черный и узкий, — вместе покупали английские ботинки.

Адамчик в кресле, и друг в кресле. У обоих — сигареты между средним и безымянным пальцами. Дым бежит к высокому потолку. «Мариа, Мариа, Мариа…»

— Друг, что же они не идут?

— Сейчас придут…

— Они какие?

— Моя беленькая. Похожа на колдунью. Видел?

— Спрашиваешь…

— Я ее знаешь как люблю!

— Как?

— Давно. Уже… три месяца.

«Мариа… Мариа… Мариа… а-а-а…»

— Как ты с ней познакомился?

— На пляже. Она грушу ела.

— А ты?

— А я подошел.

— И все?

— И все.

— И все?

— И все.

— Здорово… А вторая какая?

— Рыженькая. А кожа белая. Красивая — вот увидишь.

— Друг…

— Что тебе?

— Давай для храбрости выпьем?

— Давай…

«Мама-йо-керо, мама-йо-керо…»

Старуха, неслышно ступая мягкими туфлями, подходит к двери. Нагибается, смотрит. Из щели музыка, тихо.

«…Мариа, Мариа, Мариа…»

Сидят в креслах, развалились, господа какие… Ногами качают. Ишь, ботинки, носы узкие… Курят. Курят!

«…Мариа, Мариа… Мариа…»

— Друг, чего они не идут?

— Сейчас придут…

Девочек ждут, девочек… Подождем, дождемся. У, сопливка…

— Они какие?

— Моя беленькая. Похожа на колдунью… Видал?

— Спрашиваешь!

— Я ее знаешь как люблю!

— Как?

— Уже три месяца…

«…Мариа, Мариа, Мариа-а-а…»

Любит… Ха-ха-ха-ха. Лю-убит…

— Как ты с ней познакомился?

— На пляже. Она грушу ела.

— А ты?

— А я подошел.

— И все?

— И все.

— Здорово… А вторая?

— Рыженькая. А кожа белая. Красивая — вот увидишь. «Ма-ма-йо-керо, ма-ма-йо-керо…»

— Они!

— Нет, старуха…

— Валерик! Валерик!

«…Мама-йо-керо, ма-ма-ма-а…»

— Ну, что вам?

— Выключи радио, у меня голова болит… О, вином пахнет…

— Ну и что? У меня день рождения!

— Смотри, отцу расскажу…

— Ну и говори!

Звонок.

— Друг, они!

— Причешись!

— У тебя пепел на пиджаке…

— Порядок?

— Порядок. Друг, у меня руки потеют…

Старуха стоит у двери. У старухи злые глаза. Как она смотрит… как улыбается… как не хочет уходить.

— Здравствуйте…

— Здравствуйте…

— Знакомьтесь. Валя, Светка, Роман.

Рыженькая красивая. Еще красивей, чем Светка. Кожа белая-белая. Краснеет. Вся красная. Глаза голубые.

Одна шапочка синяя, другая белая. Белый пух. Боязно дотронуться.

— А мы где-то встречались…

— Правда? Хи-и…

Замолчали. Смотрит старуха. Злыми глазами смотрит старуха с гнилыми зубами. Улыбается.

Опустив головы, тихо-тихо мимо двери, на цыпочках. Как они покраснели. Друг уверенно кашляет. Старуха закрывает дверь. Музыка теперь погромче.

«…Кирина консустрес…»

— Выпьем?

— Ой, много… Мама узнает. А у Вали братишка. А я еще анатомию не учила.

— Рома, Рома… Расскажи что-нибудь.

— А что?

— Что-нибудь… Какие у тебя брови красивые. Густые… У меня был один знакомый мальчик… Нет, теперь нет…

«…Кирина, кири-и-на консустрес…»

— А я не умею танцевать… Друг немного учил.

У глаз плывут рыжие волосы. Не то что рыжие — соломенные. Не соломенные — золотые.

— А у тебя волосы как… золотые.

— Да… Какие у тебя мягкие губы…

— Щекотно…

— Пусть щекотно, да?

— Да…

— Хочешь яблоко? Откуси…

— А теперь я…

Прохладные пальчики. Скользят, скользят…

— У тебя лоб… теплый.

— Хорошо…

— Ой! Что там? Кто это там? Там!

Стук за дверью… Грохот. Топот. Дверь открывается сама. Старуха. Старуха!!!

— Валерик, я так больше не могу!

— Ходи, ведьма! Не мешай жить! Уходи, ну!

— Валерик, так не разговаривают со…

— Убирайся! Ромка, помоги!

— Не надо, Валерик!

— Ничего, пусть остынет в прихожей!

— Пусть остынет, пусть остынет! Ха-ха!

— Вот видите! Дерется! Он дерется, дерется!

Глухо, из-за двери:

— Отпусти руку, отпусти руку, а-а-а…

Топот, толчки, будто по узкому коридору тащат матрас… Хлопнула дверь. Тихо.

Тихо-тихо…

— Валя, что там?

— Валерку увели. Старуха и еще какие-то… С повязками. Рома, ты куда?

— Куда ты, Рома?

— Не ходи, уже увели… А вы что тут делали? А, Свет? А я знаю: вы целовались, целовались, да? Давайте музыку поставим! Ох, я пьяная, пьяная… Валерку увели. А мы музыку поставим! Пока нет старухи!

«…Мариа, Мариа, Мариа-а-а…»

Рома, потанцуем? Ты куда, Рома? Куда, а?

— Пусти, — сказал Адамчик. — Ну, пусти…

Он спускался по лестнице, а музыка играла.

Горела одна лампочка. Вдоль прохода лежали подушки. Подушки стояли, подушки сидели. Их было много.

Адамчик шел по проходу, а подушки все сидели, все стояли, все лежали стопками, горками, одна на другой. Адамчик пнул подушку и оглянулся. Сзади были подушки. И с боков. И впереди. Нарядные мягкие подушки для диванов. Для диванов-кроватей, для канапе, для кушеток, для лежанок. Для кресел-кроватей, для тахты. Подушки выставляли в проход мягкие локти. Подушки толкались.